Изверг. На пороге исправления - Olesse Reznikova

уехать домой, так как у меня появились некоторые дела, а оставить тебя тут одну я никак не могу.

Я, на удивление, правда хотела попасть домой уже сегодня. И это известие даже обрадовало. Нужно было как можно скорее начать что-то делать со своей жизнью.

15. Надежда и сомнение

Попрощавшись с тетей Клима, мы сели в машину и поехали обратно в город, а позже к своему району, подъезду и еще позже этажу с квартирой.

— Что-то не так? — спросил Клим, когда мы заехали в город. Я оторвала взгляд от приборной панели и перевела его на него — парень не смотрел в мою сторону, потому что был занят дорогой. Все это утро моя концентрация внимания давала сбой. Потерев ладони, я вздохнула. — Сегодня ты молчалива.

— Нет, все нормально, просто…

Меня одолевало беспокойство по поводу дальнейшего развития событий. Было страшно начинать менять жизнь одной, я боялась, что у меня не получится.

— Просто что-то тебя беспокоит, — закончил Клим и отгадал, либо даже знал. — Ты ведь неспроста сегодня утром сказала про то, что мы видим только то, что сами хотим, — он приподнял бровь, не отвлекаясь от дороги.

Я снова вздохнула и посмотрела в окно — мимо проносились почти пустые улицы утренней Москвы. Люди ещё спали, так как воскресное утро было, возможно, самым долгожданным днем всех жителей этого гигантского города. Что-то таинственное, завораживающее было в этой атмосфере большого, но такого сейчас пустого города, казалось, будто только ты и только ты можешь сейчас находиться здесь и чувствовать успокоение и… свободу… но не одинокую, а такую, которой всегда желал. И эта компания человека рядом с тобой только добавляла спокойствия.

— Все в нашей жизни неспроста, — неожиданно ответила я. Клим фыркнул и усмехнулся вслух.

— Только не говори мне сейчас, что ты веришь в судьбу.

— Я сама уже не знаю, во что верить, — монотонно проговорила я.

Мы остановились на светофоре.

Клим развернулся, посмотрел на меня и нахмурил брови.

— Тамара, перестань быть фаталистом, если такой была, пора осознать, что только ты можешь изменить свою жизнь. Ни я, ни какой-либо психолог — никто кроме тебя, — вкрадчиво сказал он, стараясь говорить спокойно.

— Да я поняла…

Но Клим продолжал:

— Так начни, если тебя что-то не устраивает! — воскликнул он. — Признайся себе прямо в этом и начни хоть что-то делать.

— Я уже сама пытаюсь придумать, как это сделать! — повысила голос я, сама не ожидая того. Клим замолчал и продолжил движение на зеленый свет светофора.

Вновь устойчиво повисла тишина до самого подъезда. Выйдя из машины, мы подошли к двери подъезда и оба остановились. Смущение одолело меня.

Я заговорила первой:

— Я повысила голос, прости за это, я не хотела…

Не смотря на Клима, я открыла дверь — запищал домофон. Зайдя в лифт, тоже молча, он нажал кнопку моего этажа. Градус напряжения между нами пополз вверх, мне было трудно выдерживать это волнение, которое захлестнуло меня теперь и с этим человеком. Но оно было другим… Будто бы я собиралась отчитываться перед мамой в первом классе или сознаваться, что упала в лужу и испортила новые штаны. Наши взгляды скрестились, и мне потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы сразу не отвести свой. Угрызение совести давило на горло.

— Скажи что-нибудь, я знаю, что все порчу, но не молчи, пожалуйста… — чуть ли не умоляя, требовала я.

Клим тяжело вздохнул и опустил плечи. Его растерянность и усталость читались на лице прямым текстом.

— Мы оба устали, давай просто разойдемся, а завтра или вечером обсудим наш небольшой конфликт, — утвердил он, и я не могла не согласится. Клим первым отвел взгляд и указал им на открывшиеся двери лифта — я вышла на своем этаже вместе с ним.

Проводив меня до двери, он подождал, пока она не закроется за моей спиной, но я медлила. Мне решительно не хотелось оставаться наедине с девочками из моей квартиры. Это значило остаться одной, потому их будто бы не было. Остаться одной это означало снова вернуться в свою безвыходность, я стала бы как Обломов без Штольца, как бы это пример не был прост, он идеально описывал данную ситуацию. Развернувшись к Климу, я посмотрела ему в глаза — они были немного уставшими и… кажется, разочарованными. В общем, я надеялась, что мне только показалось это явление. Взглянув на уголки его губ, я, заметив их опущенность, спросила неуверенно:

— Можно ли мне обнять тебя?

На лице Клима появилось удивление, уголки губ дернулись на секунду. Он молча кивнул и развел руки в стороны, раскрываясь для меня. Я, почувствовав неожиданно возникший ком в горле, покачнулась на ногах и крепло прижалась к его груди, та была такой теплой. Можно было услышать, как его сердце размеренно бьется. Я прижалась к нему и сжала руками ткань его джинсовки, не желая покидать эти безопасные объятия. Мне вдруг вспомнилось детство… Отец, учивший меня кататься на велосипеде. Первое разбитое колено, и как папа обнимал меня, успокаивая, тогда сразу боль проходила, а чувствовались только теплые объятия отца. Сейчас, когда Клим, также сомкнул свои руки за моей спиной и погладил по голове, я расплывчато смотрела на лестничный пролет, а после совсем закрыла глаза, чувствуя горячую дорожку слезы, так быстро скатившейся из уголка глаза.

— Прости меня, пожалуйста, ты хотел помочь, но я… — я говорила шепотом, но голос сорвался на середине фразы, продолжить удалось еще большим шепотом, — я всегда отказываюсь от помощи, только увядая себя все больше на самое дно… — я прерывисто вдохнула и спрятала лицо в волосах.

Клим застыл, и мне показалось, что это последний момент, когда он мог мне помочь, просто побыть рядом. Он взял мое лицо в свои ладони и пристально посмотрел в глаза:

— Тамара…

— Ты, наверное, думаешь, что я пытаюсь давить на жалость и выпросить у тебя помощи, — случайно перебила я.

Клим был непоколебим.

— Выслушай до конца, постарайся не перебивать, — я кивнула. Мои руки просто свисали вдоль тела, Клим, можно сказать, держал меня сейчас за лицо, но это позволяло мне не упасть, так как колени просто подкашивались и не хотели держать мое тело. — Никогда, слышишь, я обещаю тебе никогда не бросить тебя, пока ты не разберешься со своими проблема. Прошлый опыт страданий учит понимать чужие страдания. Поэтому даже думать забудь о том, что меня не будет рядом. Можешь звонить даже в час ночи — я отвечу, — голос его не выдавал никакого волнения, и я теперь