Шоколад (СИ) - Тараканова Тася

Беспредельный, всепоглощающий ужас сковал по рукам и ногам.

Неужели, они посмеют оставить меня здесь? Егор хочет моей смерти? За Стаса мстит? Или копает под начальника? Ведь мою смерть повесят на него. Нет, не может быть. Поиздеваются и вытащат. А если волчара настроит всех против меня? Уже настроил. Они же стая — звери. Скажут несчастный случай, а док всё подпишет, прикрывая свою задницу.

Обессиленно опустилась на корточки. Сверху посыпались комья земли, я метнулась вперёд, к противоположной стенке. Сверху заржали. Ощущение, что меня тут и закопают, окунуло сердце в кипяток. Животный страх плеснул по позвоночнику, спустился до самых пальцев ног.

Нельзя поддаваться. Дальше ямы не провалюсь. А в ней никого.

— Эй, в сторону!

Наверху в поле зрения появился волчара. Широко расставив ноги, он напоминал охотника на ведьм времён мрачного средневековья, который пришёл покарать одержимую дьяволом. Волчара шагнул к краю ямы, скалясь своими широкими людоедскими зубами, держа в руках мой грязный рюкзак.

— Располагайся с комфортом.

Рюкзак полетел мне в голову, я закрылась руками. Волчара хохотнул, довольный своей меткостью. Его благодеяния ещё не закончились.

— Лови, сегодня я добрый.

Под ноги шлёпнулся кусок сырой свинины. В нос ударил запах тухлятины.

— Жри, не стесняйся! Вместо шоколада.

Наверное, моя ненависть могла бы сжечь ублюдка, если бы имела материальную силу. Он будет издеваться, ему недостаточно того, что я сижу здесь. Нужны слёзы, мольбы, унижения, крики о помощи. Он не отстанет. Мне надо продержаться — это не будет длиться вечно, ничто не длиться вечно. Просто ещё один плохой день.

От запаха гнили я задыхалась. В то время, как повара готовили нам словно свиньям, у них протухло мясо. Дождавшись, пока эта мразь уйдёт, налюбовавшись делом своих рук, я принялась ногой долбить землю. Срочно закопать кусок тухлятины, пока я полностью не пропиталась этим запахом. Сырая земля поддавалась плохо, я била то пяткой, то носком, меняя ноги. Мне удалось зарыть мясо настолько глубоко, насколько хватило сил. Пока я откидывала землю, закапывая смердящий кусок, утрамбовывала могилку, я отвлеклась от мыслей о мести, о полковнике, так надолго не вовремя уехавшем, о дожде, который, если пойдёт, промочит насквозь.

Да, я сейчас здесь, но лучше не ждать, когда это закончится, не думать о том, что не закончиться никогда, надо пережить эту минуту, потом час, потом следующий. Когда наступит ночь, я буду думать о том, как пережить ночь.

Пошёл дождь. Сегодня он не был мелким как сквозь сито, капли забарабанили по спине, голове. Присев на корточки, вытащила из рюкзака те вещи, которыми можно было утеплиться. Джинсы, две футболки, толстовка, жилет, ветровка, на голову капюшон. Мне надо спастись от холода, не простыть, не заболеть. Рюкзак служил мне подобием стульчика, я уселась на него, съёжилась, держа в руках пластиковый пакет таким образом, чтобы в него набиралась вода. С водой продержусь.

Ненавистный стылый дождь всколыхнул память, вытянул чёрную нить из её глубин. Муж не любил, когда я радовалась. В тот день вечером тоже начался дождь. Мы провожали в аэропорту двоюродную сестру мужа с женихом. Они были у нас в гостях проездом на один день. Парень сестры был приятным собеседником, он рассказывал смешные истории, шутил, мы смеялись. Как-то незаметно я расслабилась, потеряла бдительность. Когда решила купить воды, парень увязался за мной.

— Серьёзный у тебя муж, — сказал он, стоя в очереди.

— Почему так решил?

— Это… заметно. Когда мы сидели за столом, и вошёл твой муж, ты сразу изменилась и…потухла. Да и сын отца боится. Только и следит за ним, куда тот пошёл.

Стало неприятно, что чужой человек, ненадолго оказавшийся в нашей семье, моментально разглядел положение дел.

Когда мы попрощались с гостями, вышли из здания аэропорта и сели в машину, уже стемнело.

Супруг был в ярости. Оказывается, он еле держался, пока я флиртовала с чужим парнем. Он орал как бешеный, колотил по рулю, дёргал его, словно желая вырвать из торпеды, сыпал оскорблениями и обвинениями. Мой придушенная просьба не гнать быстро по мокрой дороге, которая в свете фар бликовала множеством огней, только ещё больше разозлила его. Он разогнался сильней, и, увидев мужчину в тёмной одежде на пешеходном переходе, в последний момент ударил по тормозам, но это не спасло ситуацию. Тело человека подбросило вверх от сильнейшего удара и откинуло в сторону.

Муж, матюгнувшись, нажал на тормоз, а потом снова на газ. Меня всю трясло, я потеряла дар речи. Через несколько минут муж съехал на обочину, затормозил, выскочил из машины и нырнул на заднее сиденье. Прозвучала команда.

— Перелезай на водительское сиденье. Живо. Поведёшь машину.

— Я не смогу…, мне плохо

— Не ной! Возьми себя в руки!

Он говорил что-то ещё, пока я лезла через рычаг управления, выбивая зубами барабанную дробь. Как я поведу? Права у меня имелись, но практики — кот наплакал. По нашим запруженным улицам я опасалась водить, а комментарии мужа, сидящего обычно рядом, лишали крох уверенности. Авторитет супруга довлел надо мной, привычка делать всё по его указке, доверять его суждениям, заставила поставить крест на себе, как на водителе.

Моё вынужденное согласие при внутренней истерике раздирало на части. Садясь за руль, я наступала себе на горло. Слабая попытка ещё раз отказаться, была пресечена в зародыше.

— Соблюдай скоростной режим. Веди аккуратно. Ты сможешь!

Он уже тогда обдумал дальнейший план действий, и когда нас перехватил патруль, и я на подгибающихся ногах выползла из машины, муж, опустив стекло, изобразил только что проснувшегося пассажира.

Дождь лил без остановки. Стараясь сберечь тепло, я съёжилась в комок, не в состоянии сдержать крупную дрожь. Скоро наступит ночь, и дождь закончиться, придёт время тумана. Сверху послышались шаги. Ноги затекли и замёрзли, мысли теперь крутились только об одном, как бы согреться. Ночёвка в лесу, в норе на матрасе из иголок и прелых листьев, казалась уже верхом блаженства.

Кто-то подошёл к яме, наверное, заглянул в неё. Превратившись в слух, я мобилизовала тело. Возможно, сейчас придётся вскочить и отпрыгнуть в сторону.

Сверху спланировала коричневая медицинская клеёнка, какими обычно обивали матрасы в больницах. Когда я всё-таки поднялась на ноги, вскочить я могла только в моих фантазиях, никого рядом не было. В клеёнке я увидела спасение, с ней можно продержаться. Положила рюкзак в длину, села на него коленями, сложилась пополам, накрылась клеёнкой с головой. Теперь я в домике (как в детстве), только прятаться мне придётся не пять и не десять минут.

Очнулась оттого, что сильно застыл бок. Во сне я перевернулась и сдвинулась с рюкзака, клеёнка сползла в сторону. Дождь закончился, принеся огромное облегчение. За ночь вещи на мне подсохнут. Ноги затекли настолько сильно, что я трудом поднялась, не в состоянии скрыть стон. Постояла немного, выпила воды, решила промерять яму шагами. В ширину — три, в длину — семь. Нельзя долго лежать на земле, надо двигаться.

Как загнанное животное я шагала туда-сюда, чтобы согреться. Туман заполнил яму густым киселём. Расстелив клеёнку, я села на неё и заплакала. Я жила в мире, где постоянно всё делала не так, и всегда была виновата. Муж давил и давил, и в ту ночь на дороге у него полностью отказали тормоза, и я, по его мнению, оказалась причиной той трагедии. Муж пробил мою броню и доказал, что это я довела его, поэтому он сбил человека.

Когда стоишь в шаге от пропасти, отчётливо понимаешь, я — не то, что со мной случилось, я — та, кем стала по своему выбору. Ад, в котором я очутилась, дело моих рук, ведь Ад — я сама.

Утра я ждала, как прихода господа Бога. Голод, холод, галлюцинации, от которых, казалось, постепенно схожу с ума, вытянули из меня все жилы. Плакать не могла, двигаться тоже, я лежала на клеёнке и молила о солнце. Хоть бы небольшой просвет между тучами, одинокий лучик, приласкавший моё измученное тело.