Прости, но я скучаю - Сьюзи Кроуз

в пиратских сапогах? – Как будто, если бы ей самой предстоял выбор, идти в пиратских сапогах или остаться дома, она, ясное дело, осталась бы дома.

Маккензи вздохнула.

– Пойду в пиратских сапогах. Поехали.

Женщины забрались в машину Маккензи, черный двухдверный «Шевроле Кавалер» 1998 года выпуска, принадлежавший одной из ее старших кузин. Мод демонстративно встала перед машиной, чтобы показать, что она будет сидеть на переднем сиденье. Сунна, к ее чести, без возражений нырнула на заднее.

Пятнадцать минут спустя они подъехали к «Бумажному стаканчику»; Мод и Сунна выбрались из машины с таким шумом, будто это была обувная коробка, а не транспортное средство. Воздух был холодным, деревья – уже наполовину голыми, хотя октябрь едва начался. Маккензи огорчилась. Зима всегда приходит до срока.

Целые недели и месяцы после того, как Таня выскользнула из окна спальни, Маккензи относилась к вечерам так же, как сейчас к зиме, а к утру – так же, как сейчас к весне. Каждое утро, когда она просыпалась, все казалось слишком тихим и спокойным для новой реальности, в которой теперь жила ее семья. Как будто Маккензи вернулась в начало того самого дня и ей достаточно было встать с постели и принять несколько других решений, чтобы все изменить. Но потом наступал день, и это был, несмотря на многообещающее начало, другой день. День, когда ничего нельзя было сделать, ничего нельзя было изменить.

Это чувство со временем почти исчезло, но возвращалось в начале каждой весны, когда на концах ветвей появлялись первые почки, воздух прогревался, и Маккензи ощущала смутную надежду, а потом, поняв, откуда взялось это чувство, – разочарование.

– Все в порядке, Маккензи? – Сунна придержала перед ней дверь; Мод уже вошла и стояла в очереди.

– Да, – смущенно сказала Маккензи. – Я просто думала, что бы мне заказать. Вы идите занимайте столик, а я возьму нам кофе.

Маккензи вошла в кофейню и стала смотреть, как они рыщут по залу в поисках свободного столика. Забавная парочка. Сунна привлекала внимание по одной причине, Мод – по другой. Маккензи, с ее татуировкой и крупным телосложением, тоже привыкла, что на нее все пялятся. Может быть, это было их единственной общей чертой. Это, да еще письмо – до тех пор, пока не появится тот, кто его написал, и не отправит двух из них домой гадать, удалось ли третьей выяснить отношения.

Дверь за ее спиной открылась, и сквозняк донес затхлый, едкий запах, как в комнате, полной кошек и диванов, но без окон. Маккензи украдкой бросила взгляд через плечо на вставшую за ней женщину, от которой почти наверняка и шел этот неприятный запах. Женщина улыбнулась, но улыбка была натянутой, а глаза с веками, густо намазанными голубыми тенями, смотрели куда-то вдаль.

Она как будто сошла с картины, эта женщина: макияж густой и тяжелый, черты лица крупные, резкие и правильные, украшения броские. Ее взгляд скользнул вниз, встретился с взглядом Маккензи, и женщина отвернулась, глядя перед собой. Запах осел в ноздрях Маккензи, как дым.

Запах был не только противным, но и знакомым. Она не могла понять, откуда его знает. Все равно что услышать мелодию из фильма, точно зная, что она из фильма, но не помня при этом ни как назывался фильм, ни о чем он, ни даже какие ассоциации вызывает мелодия – положительные или отрицательные. Она просто запомнилась с первого раза, потому и имела какое-то значение.

Мод? Да, Мод пахла похоже, но не так резко, от нее скорее веяло, чем пахло. Но если они позволят ей сидеть одной в той комнате наверху, с закрытыми окнами и размножающимися кошками, то однажды Мод придет куда-нибудь, и запах ее одиночества надолго запомнится окружающим.

Эта паршивка Бретт

Сунна

– Со сливками? – спросила Мод.

– Нет, – сказала Маккензи. – Черный, как вы хотели.

– Ты не спрашивала, хочу ли я черный.

– Нет, но вы же вчера сказали Сунне, что хотите черный.

Сунна как зачарованная слушала их разговор. Перед лицом бессмысленной истерики Маккензи была уравновешенна и спокойна, как воспитательница в детском саду или инструктор по прыжкам с парашютом.

– Да, вчера я хотела черный, – продолжала Мод. – А если бы сегодня я захотела со сливками? Могу я передумать? Это мое право. Я что, обязана всегда хотеть одно и то же?

– Хорошо, хорошо, пойду принесу вам сливок.

– Я же не говорю, что передумала! Я говорю, что могу передумать, что со мной такое случается. Что нужно было спросить.

Маккензи кивнула, ни дать ни взять, святая. Ангел, да и только. Типа да, нужно было спросить, это она кругом виновата, и поэтому вполне позволительно так с ней разговаривать после того, как она заплатила за их кофе. Сунна собралась было выдать Мод по первое число, но, прежде чем она успела произнести хоть слово, Мод поникла, шляпа съехала ей на лицо, вороньи перья грозили окунуться в кофе Сунны.

– Извини, Маккензи. Просто я сегодня особенно устала. Я почти не спала с тех пор, как пришло это письмо. И до этого тоже мало спала.

Маккензи, казалось, удивило это извинение (но меньше, чем должно было, подумала Сунна).

– Нет, нет, я понимаю, – проворковала Маккензи. – Все в порядке. – На мгновение показалось, что она сейчас протянет руку и погладит Мод по макушке, но нет, она сложила руки перед собой на столе. – Кстати… об этом письме… Могу я спросить, кто, по-вашему, его написал?

– Нет, – тихо сказала Мод. – Не можешь.

Маккензи умоляюще посмотрела на Сунну, и Сунна поняла, что ей нужна помощь, чтобы сменить тему. Чтобы отвлечь внимание от Мод, как будто Мод заслуживала передышки. Сунна притворилась, что не поняла, и сделала глоток кофе.

– Сунна? – Маккензи не собиралась спускать ее с крючка.

– Что?

– А по-твоему, кто это написал?

– Не знаю. Ты же сама сказала – это может быть кто угодно.

– Ну да, но мы собираемся провести здесь несколько часов, и нам больше нечем заняться. И ты бы не пришла, если бы у тебя не было предположений.

Сунна пожала плечами.

– Хорошо, ладно, – сказала она. – Ты права, нам больше нечем заняться. Если письмо мне, его, вероятно, написала одна девчонка по имени Бретт.

Маккензи кивнула.

– Давай выкладывай. Всю историю.

– Хорошо. – Сунне вдруг захотелось рассказать кому-нибудь свою версию их истории, поговорить о Бретт с людьми, которые ее не знали и не были в нее влюблены. Далеко от Торонто, далеко от наград Бретт и рекламных плакатов. Сунна вытащила телефон, открыла Инстаграм и вошла в профиль Бретт. Фото профиля было взято с обложки женского журнала. Ее девиз гласил: «Сделать мир лучше/Выглядеть прекрасно». У нее было три миллиона фолловеров, но сама она была подписана только на четыреста.

– Ну вот, это она. – Сунна повернула к ним телефон в надежде, что Маккензи скажет что-нибудь вроде