Территория пунктира (СИ) - Велесов Олег

Надо остыть, успокоиться. Грехи Андроника — это грехи Андроника, а не Егора Саламанова. Я чист и перед природой и перед совестью… Ладно, беру себя в руки.

— Что случилось, отец?

— Кто позволил тебе вчера уйти? Если ты забыл, так я напомню: мы на территории врага. У тебя на уме не девки должны быть, а дело. Наше дело.

Он говорил так же, как мой отец из будущего — мой настоящий отец. Его я тоже частенько подводил, что однако не мешало любить его и уважать. И маму… мама… Как они там? Для них я умер. Тело моё погибло. А то, что душа жива и помнит их, они никогда не узнают. Можно попробовать отправить весточку. Накарябать на глиняной табличке адрес и короткую записку: жив, мол, не грустите — и припрятать где-нибудь поблизости. И пускай археологи через две тысячи лет мозги себе сломают, пытаясь разобрать этот ребус.

— Ты и сейчас меня не слушаешь.

— Слушаю, отец, — встряхнулся я.

— Ты ничего не сказал о предложении халдея.

— А что говорить? Он ничего не предложил. Он пообещал открыть ворота, но на каких условиях? Что мы должны за это сделать? Стать его рабами? Его ударной силой? Умирать ради его целей?

Клеарх нахмурился ещё сильнее.

— Я об этом не подумал.

— Это потому что ты полководец, а не политик.

Сократ подал мне щит. Я закинул его за спину, в правую руку взял копьё.

— Да, ты прав, сын, ты прав. Увижу халдея, прикажу распять его на ближайшей пальме.

— Зачем, отец? Мы примем всё, что он предложит. Нам главное войти в город, а уж потом разберёмся, кто кому будет ставить условия.

Клеарх некоторое время смотрел на меня непонимающе, а потом захохотал.

— Ты опять прав, сын. Не иначе сам Гермес тебе помогает, — и ушёл.

Гермес, не Гермес, но определённая божественная сила за моей спиной стоит. Я не знаю, как её зовут, однако именно она подсказывала мне слова, благодаря которым мы идём на Вавилон, а не к Трапезунду. Я сам до сих пор не уверен, что это правильно. Конечно, интересно поменять историю, задать ей другой вектор. Но что из этого в итоге получится, как это отразится общей истории? Не стало бы хуже. Так что не факт, что помогает именно Гермес. Скорее всего, кто-то похуже, например, Мефистофель.

Я велел Сократу возвращаться к Николет, ободрить её и сообщить, что следующую ночь мы обязательно проведём вместе. Мне это было до зарезу необходимо, чтобы убедить самого себя в своей нормальности. А если встречу Энисфения… постараюсь пройти мимо… может быть.

И снова мы с Ксенофонтом глотали поднятую армией пыль. Пока я развлекался с рабыней, Ксенофонт сколотил из обозников нечто вроде отряда летучей пехоты — не подобие пельтастов, где каждый боец, не смотря ни на что, был профессионалом-наёмником, а гимнетов. В переводе с греческого это звучало как «обнажённые», то есть неприкрытые доспехами. Походили они на толпу оборванцев, потому что большинство были рабы. Их вооружили самодельными пращами и трофейными персидскими луками, и поставили задачу защищать нас от скифов.

Когда Ксенофонт показал мне эту орду босяков, я скептически усмехнулся. Афинянин моего скепсиса не разделил, только потряс пальцем, мол, скифы появятся, увидишь.

Скифы появились спустя час и сразу ринулись в атаку. Гоплиты перестроились не в каре, как вчера, а в два ряда, выставив щиты перед собой. Гимнеты встали за их спинами, и когда скифы приблизились на расстояние выстрела, начали пускать стрелы. Лучники из них были те ещё, но за счет массовости результат оказался приличным. Первую волну наступающих разметало по полю, как кучу прошлогодних листьев под ураганным ветром. Скифы такого не ожидали, спешно откатились назад, перегруппировались и снова рванули на нас, но уже не по прямой, а забирая вправо, к холмам, обрушив всю силу удара на один только фланг.

Ксенофонт дал приказ трубачам, те прогудели медным надрывом, и гоплиты чуть довернули, становясь к скифам во фронт. Гимнеты пускали стрелы навесом, большая часть их рассеивалась по площади, но тех, которые находили цель, оказалось достаточно, чтобы скифам расхотелось играть с нами в перестрелку. Потеряв человек тридцать, они отошли подальше, зализывать раны. Наши потери составили десяток гимнетов и один раненый гоплит.

Ксенофонт приказал подобрать стрелы и повернулся ко мне.

— Вот так!

Результат меня удивил. Отныне скифы держались на расстоянии, и желания вернуться не выказывали.

Я кивнул на гимнетов.

— И что ты за это им обещал?

— Двенадцать оболов в месяц.

Четырёхдневный заработок гоплита. Немного для того, кто рискует жизнью. Но даже таких денег в нашей казне не было.

— Клеарх знает о твоих чудачествах?

— Ага, — кивнул Ксенофонт.

— И где денег возьмёте?

— Не беспокойся. Либо мы все погибнем в этой пустыне, либо станем настолько богаты, что сможем оплатить даже долги Бахуса, — и рассмеялся.

Остаток дня прошёл спокойно. Скифы к нам не приближались, лишь изредка вскидывались, будто в атаку, норовя получить за испуг саечку. Но мы не пугались. Ксенофонт давал знак, гоплиты останавливались, гимнеты натягивали луки, и скифы разворачивали коней. Не то, чтобы они нас боялись, нет, просто не хотели терять людей в бестолковом бодании.

Холмы отодвинулись за горизонт, местность, по которой мы двигались, стала походить на полупустыню. Рыжие каменисто-песчаные островки с серыми вкраплениями кустов и финиковых пальм перемежались с широкими оазисами. От Евфрата отходили каналы, рассекая землю на прямоугольники жёлтых полей пшеницы и ячменя — раздолье для изголодавшихся людей. Там, где проходила армия, часть колосьев была срезана либо вытоптана, а по обочинам ветер гонял соломенную труху.

Через каналы приходилось переправляться по хлипким понтонным мостам, от чего движение сильно замедлилось. Возле очередного канала я увидел вкопанный в землю Т-образный крест, на котором висел голый человек. Голова была опущена на грудь, локти примотаны к перекладине верёвкой, а в ступни и запястья вбиты деревянные гвозди. Палачу этого показалось мало, и он переломал преступнику берцовые кости. Острые осколки костей проткнули кожу, по ногам тонкими кривыми ручейками стекала кровь и впитывалась в землю у основания креста.

— С полудня висит, — уверенно сказал Ксенофонт. — При такой жаре до темноты не доживёт. Повезло.

Я хотел спросить, почему повезло, но снова зашевелилась память Андроника, высвобождая из извилин старые знания. Ему действительно повезло. Солнечные ожоги вкупе со сломанными ногами и обезвоживанием убьют его прежде, чем он начнёт сходить с ума от боли.

Я подошёл к кресту. Ступни преступника почти касались земли, так что я легко дотянулся до его головы, схватил за волосы и приподнял.

Арей.

Вот как. Неожиданная встреча. Я думал, его бросили в лагере у Кунакса, ну, или убили — не важно, а Клеарх, оказывается, возил его за собой. И вот развязка. Видимо, отец, раздосадованный тем, что нельзя распять халдея, сделал это с персом. Память Андроника подсказала, что распятие — любимое развлечение Клеарха, которому он предавался в часы меланхолии.

Арей узнал меня, попытался прошептать что-то, наверное, проклятие, но губы спеклись, язык прилип к нёбу. Я окликнул раба, велел принести воды. Тот метнулся к каналу и подал мне чашу. Я дал Арею напиться.

— Что ты хотел сказать?

— Будь ты… проклят…

Так и есть, проклятье.

— Зря хамишь. Не я тебя к кресту приговаривал. А всё, что я сказал тогда на берегу — правда. Ты бы предал нас и жил в почести у царя долгие годы.

— …никогда… никогда…

— Не трать силы, я тебя понял.

Я потянулся к его уху и прошептал:

— Я бог. Я могу путешествовать во времени, и знаю, что произойдёт в будущем.

Арей скривил губы.

— Лжец… Друдж[19]…

— Не поверил. Жаль. Впрочем, я не нуждаюсь в твоей вере. Эй, раб, подойди… Дай ему ещё воды. А потом добей.

Я отошёл назад, и минуту спустя услышал сдавленный всхлип. Оглядываться не стал.