Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон

А тут у нас «Фургон и лошади».

Но рано или поздно обязательно раздавался крик:

– Пора вспомнить старые добрые песни! Эй, мастер Прайс, как насчет «Таков обычай был у моего отца», или «Лорда Ловелла», или чего-то в этом роде, что выдержало испытание временем?

И мастер Прайс поднимался со своего угла, опираясь на поддерживавшую его согбенную фигуру палку, которую называл «третьей ногой», и затягивал:

Лорд Ловелл уже стоял у ворот,

Смиряя скакуна,

Но леди Нэнси Белл идет,

Возлюбленная жена.

«Куда вы, лорд Ловелл? – спросила она. —

Куда вы?» – спросила она.

«О, я уезжаю, моя Нэнси Белл,

В заморские края-а-а,

В заморские края-а-а.

«Когда вы вернетесь, лорд Ловелл, ко мне?

Когда вы вернетесь ко мне?»

«О, я вернусь через год и день,

Вернусь к моей жене-е.

Вернусь к моей жене-е.

Однако лорд Ловелл отсутствовал больше года и дня, гораздо больше, и когда он наконец возвратился, звонили церковные колокола.

«Кто умер? – лорд Ловелл вопросил. —

Кто умер?» – он вопросил.

Сказали ему: «Леди Нэнси Белл».

Ответили: «Нэнси Белл».

…………………….

Почила леди Нэнси сегодня;

Лорд Ловелл назавтра почил.

Она умерла от великого горя,

И он от горя погиб.

Ее схоронили под алтарем,

Супруга ее – у притвора;

Над нею алая роза растет,

Над ним – колючий шиповник.

Шиповник и роза до крыши церковной

Вместе смогли дорасти.

И там сплелись в неразрывный узел,

Чтоб для влюбленных цвести.

После этого все задумчиво таращились в свои кружки. Отчасти потому, что их опечалила старинная баллада, а отчасти – потому что к тому времени пиво уже подходило к концу и надо было постараться, чтобы полпинты хватило до закрытия. Тогда кто-нибудь спрашивал: «А что поделывает в своем углу старый мастер Таффри? Что-то его сегодня не слыхать», – и старого Дэвида просили спеть «Заморского рыцаря»; не потому, что очень уже хотели его слышать (вообще-то они слышали его так часто, что давно выучили наизусть), а потому, что, как они говорили, «Бедному старикану восемьдесят три года. Пусть поет, пока может».

Так что тут наступала очередь Дэвида. Он знал всего лишь одну балладу, которую, как он утверждал, певал еще его дед, в свою очередь уверявший, что слышал ее от своего деда. Возможно, «Заморского рыцаря» пела длинная вереница дедов, но Дэвиду было суждено стать последним из них. Баллада эта уже тогда считалась старомодной, и ее терпели лишь из уважения к возрасту исполнителя. Вот она:

Заморский рыцарь из северных стран

Невестой меня называл.

Сказал, что в замок свой увезет,

Жениться на мне обещал.

«Возьми червонцы отца своего,

И матери деньги возьми,

И двух самолучших кобыл приведи

Из стойла, где их тридцать три».

Она принесла червонцы отца

И матери деньги взяла,

И не забыла кобыл привести

Из стойла, где их тридцать три.

Серый в яблоках конь и белый скакун

Понесли их на самый край света,

И прибыли они на берег морской

За три часа до рассвета.

«Слезай же с коня, давай, поспеши,

Сейчас я расправлюсь с тобою,

Ведь шесть красавиц я тут утопил

А тебе суждено быть седьмою.

Снимай же шелковый свой наряд,

Тебе он не нужен отныне.

Пожалуй, он слишком хорош и богат,

Чтоб сгинуть в соленой пучине».

«Коль надо мне шелковый снять наряд,

Прошу тебя, отвернись,

Ведь на нагих девиц не глядят,

Когда хотят утопить».

Он повернулся к девице спиною

И уставился на траву,

А девица приблизилась сзади легко

И столкнула его в волну.

И волна на гребень его вознесла

И швырнула тотчас в глубину.

«Протяни же мне руку, моя краса,

И тебя полюблю как жену».

«Оставайся в пучине, коварный лжец,

Ты утонешь, меня проклиная.

Ведь шесть красавиц ты тут утопил

А тебя утопила седьмая».

И понес ее белоснежный скакун,

Серый в яблоках мчал позади,

И вернулась девица в свой отчий дом

Всего за час до зари.

Когда старческий голос, певший эту последнюю балладу, смолкал, женщины, стоявшие летними вечерами на порогах своих коттеджей, говорили:

– Скоро выйдут. Бедный старый Дэйв уже поет своего «Заморского рыцаря».

Песни и певцы давно исчезли, их место занял радиоприемник, который громко транслирует эстраду и джаз или культурным тоном информирует публику о том, что происходит в Китае и Испании. Ребятишки уже не подслушивают под дверью. Да и подслушивать некому: из тридцати – сорока детей, насчитывавшихся в деревне в те дни, осталось примерно полдюжины, и теперь, к счастью, дома у них есть и книжки, и радио, и хороший камин. Но человеку старшего поколения чудится, будто из-за двери трактира до сих пор доносится слабое эхо тех песен. На взгляд нашего современника, их исполнители были невообразимо грубы, невежественны и бедны; но эти люди заслуживают того, чтобы о них помнили, ибо они обладали утраченным ныне умением довольствоваться малым.

V. Старожилы

В деревне было три различных типа коттеджей: дома пожилых супружеских пар, живущих в достатке, дома семей с увеличивающимся потомством и несколько новых, недавно построенных жилищ. У стариков, оказавшихся в неблагополучных обстоятельствах, вообще не было своего дома, ведь как только они уходили на покой, то были вынуждены либо поступать в работный дом, либо искать пристанище в и без того перенаселенных коттеджах своих детей. Одного из родителей еще можно было как-то пристроить, но никак не обоих, поэтому кто-то из детей брал к себе мать, а кто-то отца, но ведь тогда, как тут любили повторять, приходилось иметь дело с тещами, тестями и свекрами. Часто можно было слышать, как люди в преклонных летах выражают надежду, что Господь приберет их раньше, чем они уйдут на покой и