Живое море - Жак-Ив Кусто Джемс Даген

На этот раз я не стал тянуть линь сверху, а взял с собой бухту троса, триста футов. Привяжу за цепь и подам конец наверх. Теперь под водой было еще хуже; примерно на полпути я попал в сильное мутное течение. До цепи я добрался в состоянии экстаза и предельной усталости. Но у меня еще хватило злости сделать тройной узел и хорошенько подергать его для проверки. Кто-то прошептал: «Ты говорил, что не стоит рисковать жизнью ради старинного сосуда. А сам, мой милый, рискуешь из-за какого-то дрянного якоря!»

Я поддул воздуха в костюм и взлетел. «Леонор Фреснель» вытащил якорную цепь и поставил на место швартовую бочку. Калипсяне воспрянули духом. Пока я отдыхал, ко мне подошли Давсо и Бессон — им не терпелось совершить настоящее, хорошее погружение.

Весь декабрь вокруг острова бушевали штормы. Однажды ночью волны ворвались на платформу и смыли лебедку и стойку с воздушными баллонами. Борясь с прибоем, наши люди отстояли грузовую стрелу и рукав. А когда утихомирилось море, они подняли со дна лебедку и баллоны. Но хотя мы очень быстро залечивали раны, впредь нельзя было допускать таких перебоев. Мы построили более крепкую платформу подальше от воды, механизмы убрали в будку и укрепили на скале стальной трап, по которому можно было подняться на уступ в пятидесяти футах над морем. На этом уступе возник самый молодой поселок Франции — Порт-Калипсо. В Марселе нам удалось найти несколько списанных железных бараков, оставленных еще американцами после войны; с помощью военных инженеров мы сделали из этого материала дом, который выкрасили в желтый цвет. В этом доме разместилось пять коек и кухня-столовая с газовым холодильником. Благодаря заботам опекавшей нас Марсельской торговой палаты, у жителей острова была бесплатная радиотелефонная связь с Большой землей.

Островитяне соорудили каменную террасу и украсили ее амфорами. Они составили ежедневное расписание и всю зиму ныряли.

Наконец-то «Калипсо» освободилась от опасной связи с древним кораблем. Катера маячной службы забрасывали продукты и снаряжение в Порт-Калипсо, забирали оттуда археологический материал и время от времени привозили новую смену водолазов.

В шторм, глядя сверху, как о скалу разбиваются двадцатифутовые валы, калипсяне представляли себе, каково было команде древнего амфоровоза, когда он врезался в Гран-Конглуэ…

— Они были обречены с первой минуты, — говорили наши ребята. — На берег здесь не выбраться.

В заключение первого года раскопок «Калипсо» приготовилась везти на остров мощный компрессор, который должны были установить в машинной будке, чтобы подводные пловцы могли обслуживать рукав без посторонней помощи.

Только мы хотели выйти из Марселя, как новый шторм запер «Калипсо» в гавани. В сочельник мы устроили на борту праздничный ужин для команды и нескольких верных друзей, в числе которых был Ив Жире. В полночь Давсо выглянул на палубу и сообщил:

— Смотрите-ка, ветер стих.

Не успел я и рта раскрыть, как Жире воскликнул:

— Теперь я знаю, зачем ты нас пригласил! — Он показал на тяжелый компрессор. — Тебе понадобилась даровая рабочая сила.

Раздался дружный стон.

Мы пошли к Гран-Конглуэ, и уже через час участники рождественского пира собрались в свете прожекторов на кормовой палубе для схватки с компрессором. С палубы он перекочевал на скальную полку, оттуда его на следующий день подняли лебедкой в будку.

В канун Нового года я предложил островитянам отвезти их на Большую землю. Они ответили контрпредложением: привезти к ним в Порт-Калипсо родителей и невест! В украшенный цветами домик втиснулось двадцать человек. В самый разгар праздника Пьер Лабан воскликнул:

— Нырнем, поднимем первую амфору 1953 года!

Он и Кьензи надели гидрокостюмы и ровно в полночь нырнули в студеную воду. Сквозь черную толщу едва пробивался зеленоватый свет их фонариков. Приветствуемые тостами и возгласами ободрения, друзья подняли отличную амфору.

…Когда мы пробились ко второму ярусу палубного груза, он оказался очень плотно сбитым, и работа сразу замедлилась. Корабль лежал с креном на левый борт, и здесь амфоры особенно крепко держали друг друга. Пришлось нам с другого конца пробиваться к затору в средней части судна. Мы сосредоточили все усилия на корме, которая лежала выше. В несколько дней углубились в трюм и подняли три слоя амфор. А под ними рукав вдруг открыл главную палубу «виновоза». И мы увидели доски, по которым ступали древние моряки… Хотя древесина размокла, она сохранила свою структуру. Радость нашего открытия умерялась сознанием того, что под палубой нас ждет главный трюм, где, наверное, амфор гораздо больше, чем уже поднято.

В правой части главной палубы мы обнаружили листы свинца, до сих пор нам попадались только искореженные клочья. Видимо, обшивку сорвало, когда тонущий корабль скреб корпусом скалу. Медные заклепки были одеты свинцом: наши предки знали, как предотвратить коррозию, которая возникает, когда разные металлы соприкасаются в соленой воде. Возможно, судостроители не умели объяснить гальванический эффект, но они успешно боролись с ним. Мы подсчитали, что всего на обшивку пошло около двадцати тонн свинцового листа.

Все новые находки прибавляли нам сведений о древних мореходах. Мы подняли тяжелую мраморную ступу, длинный брус грифеля, толстую плиту из обожженной глины, весельный противовес, небольшую печь, железный топор, очень прочную посуду, не похожую на черные кампанийские изделия. Значит, мы верно определили, где кормовая часть судна: моряки той поры стряпали и ели на корме. Здесь же мы нашли кружку, на которой корявыми буквами было начертано по-гречески: «Ваше здоровье».

Рукав извлек на поверхность множество гладких вулканических камешков черного цвета, величиной с горошину. Их никак нельзя было назвать характерными для грунта в этом районе. Следовательно, камешки попали сюда с кораблем. Может быть, они служили балластом. Или это остатки груза, который перевозился раньше, скажем каких-нибудь мозаичных панно? А Лальман нетерпеливо ждал, когда рукав доставит на палубу монеты. И подскочил от радости, увидев их!.. Но они оказались современными.

Это Жиро, работая внизу, решил подшутить над ним. Старинных монет мы не нашли ни одной.

Однажды наш судовой врач Нивелло, передав рукав сменщику, медленно поплыл вверх мимо великолепных красных горгонарий. В шестидесяти пяти футах от поверхности он увидел узкий карниз, на который раньше никто из нас как-то не обращал внимания. Здесь, прямо под нашей машинной будкой, лежал свинцовый якорный шток древнего корабля, окрашенный крохотными организмами в ярко-красный цвет. Видно, якорь зацепился тут, а когда корабль пошел ко дну, канат оборвался. Шток лежал как раз над носом погибшего амфоровоза. Позднее мы среди амфор возле носа нашли шток второго якоря. Судя по положению якорей, они в минуту катастрофы находились на носу корабля. Крушение произошло так неожиданно, что моряки уже ничего не могли сделать.