Мы — разведка. Документальная повесть - Иван Бородулин

Разрабатывать операцию было некогда — вот-вот мог выпасть снег, и все наши хлопоты пропали бы понапрасну, — и мы всем взводом почти без подготовки вышли в район высоты Челнок. Ждали до полуночи. Немцы, человек сорок, спустились в лощину перед сопкой и начали работать. Когда Иван. Ромахин, Николай Верьялов и я почти вплотную подползли к гитлеровским саперам, взвод открыл автоматный огонь. Немцы бросились к своим траншеям. Но несколькими секундами раньше Верьялов из нашей бесшумной снайперки подстрелил фрица, работавшего метрах в сорока от нашей засады. Пока шла стрельба и немцы приходили в себя, Верьялов и Ромахин успели сбегать к визжащему от страха гитлеровцу, оборвать кляпом его крик и волоком утащить под прикрытие скалы. Как мы и рассчитывали, минометного огня противник не открывал, боясь накрыть своих саперов, бегущих в траншеи. Минометы заговорили лишь после того, как немцы убедились, что одного солдата недостает и на его возвращение надежды нет.

Добрый час мы просидели за скалой, пережидая минометный обстрел. Укрытие было надежным, никто из нас не получил и царапины.

Даже не верилось, что мы так легко, без подготовки и потерь взяли «языка». На традиционном ужине у командира полка нам было как-то неудобно принимать поздравления и почести. К тому же немец, взятый нами, оказался человеком очень трусливым и набожным, мало что смыслил в военном деле, ценных сведений дать не мог и только добросовестно перечислил номера частей, стоявших против нас в обороне. Но традиция есть традиция — вкусную, приготовленную по особому рецепту, треску мы съели с аппетитом.

В середине ноября, как это нередко случается в Заполярье, вдруг неожиданно потеплело, и немцы на правом фланге нашей дивизии предприняли несколько атак, чтобы улучшить свои позиции. Атаки не удались, фашисты понесли большие потери. Много трупов осталось лежать в нейтральной зоне, и когда ветер дул оттуда — в наших траншеях стоял нестерпимый смрад. Взвод получил приказ — ночами оттаскивать трупы врагов в небольшое озерцо. Эта неприятная, выматывающая нервы работа отняла больше недели, но приказ мы выполнили.

Начался декабрь. Давно замело снегом сопки и лощины. У нас, разведчиков, вынужденное безделье. Впрочем, тишина и на позициях полка. Редко-редко щелкнет выстрел, простучит автомат. Светить ракетами немцы перестали — на белом снежном одеяле даже в полярную ночь все видно далеко и отчетливо.

Как-то мы собрались в землянке разведчиков. Принесли очередную почту. Сергей Власов, молча читавший свой треугольник, вдруг обратился ко мне:

— Иван, а тебе привет.

— От кого? — удивился я.

— От Ивана Богатыря. Грозится устроить тебе на орехи за то, что ни разу не написал ему. Теперь поджилки подвязывай, — пошутил Сергей. — Ты ж его знаешь…

Да, Ивана Богатыря я знал. Хорошо. Иван Богатырь был моим другом по школе разведчиков. Сибиряк родом, до войны он работал в Московском университете и прекрасно знал несколько иностранных языков, в том числе и немецкий. Больше того, Богатырь легко разбирался и в диалектах этого языка, запросто переходил с берлинского на силезский или померанский говор.

Не скрою, что я завидовал его знаниям, твердости и смелости.

В Москве сорок первого года мы с Иваном нередко выходили охотиться за вражескими ракетчиками и наводчиками, которые фонариками сигналили гитлеровским самолетам. Однажды во время очередного воздушного налета из подъезда дома прямо под ноги нашему патрулю выкатилась стайка мальчишек.

— Дяденьки! — крикнул один из них. — Там, на чердаке, чужой. Фонариком в небо светит!

Московские мальчишки военных лет. Вездесущий и нахальный народ, великие мастера шастать по крышам и гасить зажигалки, наблюдательные и дошлые защитники столицы. Им нельзя было не верить. Мы с Власовым кинулись было в дом, но Богатырь движением руки остановил нас и, указав на пожарную лестницу, объявил, что кому-то надо остаться здесь, у лестницы, на случай, если «светлячок» попытается удрать этим путем. Мы с Серегой жаждали подвига, хотели своими руками схватить немецкого шпиона и поэтому не выразили желания торчать внизу. Ваня сказал, что останется сам. Мы затопали вверх по лестничной клетке, не подозревая, что Богатырь обхитрил нас и выбрал для себя самое трудное.

Когда мы, обшарив незнакомый чердак и набив себе синяков, вылезли через слуховое окно на крышу, Иван уже боролся с каким-то человеком. Оказалось, что Богатырь поднялся по наружной лестнице на крышу этого восьмиэтажного дома и застал сигнальщика на месте преступления. В те тяжелые для Москвы дни существовал приказ без суда и следствия уничтожать на месте всех диверсантов, наводчиков самолетов и всю прочую фашистскую тварь. Не раздумывая, Иван сбросил с крыши дико заоравшего сигнальщика.

В другой раз Богатырь отличился, когда вел в Москве наблюдение за каким-то неизвестным типом. Неожиданно тип сел в поезд дальнего следования. Иван тут же полез за ним и ехал трое суток. Уже где-то за Уралом он сдал своего подопечного под наблюдение работников госбезопасности. Вернувшись в Москву, Богатырь получил благодарность в приказе начальника училища.

И вот теперь мой старый товарищ напомнил о себе. В тот же вечер я настрочил Богатырю длинное письмо, вовсю расхваливая свое житье-бытье в армейской разведке. Через неделю пришел ответ. Иван намекал на какую-то загадочную операцию в крымских плавнях и сообщал, что будет рад, если увидит меня в этом деле рядом с собой. Разумеется, я тут же дал согласие, так как знал: где Богатырь, там по-настоящему интересное дело.

Примерно в середине декабря меня и Сергея Власова неожиданно вызвали в штаб полка и передали приказ штаба дивизии — приготовиться с вещами к отправке в Москву. Мы догадались, в чем дело, и не знаю, чего больше было у нас на душе: радости или огорчения. Радовало то, что снова увидим Москву, старого друга, что будем участвовать в важной операции. Огорчало расставание с ребятами взвода, к которым привыкли, как можно привыкнуть только на войне.

Позвонили в первый батальон девчатам-снайперам и устроили прощальный ужин. Расставание стало трогательным и тяжелым. В голове все время стоял вопрос: «Свидимся ли еще?» Саша Плугова откровенно всплакнула. Больше всего был огорчен Ваня Ромахин, все время спрашивал, нельзя ли ему с нами, но поняв, что нельзя, загрустил и умолк. Словом, веселых проводов, как мы ни старались, так и не получилось.

На другой день полуторка довезла нас на аэродром, а оттуда на «Дугласе» мы прилетели в Москву. Нас никто не встретил.

Мы сели в электричку и прибыли в главную военную комендатуру столицы.

Предъявив документы, получили точный адрес полевой почты, куда нам следовало явиться.

Мы поселились в маленькой гостинице на юго-западе Москвы. Разыскивать кого-либо и тем более называть фамилии нам запретили. Не полагалось заводить знакомства, и вообще следовало вести себя так, чтобы не вызывать ни малейших подозрений, Выходить из гостиницы без специального на то разрешения тоже запрещалось, и мы, проторчав в комнате целый день, совсем было заскучали. Но к вечеру настроение поднялось: приехал Иван Богатырь. Энергичный, подвижный, веселый, он вошел к нам в номер совершенно неожиданно, не постучав. Распахнув двери, сразу с порога закричал:

— Ах вы, бродяги северные, привыкли там на краю земли филонить и тут хотите отсидеться? Не выйдет! Не затем я по начальству бегал, чтоб вы тут сидели!

Иван подошел, обнял нас обоих сразу, а потом долго мял поочередно, то будто бы любуясь нашим видом, то изучая.

Наконец восторги, вызванные встречей, улеглись, и мы разговорились.

Рассказали Богатырю, чем мы занимались все это время, как воевали в Заполярье.

Иван объявил, что завидует нам.

— Вы там — худо-бедно, но немчуру бьете, — хмуро сказал он, — а я вот всяких заданий выполнил много, но пока еще не убил ни одного немца.

— А что, не приходилось встречаться? — поинтересовался Сергей.

— Да нет, встречался, даже ходил между ними, но стрелять — не стрелял.

В тот первый вечер нашей встречи мы просидели еще долго. Иван рассказал, что операция, на которую он приглашал нас, уже проведена — в Крыму, в районе Анапы успешно действует наш общий знакомый лейтенант Задорожный.

— Но вы не расстраивайтесь, — бодро заявил Богатырь, — для нас есть еще одно деликатное дельце чуть поближе Крыма. Да и ну его к дьяволу, этот Крым, — все равно там сейчас не купальный сезон.

Но зря Иван пытался отшутиться. Мы-то отлично видели, что он очень переживает, обижен, что в Крыму обошлись без него.

Прощаясь, Иван сказал, что завтра утром он заедет за нами и отведет к шефу, фамилию которого нам знать не обязательно.

Провожать гостей тоже не полагалось, и мы с Сергеем терзались сомнениями. На другой день утром мы все трое были в штабе центра партизанского движения.