Наваждение - Елена Ласкарева

Завернув за угол бетонной ограды, они нырнули в знакомую им с детства щель между глухими плитами, которую почему-то никто и никогда не думал загородить.

Зачем, спрашивается, выставлять охранные посты, если совсем рядом с ними все желающие — если они, конечно, не слишком упитанные — могут просочиться через этот зазор?

Ох, спасибо тем строителям-халтурщикам! Благодаря им можно проскользнуть по наклоненной к воде бетонной площадке, вскарабкаться на кильблоки, служащие для неподвижного судна опорой, и — особенно если ты обладаешь молодостью, силой и ловкостью — оказаться на борту пустого корабля.

А там уже в твоем распоряжении комфортабельные каюты, в которых судостроителям осталось провести лишь последние, косметические, отделочные работы!

Двуспальных постелей, правда, на теплоходиках такого типа не предусмотрено, но так ли уж они необходимы, когда Ей — всего семнадцать, Ему — двадцать и они не виделись целых два года? И когда, два долгих года назад, они были близки всего один-единственный раз…

Закрыв за собой дверь каюты, будто кто-то мог за ними подсматривать, они стали раздеваться торопливо, лихорадочно, сбрасывая одежду куда попало.

Нагие, кинулись друг к другу без раздумий и стеснения. Прохладная клеенчатая обивка корабельной койки ничуть не охладила их разгоряченных тел, которые тут же сплелись в причудливый морской узел.

— Долгожданный мой… ненаглядный… — лепетала Катя, задыхаясь. — Вернулся… насовсем…

— Девочка моя… моя верная Сольвейг, — отозвался Дмитрий, погружая пальцы в затейливые извивы ее праздничной прически. — Дождалась, ни на кого не променяла…

И вдруг совсем другим, оторопевшим, рассерженным и даже брезгливым тоном ругнулся:

— Ч-черт!

— Что-то не так?

— Да, бляха-муха, все не так! — Он дернул рукой, и Катя почувствовала такую острую боль на макушке и затылке, как будто с нее снимали скальп. — Ты чем башку намазала? Столярным клеем, что ли? Твои, бл… локоны ко мне приклеились намертво!

— Ой, как это — приклеились? Ну, Лидка! Сейчас, Димочка, миленький, там просто лак.

— Паркетный, что ли?

— Да нет вроде, не знаю… может, она много разных намешала, а они, наверно, несовместимые!

— Не совместимые со здравым смыслом. Помоги же!

Катя в темноте принялась отдирать волосы от Димкиной кожи и с ужасом поняла, что внутри валиков надо лбом и на висках лаки и гели остались незасохшими. Несмотря на то что прошли уже сутки с момента сооружения прически!

Волосы противно липли к подушечкам пальцев, запутывались, и любая попытка высвободить руки только усугубляла это трагикомичное положение.

Катя и Дима оказались склеенными воедино, да еще в каком дурацком положении! Сиамским близнецам, сросшимся спинами, было куда легче…

Короче говоря, ночь любви обернулась нелепым приключением. Пришлось раздетыми, с задранными к Катиной макушке руками, выбираться с теплохода и почти ползком продвигаться к воде.

Потом Дима окунал Катю с головой в теплые волжские волны и стирал ее, как простыню или полотенце, пока не отмыл окончательно от коварной вязкой парфюмерии.

— Я что тебе, прачка?

— Пфф… да! — отплевывалась Катя. — А я — тряпочка. Мне… пф… даже нравится. Можешь вытереть об меня ноги.

— Глупости! Лучше я буду енот-полоскун, — уже остыв, тихо смеялся он. — А теперь… теперь давай я буду по-лас-кун. Теперь я хочу наконец тебя поласкать, можно?

И потом они долго играли и ласкались в воде, забыв про оставленную в каюте одежду и про охранников, которые могли их заметить на территории, куда посторонним вход воспрещен…

А Волга уносила, как трофей, пышную белую матерчатую розу. Шелковый цветок тоже насквозь пропитался лаками, а потому не намокал и не тонул, а уплывал далеко-далеко, возможно — к самому Каспийскому морю…

«Мы как два влюбленных кита… Мы бросили свою тяжкую ношу, чтобы побыть наедине.

Но мир не рухнул.

Наверное, на посту остался кто-то третий, чтобы поддержать нашу планету и спасти от гибели…»

Тех денег, что сумела выделить Кате мама, хватало только на дорогу, да и то впритык: нечем было заплатить за постель в поезде, даже если ехать в плацкартном вагоне.

Чуть-чуть подкинула Лидия. Как назло, у ее муженька именно в это время сорвалась какая-то сделка, на которую он возлагал большие надежды. А впрочем, он никогда не проявлял особой щедрости по отношению к родственникам жены.

Так что Лида могла пожертвовать сестричке лишь ту небольшую сумму, которая ей выделялась на карманные расходы.

Дмитрий из армии пришел, естественно, гол как сокол, а в семейном бюджете Поляковых первым пунктом значилось: «дача, стройматериалы, саженцы».

Дима попытался занять у Тимофея, но у того на носу была свадьба, а это такие траты!

Тогда Дмитрий обратился было к своим прежним подружкам, в том числе к пышнотелой любительнице молодой картошечки, но разве отвергнутые женщины станут помогать бывшему любовнику? Они только смеялись — презрительно и мстительно.

Катя не переставала корить себя за то, что не предусмотрела финансовых сложностей. Ведь работала же, зарплату получала, могла бы и отложить хоть немножко! Нет, никогда не научится она быть практичной. В жизни, как и в школе, останется вечной троечницей…

И тут подвернулся неожиданный случай, дававший ей шанс внести свою лепту в предстоящее путешествие. О том, что это, в сущности, обязанность мужчины, она не задумывалась.

Проходя мимо памятной парикмахерской «Златовласка», в которой перед уходом в армию Дима перед объективом телекамеры лишился своей шевелюры, она увидела в витрине объявление: «Покупаем длинные волосы на шиньоны».

Зашла. Поинтересовалась:

— Дорого покупаете?

Владелица заведения долго ощупывала ее косу, потом расплела, прикинула длину. Наконец вздохнула:

— Ваши — дорого. Только я вам не советую, пожалеете потом. Таких вам никогда уже не отрастить.

Катя вспомнила случай на строящемся теплоходе, и это помогло ей ответить так, чтобы прозвучало убедительно:

— Они мне надоели. Я их ненавижу. Намучилась с ними, хватит!

Она села в парикмахерское кресло и закрыла глаза, чтобы не видеть, как хищно блестят ножницы. К сожалению, уши заткнуть она не могла и каждый раз вздрагивала от зловещего лязганья лезвий. Чтобы отвлечься, стала вспоминать свою любимую сказку, и вновь обнаружила у Андерсена перекличку с собственной судьбой.

«Русалочка оперлась своими белыми руками о борт и, повернувшись лицом к востоку, стала ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был убить ее, и вдруг она увидела, как из моря поднялись ее сестры; они были бледны, как и она, но их длинные роскошные волосы не развевались больше по ветру — они были обрезаны.