Наследники - Олег Юрьевич Рой

– Именно по отношению ко мне, следователю, или вообще?

Марат вздохнул, но вдруг тряхнул плечами и как-то оживился:

– Не, а чего все сразу на меня-то?

– Кто – все?

– Ну и Карина, и Камилла, и этот, муж ее, и Лина эта их.

– Лина? Кто такая Лина?

– А! Есть одна такая. Типа подруга семьи.

– Зато журналисты на вашей стороне, – подсказала Арина.

– Вы ж не про журналистов хотели спросить, да? – он поморщился. – А про то, каким образом я осквернил могилу отца. Есть ли у меня алиби и кто мне помогал.

В голосе его звучало плохо скрываемое бешенство. Бог весть, настоящее или сыгранное. Скорее, разумеется, сыгранное. Но – очень натурально. Арине приходилось чуть не поминутно напоминать себе: перед тобой – актер. Потому что этим прищуренным желто-зеленым глазам, этим то мальчишеским, то трагическим гримасам, этим свободным жестам – хотелось верить. Да еще и не глуп, вот беда-то.

– А у вас есть алиби? – подхватила она реплику.

– Представьте, есть. Но даже если бы не было. Вы вправду думаете, что я способен в папину могилу влезть? Гроб вытащить? И – что дальше? Поставить его у себя в квартире и любоваться?

Он почти кричал.

– Марат, способен или не способен – это… В общем, вы зря злитесь. Я с вами разговариваю впервые в жизни. И я не телепат. Я следователь. И оперирую исключительно фактами. Ну и здравым смыслом, конечно.

– Ну так с точки зрения здравого смысла посмотрите! Может, я и монстр, чужая душа потемки, тут вы правы. Но я что – похож на идиота? Потому что – ну зачем мне? Чтоб лишний скандал устроить, что ли? Так на мою долю уже, в общем, довольно. Скандал, конечно, лишним не бывает, но вам не кажется, что это уже как-то чересчур? Это называется, спалить коровник, чтобы поджарить бифштекс.

Все это Арина и сама понимала. Но слушать подобные рассуждения от скандально прославившегося актера было немного странно. Слишком рационально рассуждает. Впрочем, кто сказал, что «звезды» не способны на рациональные рассуждения? Это они на публику эмоциями играют, а в жизни должны же соображать, что к чему. Большинство, правда, особо выдающихся интеллектов не демонстрирует – кто-то, помнится, из великих режиссеров даже говорил, что для актера наличие мозга скорее недостаток, чем достоинство, – но этот Гусев как раз не из упомянутого большинства. Интеллект не интеллект, но со здравым смыслом у мальчика все в порядке.

– Почему Камилла так настроена против вас? Казалось бы, это Карина Георгиевна должна гневаться. Любила, а он изменил.

Подвижный рот искривился насмешливой, но в то же время снисходительной ухмылкой:

– Не изменил, а – изменял, почувствуйте разницу. Моя мама, знаете ли, была далеко не единственной его… не единственным его утешением.

– Утешением?

– Так мама рассказывала, я же мелкий еще был, когда она решила переехать. Тяжело ей было в том же театре служить, видеться чуть не каждый день. И, как я пятый класс закончил, летом мы и уехали.

– Шумилин больше не пытался с ней увидеться?

– По-моему, нет. Скорее всего, он сразу о нас забыл. Да вы не думайте, я не в обиде на него. И мама, насколько я понимаю, тоже. Он был… ну… такой, какой был. Пока он рядом с кем-то – праздник и фейерверк, даже если просто молча сидеть. А отвернулся, отвлекся – и то, что за спиной, уже не существует. Актер. Сейчас он – благородный рыцарь Айвенго, а занавес опустился и…

– И меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он? – пушкинская цитата явилась в Арининой голове неожиданно, но очень кстати.

Марат усмехнулся:

– Да, Александр Сергеевич знал, о чем писал. Правда, отец никогда не был… ничтожным. Не было столь резкого контраста между прикосновением божественного глагола и обычной жизнью. Но отвернулся – и забыл, это да. Уже завтра и забыл, мало ли, что там вчера было. И кто. И это не потому, что он плохой человек был. Если кому-то помощь требовалась – добьется или сам карманы вывернет. Если бы мама, к примеру, попросила – он бы и деньгами помогал, и на курорты какие-нибудь… не знаю, мы не бедствовали, и со здоровьем у нее, слава богу, все в порядке было, но мало ли… Только ей ведь это не нужно было – ей он сам был нужен. А он уже был не с ней. Тяжело. Потому мы и уехали. Вернулись только после похорон.

Арина отметила, что «отец» Марат произносит не нарочито, не демонстративно, не натужно. Слово звучало органично и естественно. Либо мальчик (хотя какой он мальчик, почти ровесник Арины) сам верит, что покойный Шумилин – его отец, либо… либо он, опять же, просто хороший актер и естественность эта – отработанная. Как «натуральный» макияж, который вообще-то из тонны очень недешевой косметики состоит. Но скорее – сам верит. И почему бы ему не верить в то, что по всем признакам вполне может быть правдой?

– А другие… утешения – кто они?

– Не знаю. Или, может, не помню. Вот как он меня на свои спектакли таскал – это помню. Представьте, восьмилетний мальчишка на «Вишневом саде», куда! А он ведь и Лопахина, и Гаева играл! Как? До сих пор понять не могу. Такая жалость, что в кино он почти не снимался, а спектакли тогда не часто записывали, да почти никогда. Вы вряд ли понимаете, но с актерской точки зрения это ужасающая потеря. Что-то я помню, конечно, но… А почему вы про других спрашиваете?

– Да все потому же. Камилла очень уж на вас зла. А Карина Георгиевна как-то не очень.

– Вы подозреваете, что у него могли быть и другие… потомки?

– Как вариант.

Он покрутил головой, подвигал бровями – подсчитывал, прикидывал.

– Действительно, как вариант не исключено. Карина Георгиевна… не знаю даже, как это точно сказать. Она… она очень мудрая женщина. И очень гордая. По-настоящему гордая. Она не притворяется, что не ревнует, ее все это действительно не задевает. Что ей какие-то мужнины утешения, если она – королева. Понимаете? И когда я мелкий еще был, уже так же было. Он ведь меня даже домой приводил. И Карина Георгиевна всегда была со мной очень дружелюбна. Не вымученная вежливость, а вполне нормальное тепло. Фальшивку-то я и тогда бы почуял. Вот Камилла сразу в своей комнате запиралась.

– Почему так, вы не думали?

– Не то чтобы думал, но… Она же папина дочка была. Да собственно