Рассвет Ив (ЛП) - Годвин Пэм

Салем пожал плечами.

— Провалиться мне на месте, если я знаю.

— Теперь я умираю от желания узнать, распространяется ли это на других. Если бы я могла видеть вены в моих солдатах, я могла бы оставить одного из моих людей…

Пальцы впились мне в бедро.

— …рядом с собой и использовать его как радар приближения гибридов.

Из груди Салема вырвалось рычание.

— Что? — я выгнула бровь.

Он собственнически схватил меня за шею, выражение его лица было напряженным.

— Если ты хочешь, чтобы эти люди остались живы, ты не будешь говорить о том, чтобы держать их рядом с собой.

— Ты ревнуешь, — я прищурилась.

Он резко встал, увлекая меня за собой.

— Я устал.

Поставив меня на ноги, он прошел в ванную и завернул за угол. От звука его мочи мой мочевой пузырь заныл. Я уже несколько часов игнорировала собственную потребность пописать.

Пока я слушала, мой разум сделал непристойный крюк, заполненный образами его штанов, спущенных на бедра, его свободно висящих яиц и его члена в руке. Завиток тепла распространился по мне, опускаясь, пульсируя…

«Прекрати, потаскушка. Он справляет нужду!»

Когда Салем появился в поле зрения и включил душ, он встал ко мне спиной… с его совершенно голым, великолепным задом. Я подавила стон и закусила щеку изнутри.

Салем был не просто красив. Он сложен как первобытный бог тьмы. Возвышаясь выше шести футов, он поднял руки, чтобы намочить волосы, и черные пряди стали невероятно черными, такими блестящими и густыми между его пальцами.

Его широкая спина переходила в узкую талию, мускулистый зад и длинные мощные ноги. Бледность кожи должна была придать ему болезненный вид, но, во имя всего святого, этот мужчина не смог бы выглядеть больным, даже если бы попытался.

Солдаты Сопротивления были темнокожими, загорелыми или веснушчатыми и сгоревшими на солнце. Они носили многочисленные шрамы, их тела были изуродованы лишениями, татуированы чернилами и смертью и покрыты волосами. По сравнению с ним Салем выглядел вечной адонической статуей, вырезанной в совершенстве, безупречно утонченной, намного превосходящей красоту и восходящей прямо к чему-то ангельскому. Темный ангел, созданный из мускулов и ночной красоты.

Он не оглядывался на меня, намыливая грудь мылом. Я знала, что вода была холодной, но он казался совершенно равнодушным к ней, его руки двигались по расслабленным мышцам и безупречной коже. Ему было так приятно смотреть, как все мое тело воспламеняется. Может, мне перестать таращиться и отвернуться? Окажет ли он мне такую же любезность?

Я раскачивалась на натянутом канате нерешительности. Я могла бы сделать проблему из нашей наготы. Я могла бы принять душ, когда он спит, потребовать, чтобы он отвернулся лицом в другую сторону, вертеться, закрывая руками все уязвимые места. Но почему? Я не вела себя так со своими солдатами.

Потому что это Салем. Наше взаимное влечение очевидно. Секс неизбежен.

Еще больше причин отбросить эту иррациональную стыдливость.

С тяжелым вздохом я потянулась назад и развязала бандану, которая поддерживала мою грудь. Не отрывая взгляда от его затылка, я спустила шорты. Холодный воздух покалывал мою обнаженную кожу. Чрезвычайно остро осознавая каждый шрам, веснушку и дефект на своем теле, я шагнула в ванную и остановилась.

Его плечи напряглись, но он продолжал мыться, как будто я вовсе не стояла там с твердыми, как кедровые орехи, сосками. Он не обернулся, но ублюдок знал.

Я сжала и разжала кулаки и зашагала в ванную.

Глава 8

Салем никак не отреагировал на то, что я нагишом вошла в крошечную бетонную комнату. Он не повернул головы и не издал ни звука, когда я воспользовалась туалетом и осторожно приблизилась к его красивому заду. Вжав ногти в ладони, я сделала глубокий вдох, чтобы восстановить силы.

Туман ледяных капель обжег мою кожу и сжал мои соски. Повернувшись ко мне спиной, Салем опустил руки, потом голову, и по спине у него побежали мурашки.

— Тебе мыло больше не нужно? — мои зубы стучали, а я еще даже не встала под брызги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я собираюсь развернуться, — его глубокий тембр согрел мою покрытую мурашками плоть. — Не убегай.

Я нервно рассмеялась.

— И куда же мне бежать?

Салем издал звук, похожий на смешок, и медленно, дразняще повернулся ко мне лицом.

Его взгляд остановился на мне.

— Чувствуешь себя храброй?

— Чувствую себя грязной, — я задохнулась от непреднамеренного пошлого намека. — Я имею в виду, испачканной. Прошло несколько дней с тех пор, как я купалась.

«Фуууу». Теперь я просто звучала отвратительно.

В глазах Салема сверкнула улыбка, но выражение лица оставалось напряженным и суровым, жилы на шее натянулись, как будто он боролся с желанием посмотреть вниз. Предвкушение заставило мое сердце удариться о ребра. Я хотела, чтобы он посмотрел, взглянул и покончил с этим — чем бы это ни было.

Мы стояли в тупике зрительного контакта. Пока утекали секунды, я колебалась между вспышками жара и холодным ознобом, все мое тело пульсировало от осознания и покачивалось к нему. Должно быть, он заметил это, потому что его ноздри раздулись, а взгляд оторвался и устремился вниз.

Я наблюдала за резкими линиями его лица, пока он неторопливо осматривал меня с ног до головы. На втором заходе он задержался на месте между моими ногами. Мои внутренние мышцы свело судорогой. Его челюсти сжались. Мое дыхание участилось, и его тоже. Я размяла руки.

Ухмылка скользнула по его губам.

— Ярко-рыжая.

А чего он ожидал? Волосы у меня на голове были такими же яркими, как крылья божьей коровки.

Я проследила за его взглядом до моих лобковых волос, но мое внимание сосредоточилось на аккуратном черном пятне его волос. Мои легкие сжались. Неужели я вообразила его безволосым там, внизу? Да, может быть. Если у него и были волосы где-то еще ниже шеи, я их не видела. Не то чтобы я смотрела на что-то, кроме массивной эрекции, указывающей на меня. Мы стояли так близко, что если бы я расслабила напряженный пресс, то раскаленная головка его члена врезалась бы мне в живот.

Я видела все оттенки и размеры человеческих и гибридных гениталий. Большинство старших, человеческих мужчин, родившиеся в старом мире, были обрезаны — это было так варварски для якобы цивилизованного общества. Но мужчины в моем поколении были необрезанными. Как и Салем.

Бледная кожа туго натягивалась на набухшей стали, которая выглядела слишком тяжелой и распухшей, чтобы стоять. Но член стоял, становясь все толще и подергиваясь вверх, пока я смотрела на него широко раскрытыми глазами. Хотя я никогда не видела член так близко, я с уверенностью знала, что его член навсегда останется для меня эталоном, с которым сравнивают других.

Матерь милосердная, он разорвет меня пополам этой штукой. И все же мысль о нем пробудила во мне такой глубокий голод, что мне захотелось просунуть пальцы между ног и тереть их быстро и сильно, пока я не закричу от облегчения.

Это безумие. Я не была новичком в самоудовлетворении, но мне никогда не приходило в голову трогать себя, когда кто-то наблюдал. Салем вложил эту мысль в мою голову, и теперь она мучила меня так сильно, что я не могла остановить свою руку, которая ползла вниз, сквозь мои завитки…

— Черт, Доун, — его рука взлетела вверх, и он схватился за край раковины рядом с собой. — Ты меня убиваешь.

Я резко подняла глаза и ахнула. Его клыки удлинились, заострились, рот приоткрылся, чтобы вместить лезвия из кости. Я не видела его вен, но мои десны болели от взаимного голода. Будь я одна, я могла бы укусить себя за запястье, просто чтобы успокоить дискомфорт.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Откуда, черт возьми, взялась эта мысль? Неужели он каким-то образом проецирует свои чувства на меня? Нет, это… что бы это ни было, я чувствовала, что оно исходит откуда-то глубоко изнутри меня. Из сбивающего с толку, иррационального, инстинктивного места.