О добывании огня - Зигмунд Фрейд

жизни художника рассказывается трижды: 1) в сопроводительном письме деревенского священника из Поттенбрунна; 2) в официальной записке аббата Франциска; 3) в предисловии составителя. Сопоставление этих трех источников обнаруживает некоторые несоответствия, которые небезынтересно проследить.

Продолжим рассказ о художнике. После длительного покаяния и молитв в Мариацелле дьявол явился ему в часовне в полночь 8 сентября, на Рождество Богородицы, в образе крылатого дракона и вернул договор, подписанный кровью. Далее мы с удивлением узнаем, что Кристоф Хайцман умудрился заключить два договора с дьяволом – более ранний был подписан черными чернилами, а более поздний – уже кровью. Тот договор, о котором идет речь в описании сцены изгнания нечистой силы, представленной рисунком на титульном листе, подписан кровью, то есть более поздний из двух.

Пожалуй, тут мы вправе усомниться в добросовестности церковных хронистов и счесть, что нам нет нужды тратить наши умственные усилия на выдумки монашеского суеверия. Ведь сообщается, что сразу несколько священнослужителей, перечисленных по именам, помогали изгонять нечистую силу и присутствовали в часовне, когда явился дьявол. Если бы утверждалось, что они тоже видели дьявола в обличии дракона, протягивающего художнику бумагу с алыми буквами (Schedam sibi porrigentem conspexisset[99]), то перед нами предстало бы на выбор несколько малоприятных возможностей, среди которых самой очевидной показалась бы коллективная галлюцинация. Но свидетельство аббата Франциска развеивает эти сомнения. Аббат вовсе не утверждает, что все в часовне видели дьявола; нет, он сухо и деловито отмечает, что художник вдруг вырвался из рук державших его монахов и кинулся в угол часовни, где и узрел явление, а затем вернулся – с листом бумаги в руке[100].

Что ж, чудо состоялось, победа Пресвятой Богородицы над сатаной была неоспорима, однако, к сожалению, о полном исцелении говорить было преждевременно. К чести церковников, они не стали этого скрывать. Обрадованный художник покинул обитель Мариацелль и уехал в Вену к замужней сестре. 11 октября того же года у него снова начались приступы, достаточно сильные, о чем сообщается в дневнике вплоть до 13 января. Эти приступы выражались в видениях и «обмираниях», причем на долю страдальца выпадали самые болезненные ощущения – скажем, у него отнялись ноги, и т. д. Однако на сей раз его мучил не дьявол, а святые образы – Христос и Сама Пресвятая Богородица. Примечательно, что от этих небесных мук и наказаний он страдал ничуть не меньше, чем от прежнего общения с дьяволом. В своем дневнике, правда, Хайцман приписывал новые страдания проискам дьявола; когда в мае 1678 года он вернулся в обитель Мариацелль, то пожаловался на «mali-gini Spiritûs manifestations»[101].

Он сказал преподобным отцам, что причина возвращения – в желании отнять у дьявола другой, более ранний залог, подписанный чернилами[102]. Пресвятая Дева и благочестивые отцы вновь помогли этому желанию осуществиться, но о том, как именно это произошло, ничего не говорится. В отчете просто сказано: qua iuxta votum redditâ – он еще помолился «и получил обратно свой обет». После этого события художник обрел душевную свободу и вступил в орден братьев-госпитальеров[103].

Мы видим, кстати, что составитель, вопреки очевидной назидательной цели этого сочинения, не поддался соблазну приукрасить правду и не стал искажать историю болезни пациента. К тексту прилагается ответ настоятеля монастыря братьев-госпитальеров на запрос, сделанный в 1714 году по поводу судьбы художника. Преподобный Pater Provincialis[104] пишет, что брат Хризостом вновь и вновь подвергался многократно искушениям нечистого, который подбивал его на новый договор (это происходило всякий раз, «когда он выпивал излишек вина»). По милости Божией все эти попытки оказались безуспешными. Брат Хризостом умер от лихорадки, отошел к Господу «мирно и несуетно» в 1700 году в монастыре ордена в Нойштате на Мольдау.

II

Мотив договора с дьяволом

Если расценивать эту связь с дьяволом как историю болезни невротика, наш интерес в первую очередь вызовет ее мотивировка, которая, конечно, прямо обусловлена возбуждающей причиной. Почему кто-то вообще подписывает договор с дьяволом? Да, Фауст свысока осведомлялся: «Что дашь ты, жалкий бес, какие наслажденья?»[105] Но он ошибался. В обмен на бессмертную душу дьявол может предложить многое из того, что высоко ценится людьми: богатство, безопасность, власть над человечеством и силами природы, даже магические умения, а прежде всего наслаждение – ласки прекрасных женщин. Эти услуги или обязательства со стороны дьявола обыкновенно оговариваются в соглашении с ним[106]. Что же побудило художника Кристофа Хайцмана заключить такой договор?

Как ни странно, в его случае не было ни единого помышления об удовлетворении этих вполне естественных желаний. Чтобы в том удостовериться, достаточно прочитать краткие примечания художника к изображению явлений дьявола. Например, подпись к третьему видению гласит: «В третий раз, полтора года спустя, явился оный мне в омерзительном облике, с книгою в руке, магии и черных искусств полной…» А из подписи к более позднему изображению мы узнаем, что дьявол гневно распекал художника, посмевшего «сжечь вышеупомянутую книгу», и угрожал растерзать его, если он не восстановит ту в целости.

При четвертом появлении дьявол показал большой желтый кошель и монету достоинством – мол, дам столько денег, сколько художник захочет. Но Хайцман гордо заявляет, что «не польстился на посулы».

Еще дьявол звал его обратиться к наслаждениям и развлечениям, и, по словам художника, «оные и вправду сбылись по его повелению, но я стерпел всего три дня, и тогда все кончилось».

Поскольку он отверг магические искусства, деньги и удовольствия, исходившие от дьявола, и все перечисленное не вошло в условия договора, нам пуще прежнего хочется знать, чего же на самом деле требовал художник от дьявола, заключая с тем договор. Ведь у него должен был быть какой-то мотив для взывания к дьяволу.

Тут на помощь приходит Trophaeum, где содержатся необходимые сведения. Художник впал в уныние, не мог или не хотел трудиться и беспокоился о средствах к существованию; то есть он страдал меланхолической депрессией, мешавшей работе, и испытывал оправданные опасения за свое будущее. Перед нами фактически история болезни, причину которой мы тоже узнаем (сам художник в подписи к одному из изображений дьявола прямо говорит о меланхолии – «…дабы искал я развлечений и прогнал меланхолию»). Первый из трех наших источников, сопроводительное письмо деревенского священника, упоминает лишь о состоянии депрессии («dum artis suae progressum emolumentumque secuturum pusillanimis perpenderet» – «мнил, будто за развитием и прибылью в ремесле упадок следует»), зато второй, отчет аббата Франциска, раскрывает причину этого уныния или депрессии: «acceptâ aliquâ pusillanimitate ex morte parentis» («принятый с некоторым малодушием из-за смерти родителя». – Ред.). В предисловии составителя используются те же слова, пусть и в обратном