Шоколад (СИ) - Тараканова Тася

— Иди к себе.

Так много было счастливых часов там, так ничтожно мало их здесь.

Лес нашёптывал, что я заблудилась. Не лес, а мой страх, но люди страшнее. Несколько раз я останавливалась, отдыхала, за время пути съела две шоколадки, осталось ещё две. Теперь я радовалась, что сохранила их. Память о демонических свойствах лагерного шоколада испарилась, когда живот свело от голода.

Начинало темнеть, а к дороге я так и не вышла. Где-то далеко, словно в другой реальности загудела лагерная сирена. Меня хватились! Всё-таки я смогла уйти от них. Радость сменилась очередным страхом. Мне придётся ночевать в лесу, никакого поселка я не нашла, дорогу, ведущую к нему потеряла.

Сирена гудела несколько раз, похоже, призывая меня вернуться. Ноги пока шли, шоколад не закончился, воду я нашла в углублении пня, и даже наткнулась на поляну с черникой. По пути попадалась кислица и земляника, их тоже отправляла в рот. Ещё здесь имелись съедобные грибы, но жевать их сырыми, я не рискнула.

Про то, что я умру где-нибудь в лесу, старалась не думать. Познания по географии про север и юг тоже ничего не дали, я понятия не имела, где нахожусь и куда идти.

Ночь я провела на мягком мху в углублении корней среди молчаливых елей и сосен в компании с толстой веткой, которую положила под бок, чтобы в случае чего воспользоваться. С палкой в руке я чувствовала себя чуть более в безопасности.

Краткий сон урывками, назойливые кровососущие, из-за которых пришлось задыхаться под футболкой на лице, ранний подъём и снова вперёд.

Удивительно, что дождя не было, лес просох, просохла и моя одежда. Туман тоже особо не беспокоил, лесные звери не попадались. Шоколад я расходовала экономно, утром одна порция, вечером вторая — последняя. Мысль о том, что я заблудилась, повергала в панику. Не надо было углубляться в лес, голова включилась слишком поздно.

Док, видимо, судил по себе, когда сказал, что я найду дорогу. Во вторую ночь я всё-таки крепко уснула ближе к утру, поэтому проснулась не с зарёй, а с утренним дождём и неясной тревогой. Оказывается, меня разбудил далёкий, еле уловимый вой сирены. Я села, стряхивая с себя остатки сна. Зачем я убегала от колонии, надо было вернуться и найти грунтовку. Конечно, я боялась собак. Но не умирать же от голода и холода. Ещё пару дней, я лягу, чтобы больше не подняться.

Вставала я этот раз, действительно, через силу. Немного пройдя, я наткнулась на нору, выкопанную каким-то зверем. Внутри норы было сухо, дно её устилали сухие иголки и мох, звериного запаха вроде не ощущалось. Забравшись в нору задом наперёд, я поняла, что не могу больше двигаться. На дурном адреналине смогла утопать от лагеря, но сегодня силы покинули меня окончательно. Не зря док сказал про постельный режим.

День и следующую ночь я лежала в норе, то проваливаясь в тяжёлый вязкий сон, то просыпаясь. Ночью очнулась от страха, что вот-вот задохнусь, и меня уже погребли в землю. Днём стало легче, в нору проникал свет, ужасы могилы схлынули. Дождь, шелестя снаружи тихой колыбельной, убаюкивал мою волю, манил остаться, отдохнуть, выбросить из головы безрадостные мысли.

Следующим утром я на четвереньках выползла из норы, у моего организма оказалось слишком много потребностей. Встать удалось не с первого раза. Чуть-чуть размяла занемевшее тело, с тоской оглянулась вокруг. С широких листьев какой-то травы слизала воду, пощипала ягоды. Куда идти?

Ноги еле шли, казалось, что вокруг ничего не меняется, и я брожу по кругу. А если вернулся полковник? Ему не нужна моя смерть, он должен меня защитить, он ведь не знал о волчаре, я не сказала ему. Мысль стала якорем среди неопределённости и страха. Ещё раз отдохнув на мягком мху, теперь мои остановки становились всё чаще, я поднялась и двинулась в сторону звука.

В лесу я погибну, через день — два лягу и не встану.

Сирена раздавалась ещё не раз. Я медленно шла на звук, замирая от ужаса каждый раз, когда он долго не повторялся. Когда день повернул к вечеру, лес неожиданно расступился, и я вышла на взлётную полосу. Дождь, зарядивший с утра, вымочил меня до трусов, только спина под рюкзаком осталась сухая.

В дом на краю взлётной полосы я решила попасть любым способом. К счастью высаживать окно не пришлось, нашлось узкое оконце, с поломанным стеклом, в которое я хоть и не без труда, влезла. Помещение оказалось кладовкой с рабочим инструментом, старой тумбочкой и мужской рабочей одеждой. Сняв с вешалки зимнюю куртку, я осторожно открыла дверь и выглянула наружу в прихожую с домоткаными половичками на полу.

Рядом оказалась небольшая комната, в которую я проникла как дрожащий трусливый зайчишка. Комната совмещала в себе кухню и зону отдыха со столом, стульями, диваном, креслом и телевизором в углу. Я скинула с себя мокрые вещи, достала такие же из рюкзака и разбросала их сушиться. На старое кресло с протёртой накидкой я залезла с ногами, закуталась в зимнюю куртку, пропахшую бензином, и дрожала до тех пор, пока не согрелась.

Всё не так плохо, как я надумала. В комнате тепло и сухо, на кухонном столе чайник, рядом раковина с краном, над ними шкафчики, скорее всего с продуктами. Есть электричество, вода, значит, я могу продержаться... До чего? До прилёта начальника? А если он уже в колонии? А если нет?

Согревшись под курткой, я встала, вскипятила воду, нашла чай в пакетиках и заварила один в большой широкой кружке, достала печенье и кусковой сахар. Блаженное тепло и сытость от пачки печенья со сладким горячим чаем разлилось по телу. Решила не рисковать, больше ничего не есть, хотя в шкафах увидела и крупу, и макароны, и тушёнку. Позже продолжу пировать, сразу наедаться опасно.

Поискав в помещении туалет, выглянула через окно на улицу. Покосившееся деревянное строение стояло недалеко от дома, у кромки леса, прямо как у бабушки в деревне. Покопавшись с дверным замком, я выскользнула на улицу, но маленькую нужду справила недалеко от входной двери, страх был сильнее соблюдения приличий. Оделась в подсохшие штаны и футболку и завалилась на диван. Решила, что буду спать целые сутки, не поднимаясь.

Звук мотора за стеной подбросил меня с дивана. Кто-то приехал. Сердце застучало отбойным молотком. Если это охранники, они сюда не войдут, если хозяин, значит, сейчас появиться.

Бежать!

Я заметалась по комнате, собирая разбросанные вещи, на ходу обувая кроссовки. Хорошо, что я сразу помыла за собой кружку и вытерла стол от крошек. Хозяин не должен заметить моих следов.

Подхватила чужую куртку с дивана и шмыгнула в коридор к кладовке. Входная дверь распахнулась, и на пороге возник мужчина лет шестидесяти в фуражке и рабочем жилете. Я сусликом застыла напротив него. Мы минуту ошарашено смотрели друг на друга.

— Привет.

В голосе незнакомца не было угрозы. Не первый раз видит беглянку из лагеря? Он не опасен или притворяется таким?

— Здравствуйте. Извините, я использовала пакетик чая и съела пачку печенья.

— Из колонии?

— Да. Сбежала и заблудилась.

Мужчина неторопливо снял лётную фуражку, поместил её на полке над вешалкой, пригладил волосы и повернулся ко мне.

— Иван Иваныч — директор вертолётной площадки.

— Майя Бортникова, отбывающая наказание за преступление по неосторожности.

Мужчина скинул обувь, приглашающе кивнул на дверь.

—Я в дела колонии не вмешиваюсь. Зайдёшь?

Представив сырой лес и ночёвку среди корней, я сникла. Попросить бы его отвезти в посёлок. А может он разрешит здесь остаться.

— Проходи. Чаю выпьем. Сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— О, у меня дочка твоя ровесница… в городе живёт.

Эх! Пан или пропал. Я шагнула следом за мужчиной. Не маньяк же взлёткой заведует, образованный человек, семьянин. Уговаривая себя не трусить, я бочком протиснулась в комнату. Очутившись на свету, я гораздо лучше рассмотрела мужчину. Среднего роста, коренастый, лысоватый, широкоскулый с прямым носом и узкими губами он производил впечатление соседа по лестничной клетке, который обычно вежливо здоровался при встрече.