Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века - Валери Кивельсон

приказчиком и крестьянами Андр. Ил. Безобразова в порче людей, еретичестве и составлении заговорных писем»11. Таким образом, сегодняшние исследователи колдовства извлекают выгоду из любопытства архивистов прошлого.

В то же время ощущение полноты Источниковой базы, создаваемое 26-томным каталогом, обманчиво. Причин тому несколько. Исследователь может доверчиво предположить, что составители каталога идентифицировали все дела о колдовстве; на самом деле многие остаются неописанными и, следовательно, «невидимыми». Специалисты по истории колдовства основательно прочесали коллекцию документов Разрядного приказа, который в XVII веке контролировал, прямо или косвенно, большинство вопросов, связанных с судопроизводством. Возможно, материалы других приказов – Оружейной палаты или Приказа тайных дел – все еще содержат невыявленные документы[76]. Однако изучение архивных фондов и постепенное сосредоточение судебной власти в руках Разряда заставляют предполагать, что основная масса дел о колдовстве слушалась в учреждениях этого приказа. Разряд вел процессы, в которые были вовлечены представители верхушки общества, и даже о колдовстве против царя и его родственников, и, следовательно, специальные суды и учреждения, обслуживавшие царя и его ближайших слуг, обращались в Разряд при обнаружении колдовства. Местные учреждения, которые теоретически могли служить альтернативными источниками судебной власти – например те, что располагались вдоль укрепленной южной границы, – в конечном счете также обращались к Разряду за разрешением на расследование и указаниями в процессе его осуществления. Из некоторых дел, сохранившихся в фондах Разряда, видно, что первоначально они рассматривались другими органами власти. Однако соответствующие материалы все равно посылались в Разряд и хранились в нем[77]. Отдельные дела сохранились в фондах как центральных, так и местных учреждений Разряда – лишнее подтверждение того, что взаимодействие с Москвой служило умножению, а не рассеиванию документов[78].

Иногда жалобщик подавал иск в ведомство, от которого он сам непосредственно зависел. Так, в 1647 году чиновник Земского приказа, служа в Козлове, подал жалобу против монастырского служителя в «свой» приказ, но ответчик оказался в тюрьме Разряда, где был подвергнут жестокому допросу с пытками. В 1650 году пушкарь из Осташкова направил жалобу в Пушкарский приказ, откуда ее немедленно переслали осташковскому воеводе с указанием, что дело надлежит вести вместе с Разрядом[79]. Эта же схема была применена в 1683 году в Ефремове: дело завели в Стрелецком приказе, но затем перенаправили в Разряд[80]. Конечно, было бы натяжкой утверждать, что раз дошедшие до нас первичные архивные источники по делам о колдовстве отложились в фондах Разряда, то и все дела такого рода рассматривались Разрядом. И все же, учитывая сохранившуюся внутреннюю переписку между учреждениями, можно ожидать, что если существовали дела, не попадавшие в Разряд, то часть их должна была дойти до нашего времени и осесть в других фондах.

Однако исследователи, неутомимо выискивавшие любые упоминания о магии, нашли довольно мало неизвестных документов за более чем столетний период поисков. Этот факт говорит в пользу того, что важные дела о колдовстве вряд ли завалялись на архивных полках, оставшись незамеченными. Разумеется, все возможно, но скорее всего в будущем нас ждет не так уж много любопытных находок. При этом я, конечно же, не принимала во внимание многие дела, включая те, о которых говорится в уже опубликованных трудах. Я не претендую на то, что рассмотрела подавляющее большинство дел о колдовстве. Даже сейчас, когда книга близится к завершению, я встречаю упоминания о незнакомых мне документах и делах как в литературе, так и в письмах, любезно присылаемых друзьями и коллегами[81]. Но все же на этой стадии новых дел обнаруживается довольно мало, и ни одно из них не противоречит общей картине, составленной на основании уже выявленных дел.

Есть и еще одна, более серьезная проблема. Не могло ли случиться так, что сотни или даже тысячи процессов велись не государственными судами, а другими – церковными, материалы которых сохранились хуже, местными или даже вотчинными? Возможно, эти акты правосудия и даже внесудебные расправы не попадали в поле зрения государства и не отложились в фондах центральных приказов? Конечно, некоторые дела о волшебстве рассматривались церковными судами – во всяком случае в первой инстанции, и за мелкие преступления, связанные с бытовым колдовством, могли назначаться пост, покаяние, чтение молитв. В церковных текстах утверждалось, что священнослужители обладают юрисдикцией в отношении дел о колдовстве. Исповедные вопросники рекомендовали обращать особое внимание на следующие случаи: «аще кто приносит жертву бесом и недуги лечать чарми и наузы [узлами]», «аще кто молить бесы на вред человеком». Указывалось, что «всяк, веруя в чары, бесом угождает», а потому назначалось следующее наказание: «аще кто молится сатанам, или именам их, 5 лет пост о хлебе и воде» [Журавель 1996; Корогодина 2006].

Следы вмешательства духовных лиц видны в немногочисленных полномасштабных делах о колдовстве, отложившихся в архивах светских судов – но лишь потому, что эти дела были изъяты из ведения церкви и переданы, согласно закону, в светские учреждения. Иногда возникали трения: так, в 1680-е годы один сельский священник отказывался выдать другого священника, обвиненного в колдовстве, светским властям без указа самого патриарха[82]. В других случаях властям удавалось добиться мирной передачи и светские суды праздновали победу; порой это касалось даже дел, в которых было замешано духовенство. Обвинения, выдвигавшиеся друг против друга монастырскими служками и монастырскими крестьянами, также рассматривались светскими судами[83]. Теоретически духовные лица подлежали духовному суду. В январе 1669 года был издан следующий указ:

Которые освященнаго, или монашескаго чину объявятся в церковных или мирских татьбах, или в денежных делех, или в разбоях, или в убивствах, или в ведовствах, и пойманы и приведены будут в городы к Сыщиком, или Сыщиком учинится ведомо от оговорных людей, или по извету, и Сыщиком тотчас посылать и без заказчиков, и велеть имать; а для испытания, дать весть того города, в котором будет Сыщик, заказчику священнаго чину, которой учинен для тех дел от своего Архиерея, а без заказчика Духовнаго чину, не спрашивать, а Сыщику, тех освященнаго и монашескаго чину, не роспрашивать.

Таким образом, священники или монахи, пойманные и приведенные к следователю (сыщику), подлежали передаче духовному суду. Разделение юрисдикций предусматривали и «Новоуказные статьи», вышедшие в том же году: «А духовнаго чину у людей и церковных причетников сказок не имать, для того что их Духовнаго чину людей и церковных причетников велено допрашивать Духовным Судьям, и Сыщиком в Духовныя дела не вступаться»[84]. Несмотря на все эти предписания, во время колдовских процессов, с 1630-х годов и до самого конца века, священники и дьяконы часто представали