Убийце - Гонкуровская премия - Пьер Гамарра

Жозэ, крадучись, пошел за учителем.

Здесь все было объято сном.

Впереди горел фонарь, при его свете вчера репортер увидел человека в зеленой накидке. Но Рессек старательно обошел освещенный участок и свернул налево. Значит, сейчас он уже на улице Кабретт.

До чего же здесь было темно! Никаких признаков жизни. Дома чернели сплошной стеной, и лишь наверху, между домами, тянулась узкая полоска светлого неба, усеянного изящными звездочками.

, -- подумал Жозэ и удивился тому, как эта мысль пришла ему в голову только сейчас. До сих пор он замечал здесь лишь навеянную веками тишину, живописную нищету этого трухлявого квартала. Он как-то не задумывался над тем, что здесь несколько дней назад был убит человек и что выбранное преступниками место как нельзя лучше подходило для сведения счетов в полной тайне.

Жозэ обернулся, долго вглядывался в темноту, посмотрел по сторонам, прислушался. Из темной улочки доносились осторожные шаги учителя. Вскоре их не стало слышно.

Рессек углубился в тупик. Теперь уже не было никаких сомнений -- он шел к дому букиниста, туда, где было совершено преступление.

* * *

Дойдя до тупика, репортер притаился за углом.

Вообще-то учитель должен был быть далеко. А вдруг он придержал шаг, проверяя, нет ли кого поблизости?

Жозэ знал, что сейчас у дома букиниста охраны нет. Видимо, и Рессеку это было известно. Следователь Рамонду принял такое решение, чтобы освободить своих подчиненных от ночного дежурства. К тому же дом был тщательно обыскан, и в нем не осталось ничего ценного. Так, во всяком случае, считал уголовный розыск. Ну, а учитель, подумал Жозэ, возможно, придерживается иного мнения.

Наконец репортер осмелился высунуть из-за угла голову и заглянуть в тупик.

Никого!

Учитель исчез.

В глубине тупика, зажатый двумя глухими стенами, стоял серый домишко с ветхой, покосившейся крышей, маленьким кухонным окном и двумя дверями -- в лавку и в коридор.

Жозэ задумался.

Учитель направлялся к этому дому. Он не мог перелезть через стены, не мог их обойти. Раз его нет на улице, значит, он вошел в дом. Значит, он открыл дверь дома, где был убит букинист!

Он ее отпер и закрыл за собой, чтобы его случайно не обнаружил патруль. Оставалось одно -- с крайней осмотрительностью подойти к дому и выяснить, что учителю там нужно.

Осторожно ступая по мелкому щебню, Жозэ крался вдоль домов.

Прыжок -- и Жозэ очутился у самого входа. Затаив дыхание он прильнул ухом к рассохшейся двери.

Да, учитель был в доме. Жозэ слышал тихие шорохи, легкие шаги.

Рессек двигался медленно, стараясь ничего не задеть.

Сперва он зашел в кухню, потом шаги стали еще тише. Учитель прошел в комнату. Что он искал? А вдруг из комнаты он сразу же выйдет на улицу? Жозэ на всякий случай отошел от двери и притаился у кухонного окна.

До его слуха снова донесся шорох. По-видимому, учитель начал вести себя более уверенно. Ему казалось, что он тут один, без каких-либо свидетелей. Скрипнул стул. Наверное, Рессек нечаянно задел его.

Учитель вышел из комнаты и остановился в коридоре. Вдруг под дверью появилась полоска света. Жозэ догадался, что учитель обшаривает дом с помощью карманного фонарика.

Что-то спрятанное букинистом? Или же что-то оставленное либо потерянное убийцей?

Но как учитель проник в дом? Естественно, пользуясь ключом. Другими словами, у него есть ключ от дома. Правда, замок на двери самый обычный, но все же надо было подобрать ключ и вообще подготовить свой приход так, чтобы никто не знал.

Шаги стали глуше. Теперь учитель осматривал лавку.

Что делать? Войти в дом? Это не так-то просто... Или же оставаться здесь и ждать? Но тогда может случиться, что он так и не узнает, зачем Рессек пришел сюда.

Жозэ заставил себя сосредоточенно все взвесить. На несколько минут он забыл, где находится, забыл о холодной ночи, об этом зловещем и загадочном квартале, о странных подробностях своей молчаливой погони от самой гостиницы до дома, где было совершено убийство.

Поразмыслив, Жозэ принял решение. Он вернулся к двери и снова прильнул к ней.

Учитель все еще оставался в лавке. Судя по всему, поиски затягивались. Впрочем, в лавке столько книг, тысяча закоулков и, вероятно, множество тайников. А если перелистать каждую книгу или хотя бы тщательно осмотреть полки, на это уйдет очень много времени -- несколько часов, наверное. Учитель, кажется, этим и занят.

Жозэ медленно протянул руку к дверной ручке. Дверь может заскрипеть. Ее надо толкать очень осторожно и открыть совсем небольшую щель, чтобы только протиснуться. Секунды шли за секундами.

Дверь скрипнула.

А ведь Жозэ был очень осторожен. Но старые петли давным-давно не смазывались.

В приоткрытую дверь репортер увидел слабый свет, струившийся из лавки. Вдруг раздался какой-то шум, вслед за этим с глухим стуком рухнули книги. Свет погас.

Шли секунды, они казались вечностью. В доме царила мертвая тишина.

Журналист застыл на пороге. Он не сделал ни малейшего движения.

Выключатель находился поблизости от двери. Справа или слева? Жозэ забыл. Этим выключателем зажигалась лампочка в коридоре, единственная в доме неперегоревшая лампочка.

Жозэ вытянул руку и ощупал сырую штукатурку стены.

Но тут в темноте послышался какой-то шорох, и луч света ослепил репортера. Жозэ продолжал шарить по стене, пока наконец не нашел выключатель.

В глубине коридора вспыхнула тусклая лампочка.

Прямо перед Жозэ стоял учитель с опущенными руками. В одной из них он держал фонарик. Лицо у Рессека было растерянное.

-- Что вы здесь делаете, мосье? -- медленно выговорил он.

Он задал этот вопрос, чтобы начать разговор и хоть что-то сказать.

-- Знаете, -- ответил репортер, -- в общем-то я имею право о том же спросить вас.

-- Ах да, понятно... -- прошептал Рессек. Он горько усмехнулся и нахмурился. -- Значит, вы считаете, что я причастен к этому преступлению?

Он развел руками и тут же с беспомощным видом опустил их.

-- Даю вам честное слово, что я пришел сюда по делу, не имеющему никакого отношения к вашему следствию и следствию полиции.

-- Охотно верю, -- улыбнулся Жозэ, -- но должен вас предупредить, что, если мы будем продолжать наш разговор здесь, мы рискуем привлечь внимание... И тогда я не ручаюсь...

-- Мосье, вы правы, выйдем отсюда, -- проговорил Рессек таким замогильным голосом, что, несмотря на всю необычность обстановки, Жозэ стало смешно.

Учитель выключил фонарик, вынул из кармана большой ключ и шагнул к двери. Жозэ погасил свет. Они вышли на улицу.

Северный ветер дул с еще большей яростью, чем раньше. Он несся по улочке и разбивался о домик букиниста.

-- Этот ключ принадлежал Гюставу Мюэ. Да, да, мосье. Я его украл. Украл очень давно. Мюэ ничего не заметил. Он был доверчивым человеком. Я его в самом деле украл. С точки зрения общепринятой морали моя вина в этом. С вашей точки зрения моя вина в том, что я забрался в ночное время в дом, который не принадлежит мне. Я сознаю, что факты против меня. Я каюсь.

Учитель остановился посреди улочки.

-- Но Наука, мосье, -- сказал он, вытянув перед собой руки, -- но Искусство, разве они не выше каких-то обстоятельств, каких-то условностей?

Репортер с любопытством взирал на своего собеседника. Они пошли дальше.

-- Я вам скажу всю правду, мосье, -- продолжал Рессек. -- Она крайне проста... Человек, живший в этой халупе, был необыкновенный человек. Он получил хорошее образование. Но с его семьей произошло несчастье. Он завершил свой жизненный путь в этой лавчонке среди книг и разного хлама. Но все это его не интересовало. У него была одна страсть: памятники старины, древняя скульптура. Он досконально изучил наш монастырь с его великолепным порталом, который находится всего в нескольких шагах от его дома. Он даже собирался выпустить об этом шедевре большую монографию.

Учитель перевел дыхание и продолжал:

-- У меня, мосье, та же страсть, и я тоже пишу монографию о монастыре Сен-Пьер. Мое исследование будет вполне законченным, и каждый специалист по этим вопросам будет нуждаться в нем. Только вот...

Рессек вздохнул.

-- Только вот... У нас было одно расхождение. Да, именно расхождение. Гюстав Мюэ утверждал, будто капители монастыря созданы не раньше тысяча двухсотого года. Я же убежден в другом. Не думайте, что я хочу вам прочитать лекцию по истории архитектуры. У меня есть много разных доказательств, я ссылаюсь на проверенные источники. И все же я не сумел переубедить Гюстава Мюэ. Старик был упрям. Он подтрунивал надо мной, он даже утверждал, что имеет неопровержимый документ. Вот теперь вы меня поймете, мосье...

Они дошли до портала монастыря. В темноте туманно вырисовывались контуры каменных барельефов.

Учитель несколько минут смотрел в темную пасть портала, потом, вытянув вперед руку, восторженно сказал:

-- До чего же это прекрасно! Ах, да, на чем же я остановился? Так вот, да будет вам известно, что аббатство было воздвигнуто Дагобером. Луи ле Дебоннер щедро одарил аббатство, и в тысяча сорок седьмом году оно было причислено к ордену Клюни. Так вот, я дошел до темы нашего разговора. В древних архивах города упоминается о мемуарах Жана де Монтека. В этих мемуарах он описывает красоты монастырской церкви... Жан де Монтек жил между тысяча сто восемнадцатым и тысяча двести шестидесятым годами. Это установлено и, кстати, легко проверить. Его рукопись, которая называется , должна дать возможность окончательно определить возраст монастырских капителей. Так вот, мосье, букинист утверждал, что у него есть эта рукопись. Да, мосье, он мне это повторял раз сто, но ни разу не согласился ознакомить меня с нею. Он хотел ее опубликовать, собираясь таким образом опровергнуть мои выводы. Вам может показаться, что все это пустяки, но это очень важный вопрос. Годы упорной работы, годы кропотливого исследования могут в несколько минут пойти насмарку. Почему он не захотел поделиться со мной своей находкой? Им руководила ревность, теперь уже утратившая смысл.