Прикосновение к невозможному - Анастасия Эльберг

К сожалению, так поступать с темным временем — тем самым, по законам которого мы живем — могут лишь единицы, и мы с Авироной не были из их числа. Нам Великая Тьма сделала другой подарок, не менее — а, может, даже более — драгоценный: мы могли слиться друг с другом не только физически и эмоционально, но и ментально. На таком уровне, когда не нужны ни слова, ни прикосновения, ни эмоции, ни звуки. Не нужны даже мысли. Когда ты просто знаешь, даже не спрашивая, что нужно существу рядом, а оно знает, что нужно тебе. С помощью этого умения мы можем подарить смертным то наслаждение, после которого они будут искать тех, кто похож на нас (но, увы, не находить)… и не получать этого взамен, так как шаг за эту черту люди пока что сделать не могут.

Было ли мои теперешние ощущения похожи на те, что доводилось испытывать с Даной, думал я, когда мы с Авироной в сумраке спальни обнимали друг друга на сбившихся простынях и предвкушали то самое чувство абсолютного единения? Было, но… оно было другим. Слишком неуемным, слишком телесным, слишком… человечным для того, чтобы продлиться долго. Моя любовь к ней напоминала дикую огненную реку, скрытую под толстым слоем льда, а ее любовь — извергающийся вулкан, на дне которого лежал снег. Сначала я изматывал ее веками неопределенности, а потом что-то внутри меня взорвалось — и я выпил ее до дна. Наверное, я требовал от нее слишком многого… или же она просто растворилась во мне, когда поняла, что больше ничего не может дать?

Или, может, она устала? Была измотана эмоционально? Я знал, что тянуло ее ко мне: темная пропасть внутри, в которую она боялась заглянуть — но любопытство пересилило страх. И, так как Дана делала все наотмашь, так, будто доживает последний день своей вечной жизни, она бросилась туда с головой. Вот чего мне всегда не хватало в ней. Ощущения сдержанности, некоторого отчуждения. Она разрушала все попадающиеся ей границы вместо того, чтобы их ставить… так, как это делала Авирона.

Она была единственным близким (близким ли?) мне существом, которого не интересовала мгла внутри меня: у нее была своя мгла, кто знает, может, занимала даже больше места и была еще темнее, чем моя. Авирона не интересовалась природой моего вдохновения, не спрашивала о странных мыслях, которые приходят мне в голову. Существуют вопросы, ответы на которые не нужно произносить вслух. Существуют вещи, для которых не нужно слов. Хотя бы потому, что понимать и принимать их может не каждый.

Что-то чужое и дикое, но непреодолимо манящее было в Авироне — то, чего я не встречал ни в одной женщине до нее, смертной или бессмертной. Как и ее красота, она вдохновляла всех, будоражила всех, но принадлежала только самой себе. Ощущение того, что в ней каждый раз остается маленький секрет, который все еще не разгадан — вот что притягивало меня в ней. Она могла быть пассивной, могла превращаться в огонь страсти, в саму страсть — но что-то внутри нее оставалось холодным и скрытым от посторонних глаз, даже от моих, хотя иногда проскальзывало в ее взгляде. Только для того, чтобы потом снова исчезнуть.

Тонкая невидимая спираль, так медленно и одновременно так стремительно приближавшая нас к заветной высшей точке, наконец, сжалась в последний раз — и обрела покой. Момент наслаждения, к которому мы шли… несколько минут, несколько часов? — был, как всегда, коротким и нестерпимо ярким, даже, наверное, слишком ярким, почти ослепляющим, хотя вряд ли так можно было сказать о чем-то, не имеющем отношения к телу. Авирона прикрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание и успокоить сердцебиение, а потом взглянула на меня из-под опущенных ресниц. Я ждал, хотя это стоило мне больших усилий — клятва предназначения нас не связывала, она была старше, а это означало, что я могу получить отрицательный ответ на свой невысказанный вопрос. Авирона улыбнулась и повернула голову, подставляя мне шею:

— Пей.

Кровь темных существ — например, вакханок — приносит с собой сонное апатичное состояние, в какое можно впасть после сытного обеда. И только кровь карателей оказывает противоположный эффект… В отличие от крови вакханок, привыкания она не вызывает, но желание еще раз почувствовать вкус того же существа практически непреодолимо. И хочется пить, не останавливаясь, выпить столько, сколько сможешь. Так, как это было в далеком детстве, когда мы припадали губами к уже знакомым ранкам на запястье создателя, а он гладил нас по голове, и его кровь казалась самой сладкой на свете. Но много я не смог бы выпить даже при большом желании, а поэтому сделал всего лишь несколько глотков и положил голову Авироне на плечо.

Сейчас мы могли поговорить. Она могла рассказать мне, каково это — когда желанная свобода становится бременем, когда, прожив на этом свете четыре тысячи лет, ты внезапно понимаешь, что нужно учиться жить заново, когда ты кажешься себе нелепым и чужим и думаешь, что вот такому-то тебе точно нет места ни в одном из двух миров. Я мог рассказать ей, каково это — любить женщину много веков, а потом, прожив с ней короткие двести лет, расстаться навечно. О том, что в одиночестве каждого из нас виновна не только десница Великой Тьмы — отчасти мы выбираем его сами, и делаем это сознательно.

В критических ситуациях и в моменты принятия сложных решений каждый из нас мысленно обращается по самому странному адресу. Мы обращаемся к существу, которое для нас до сих пор является самым родным и близким, несмотря на то, что оно отпустило нас и заставило его забыть, и мы даже не помним его лица: к своему создателю. Что бы ты сделал в такой ситуации, отец? Ты поступил бы так же, как я, или пошел бы другой дорогой? А потом напряженно вслушиваемся в тишину, не зная, чего боимся больше: ответа или же его отсутствия. Хоть и понимаем, что ответа не будет. А что бы ты сделал в моей ситуации, отец? Мои «правильно» и «неправильно» никогда не были четко определены, а теперь ориентиры пропали вовсе…

Об этом я тоже мог рассказать Авироне. А она могла доверить мне те вопросы, которые она задает своему создателю. Но мы молчали. Сейчас нас объединяли не секс, не любовь, не дружба и не привязанность. Нас объединяло то, что еще никто не посмел облечь в слова — и поэтому нам не нужно было слов.

День выдался теплым и солнечным — как раз такой день, когда дома сидеть невозможно. Сегодня моя прогулка длилась дольше, чем обычно, и я набрел на деревушку, расположенную неподалеку от берега. У воды играли дети, а чуть поодаль мужчина с пышной седой шевелюрой сидел на траве и смотрел вдаль. Рядом с ним стояла светловолосая девочка лет десяти — она тоже вглядывалась в синеву неба, наверное, пытаясь понять, что же там такого интересного.