Из России за смертью - Михаил Рогожин

Лишь про себя отметил активность Геннадия Михайловича. Правда, может, это и не тот Геннадий Михайлович, о котором ему рассказывали, а, возможно, вообще не Геннадий Михайлович... Поди разберись, кто у них кто.

Геннадий Михайлович как бы невзначай обратился к Саблину:

— Вы, Иван Гаврилович, должны действовать оперативно и результативно. Мы располагаем сведениями, что группировка Савимби в декабре прошлого года получила через Гондурас, Бельгию и Швейцарию около Шестидесяти тонн оружия и военного снаряжения. Надеюсь, вы понимаете, откуда идет помощь.

Достаточно сказать, что не так давно в Джамбе в гостях у генерала Савимби побывал небезызвестный нынче Оливер Норт. Так что шашки в ножны прятать рано.

Мы подготовили свои соображения по данному вопросу.

Генерал поднял рюмку и поблагодарил товарищей за встречу.

Комиссаров понимающе улыбнулся. Геннадий Михайлович ободряюще кивнул головой.

Неожиданная встреча заканчивалась вполне приличным ужином.

AHA

Рубцов бежал к Маяку, единственному месту, где можно укрыться от любого преследования. Маяком называлась территория, на которой расквартирована рота советских военно-морских сил. Если советского военнослужащего нужно было упрятать подальше от ангольских властей и правоохранительных органов, его доставляли туда, а уж потом транспортным самолетом в Союз.

С каждым метром становилось все труднее бороться с накатывающей усталостью, хватающей за ноги, и давящей тяжестью безвольно болтающегося на плече тела майора. Но, слава Богу, в пыльной дымке показалась белая решетчатая ограда. Рубцов решил прямиком на КПП.

Перед калиткой он поставил на ноги Найденова и дал ему короткую чувствительную пощечину, после чего майор открыл глаза и попытался что-то сказать. Рубцов толкнул его на территорию. Тут же возник дежурный офицер.

— Выручай, лейтенант. Еле ноги унесли. Полиция на хвосте. Сейчас сюда нагрянут.

Лейтенант не стал ничего выяснять, а лишь крикнул: «Петренко!»

Перед ним возник молодой матросик.

— Отведи в санчасть.

Матросик подбежал к Рубцову: «Пошли».

Лейтенант, поглядывая за решетку и слыша приближающуюся сирену, спросил уже в спину уходящему Рубцову: «Как доложить?»

— Подполковник Рубцов и майор... Как тебя? — подполковник уставился на спутника, будто первый раз видит.

— Майор Найденов из Уамбо, — безразлично выговорил тот.

Лейтенант одернул форму, готовясь к встрече с ангольской полицией.

Про себя посочувствовал мужикам: «Отвоевались. Теперь как пить дать в Союз отправят, а может, и на трибунал раскрутят».

К воротам подъехали две полицейские патрульные машины. Из одной вылез толстый важный полицейский, поприветствовал жестом лейтенанта, походил возле ворот, показал жестами, что ищет двух русских. Лейтенант молча пожал плечами, махнул на прощание рукой и ушел в помещение. Полицейский постоял, поглазел, о чем-то поговорил со своими коллегами, справил нужду у столба решетчатой ограды и, сев в машину, уехал. Вторая машина последовала за ним.

Чистая светлая палата с двумя никелированными кроватями, тумбочками возле них и настольными лампами выгодно отличалась от номера, в котором ночевал Найденов.

— Офицерская, — солидно пояснил матросик. — Только отсюда никуда нельзя. Карантин. Туалет направо. Курить в палате запрещено. Отдыхайте пока.

Замполит придет, разберется. — И матросик исчез.

Рубцов, не раздеваясь, в ботинках улегся на заправленную кровать и задрал ноги на спинку. Найденов посмотрел в окно. На плацу несколько матросов занимались строевой. Старшина лениво подавал им команды. «Теперь уж точно влипли», — подумал майор и спросил неравномерно сопевшего подполковника:

— Что дальше будет?

— Ну и пуганый ты мужик! Не боись. Дальше фронта не пошлют.

Интересно, у них тут спирт есть? Раны промывать.

— Куда еще пить! И так народу сколько покалечил. За что?

— Не твое дело. Просто не понравились. А вообще, ничего, ребята крепкие. Особенно который стрелял. Такой и убить может. Ладно. Ерунда. С кем не бывает. Как хочешь, а я вздремну. Устал что-то.

Подполковник замолк, его беспокойное сопение перешло в негромкий непрерывный храп.

Как только Найденов лег и закрыл глаза, снова в голове все закружилось. Он вспомнил, как однажды после дождя вошел в березовую рощу, остановился, и вдруг березы поплыли перед глазами, закружились в плавном неспешном танце, гордо закинув свои зеленые светлые головы. Он упал и потерял сознание, а когда очнулся — снова шел дождь и березы озабоченно склоняли над ним свои мокрые ветки. В тот момент Найденову показалось, что жизнь прошла и вставать не имеет смысла. Он лежал, с веток вода капала прямо ему в глаза. Было спокойно, сыро и безразлично. Никаких мыслей, никаких желаний. Никакого беспокойства. Чего он ждал? Смерти? Или окончания дождя? Он просто лежал. И в глаза капал дождь. И жизнь была ненужной, чужой, нездешней. Ему не верилось, что он когда-нибудь сможет встать, отряхнуть прилипшую траву и в хлюпающих кедах побредет к дачной станции. Зачем? Душная, заплеванная электричка повезет его в прокуренное офицерское общежитие, где соседи уже сдвинули столы для убогого вечернего пьянства, а завтра утром будет стоять с тяжелой головой на разводе и прикидывать, сколько денег осталось до получки.

Только там под березами он почувствовал, что такое свобода.

Свобода просто быть и просто умереть. Он продолжал смотреть в темнеющее небо, и ему было все равно, куда и зачем ветер гонит плотные тучи. Он был сам для себя и не знал, что с собою делать. Незаметно перестал ощущать тело, утихли звуки, краски леса разделились на светлые и темные. Березы больше не волновали его, дождь прекратился, ветер высушил щеки. Он понял, что не умрет, что надо вставать и жить...

Лежа головой на белой подушке, пахнущей марганцовкой, Найденов не мог ни на чем сосредоточиться. Та же апатия сковала его мозг и все тело. Но в отличие от случая в лесу, он не чувствовал легкости, не был спокоен в ожидании непредсказуемого конца его жизни. Найденов устал, и даже не физически, а словно все чувства в нем запросили отдыха. Слишком много наворотов на психику человека, привыкшего существовать по простым и ясным правилам. После всего, что с ним произошло майор не думал о последствиях, не думал о себе, а лишь мучительно пытался вспомнить о чем-то единственно важном. И вспомнил. Ана! Он больше ее не увидит. А зачем тогда все остальное? Ана...

Она, уютно поджав одну ногу, сидела на тахте в такой близости от майора, что он вдыхал запах ее тела. Запах морской свежести и каких-то неведомых фруктов, которые Найденов видел на базарах, но не выяснил, как называются. Вязкий, горьковатый и душистый, он дурманил голову. Найденов изнемогал. Ана продолжала рассказывать о своей жизни.

Несмотря на то, что большую часть своего детства и юности она провела в Луанде, все ее мысли крутились вокруг тех счастливых безоблачных лет, когда она жила в Лиссабоне. Найденов слушал и наблюдал за ее влажными губами.

Они энергично двигались, смыкаясь и разлетаясь, обнажая небольшие, похожие на бусинки, белопрозрачные зубы. Иногда губы округло застывали, и Найденов, поджидая этот момент, решал, что самое время поцеловать. Но каждый раз не смел и злился на себя. Ана замечала его настойчивый взгляд и будто нарочно проводила кончиком языка по губам, делая их влажными и еще более зовущими. Ну что должен делать мужчина в такой ситуации? Впиться в ее губы, сорвать едва застегнутую рубашку, покрыть ее груди поцелуями и настойчиво устремиться к бедрам... Эх, кабы она была русской, ему все было бы понятно, а тут попробуй разбери, то ли это кокетство, то ли просто манера поведения. Может, она всегда так себя ведет, а он навалится, как медведь, потом стыдно будет. Иностранка все же. И Найденов, подавив тяжелый вздох, продолжал наблюдать за Аной.

Оказывается, девушка не только работала редактором на телевидении, но все свободное время посвящала исследованию влияния португальской культуры на аборигенов. Если верить Ане, то без португальцев ангольцы до сих пор вели бы примитивный племенной образ жизни, а все издержки работорговли покрываются с лихвой обращением многочисленных диких племен в христианскую веру. Найденов мало смыслил в христианстве и знал о нем из учебников научного атеизма, поэтому не понимал, за что конкретно должны быть благодарны ангольцы, которые, как он успел заметить, в Бога верят намного меньше, чем в свою партию. Но говорила Ана красиво и словно бы торопясь рассказать то для нее важное, о чем долго была вынуждена молчать. Однако Найденов не мог избавиться от ощущения, что она торопится потому, что все то, о чем она говорит, не главное, ради чего они оказались вместе. Найденов вникал не в рассказы девушки, а в певучие интонации ее голоса. Птица! Да, да, грациозная маленькая птица, которая при малейшем движении руки в ее сторону вспорхнет и с удивлением взглянет с недоступной ветки.