История импрессионизма (Часть 2) - Джон Ревалд

Печальная новость застала Моне в Живерни, куда он только что перебрался. Он бросил все и поспешил в Париж. Похороны состоялись 3 мая. Гроб несли Антонен Пруст, Клод Моне, Фантен-Латур, Альфред Стевенс, Эмиль Золя, Теодор Дюре и Филипп Бюрти. Пруст сказал несколько прочувствованных слов. Среди присутствующих были Писсарро, Сезанн и, несомненно, Берта Моризо, потерявшая в нем больше чем шурина. Эва Гонзалес не смогла прийти, она только что родила ребенка и узнала о смерти Мане еще будучи в постели. Несколько дней спустя, 5 мая, она внезапно умерла от закупорки кровеносного сосуда. Некролог Альбера Вольфа не удовлетворил бы Мане; он был крайне сдержанным. И, действительно, Вольф считал, что из всего созданного Мане только две картины могут быть приняты в Лувр: "Умереть в пятьдесят лет, заключал он, - оставив два прекрасных произведения, достойные того, чтобы быть помещенными среди лучших достижений французской живописи, это достаточно большая честь для художника". 30

Вскоре, однако, можно было заметить разительную перемену в общем отношении к художнику. Цены на его картины начали расти, и меньше чем через год после его смерти была подготовлена (при неустанном содействии Берты Моризо и ее мужа) большая посмертная выставка, которая состоялась ни больше, ни меньше как в Школе изящных искусств. Официальные художники пожелали теперь иметь свою долю в растущей славе Мане.

Писсарро наблюдал это с грустью и отвращением. 31 Предисловие к каталогу выставки было написано Золя, выставка сопровождалась распродажей с аукциона всех вещей, находившихся в мастерской Мане.

"Выставка Мане прошла хорошо, - писал Ренуар Моне в январе 1884 года. - Постоянно довольно много народу, и не было той отвратительной пустоты, когда два человека прогуливаются по большому залу... Это побудило Вольфа встать в позу защитника "слабых" - революционно настроенных художников". 32 Что касается распродажи, имевшей место 4 и 5 февраля 1884 года, то, как считал Ренуар, ее результаты "превзошли все ожидания". Общая сумма достигла 116637 франков; вдова художника выкупила некоторое количество произведений и восемь приобрел Эжен Мане. 33 Альбер Вольф воспользовался всеми этими обстоятельствами, чтобы посвятить Мане новую статью; он объявил, что эта распродажа была "одним из самых прелестных безумств нашего времени", и считал, что "безумные" цены давались за "самые незначительные вещи". Со своим обычным лицемерием он восклицал: "Видит бог, я любил Эдуарда Мане, и если эта продажа обеспечит будущее его вдовы, я буду глубоко счастлив. Но сейчас, когда событие уже произошло, позвольте мне поставить все на свое место..." И Вольф уверял, что все это были махинации Дюран-Рюэля - эксперта по распродаже: "Я замечал, что он тем удовлетвореннее улыбался, чем хуже была выставленная им для оценки картина". 34 Было что-то ужасно циничное в посмертной судьбе Мане, особенно непереносимое потому, что импрессионисты снова были вынуждены бороться с нищетой.

Понемногу начали сказываться последствия нового удара, пережитого Дюран-Рюэлем; он больше не мог ни регулярно платить художникам, ни покупать их картины. Но он делал все возможное, чтобы удержаться на поверхности. Его тяжелое положение еще более усугублялось возрастающей активностью его единственного серьезного соперника Жоржа Пти, который в 1882 году устроил вместе с де Ниттисом "Международную выставку", тотчас же привлекшую толпы элегантной публики в его роскошные галереи.

Моне и Писсарро, на которых великолепие выставки Пти произвело большое впечатление, спрашивали даже Дюран-Рюэля, не мог ли бы он устроить очередную групповую выставку в галереях своего соперника.

Но Дюран-Рюэль, только что снявший новое помещение на бульваре де Мадлен, естественно, возражал против этого. Явно не желая больше мучиться с организацией групповой выставки, Дюран-Рюэль решил вместо этого устроить ряд персональных выставок, хотя Сислей и Моне были против такого проекта.

В марте он открыл выставку произведений Моне (Моне жаловался, что выставка была недостаточно хорошо подготовлена), в апреле - Ренуара, в мае-июне 1883 года - Писсарро и Сислея. 33 В то же самое время он выставил ряд их картин в Лондоне и намечал также другие выставки за границей. Однако они не возбудили интереса, а так как теперь Дюран-Рюэль запрашивал более высокие цены - за многие картины свыше тысячи франков, - то не нашлось и покупателей.

Потерпев фиаско, художники снова пришли в мрачное настроение. Особенно был подавлен Моне, так как никогда раньше его работы не встречали такого безразличия. Письмо, которое он получил от Писсарро, едва ли могло утешить его. "Что же касается новостей о наших взаимоотношениях с Дюран-Рюэлем, писал Писсарро в июне, - то я могу только строить предположения. Кроме того, трудности, с которыми нам достаются деньги, говорят о том, что положение тяжелое, все мы страдаем из-за него... Я знаю, что в отношении продажи и в Лондоне и в Париже сейчас полный застой. Моя выставка с точки зрения выручки не дала ничего... У Сислея дела еще хуже - ничего, ровным счетом ничего. Некоторые из наших картин были посланы в Бостон... 36 Идет также речь о выставке в Голландии. Вы видите, Дюран-Рюэль действительно очень активен и старается протолкнуть нас любой ценой... Конечно, я слышу, как другие торговцы, маклеры и спекулянты говорят: "Он протянет не больше недели", но эти разговоры идут уже несколько месяцев. Будем надеяться, что это просто тяжелый этап..." 37

Когда многочисленные попытки Дюран-Рюэля не принесли плодов, художники еще раз испытали лихорадочную неопределенность. Они снова должны были занимать деньги, если было где их занять, терять дни и недели, гоняясь за возможными покупателями, просить друзей приобрести их картину на унизительных условиях, полагаться на щедрость Кайботта и некоторых других и самое страшное, - работать, не имея душевного покоя. Сверх того, большинство из них испытывало глубокое неудовлетворение от своей работы.

Писсарро, оставивший Понтуаз ради Осни, где к нему присоединился Гоген, находился в нерешительности. Комплименты, полученные им на его выставке в мае 1883 года, не рассеяли его сомнений.

"Наиболее ценные для меня похвалы, - писал он своему сыну Люсьену, исходили от Дега, который сказал, что он счастлив видеть, как мои работы становятся все более и более чистыми. Гравер Бракмон, ученик Энгра, заявил, а возможно так и думал, что в работах моих видна растущая сила. Я спокойно буду идти избранным путем и постараюсь сделать все, что смогу. В глубине души я лишь смутно ощущаю, хорошо ли то, что я делаю, или нет. Меня очень беспокоит шероховатость и грубость моего исполнения; я бы хотел обрести более гладкую технику и в то же время сохранить прежнюю силу. 38

Он чувствовал себя печальным, плоским и тусклым рядом с блестящим Ренуаром.

Ренуара в это время в не меньшей мере одолевали сомнения. Изучение Рафаэля и помпейских фресок произвело на него большое впечатление, и он начал задумываться, не слишком ли он пренебрегал рисунком. "Около 1883 года, - признавался он впоследствии, - в моем творчестве произошло что-то вроде перелома. Я достиг конца импрессионизма и пришел к заключению, что не умею ни писать, ни рисовать. Одним словом, я зашел в тупик". 39

Он уничтожил ряд своих полотен и взялся за работу с намерением приобрести мастерство, которое у него, по его мнению, отсутствовало. Обратившись к линии как дисциплинирующему началу, он стал упрощать формы за счет цвета. Ища по временам простую линию, по временам изысканную, он пытался заключить трепещущие формы в строгие контуры. При этом ему не всегда удавалось полностью избежать опасности жесткости и сухости.

За руководством Ренуар снова обратился к работам мастеров прошлого, к музею. Он вспомнил, как Коро однажды говорил ему, что никогда нельзя быть уверенным в том, что делаешь на открытом воздухе, что всегда нужно еще раз пересмотреть все в мастерской. Он начал понимать, что, работая на пленере, был слишком занят явлениями света, чтобы уделять достаточное внимание другим проблемам. "Работая непосредственно на природе, - утверждал он, художник доходит до такого момента, когда замечает лишь эффекты света, когда уже перестает компоновать и быстро впадает в монотонность". 39 Так велико было его разочарование в своих прежних достижениях, что его охватила подлинная ненависть к импрессионизму. В виде протеста он написал несколько картин, в которых каждая деталь, включая листья деревьев, была сначала тщательно нарисована на холсте, прежде чем он взял кисти и добавил цвет. Но в то же самое время он жаловался, что потерял много времени, работая в мастерской, и жалел, что не следует примеру Моне. Стремясь примирить эти противоположные концепции, он три года трудился над большим полотном "Купальщицы", в котором пытался избежать импрессионизма и восстановить связи с XVIII веком; и в самом деле, он основывался на композиции барельефа Жирардона. 40 Он также написал ряд обнаженных фигур и три больших панно с танцующими парами, для которых ему позировала молодая натурщица Сюзанна Валадон, обычно работавшая у Пюви де Шаванна.