Снежные пирамиды - Витя Маков

— Ох уж эта Сэлли!

— А помните, когда я хотела застрелиться? — спросила Сэлли. — А пуля в одно ухо влетела, а из другого вылетела.

— Потому что мозгов нет ни хрена, — сказал Джонни, наливая себе. — Вот и пуле не за что было зацепиться.

— А помните, как я в папиной тачке с разбегу в дерево! Хрясть! Машине — трындец! А я несколько часов с кроны не могла слезть. Боязнь высоты вдруг обрисовалась во мне.

Джонни и Майкл засмеялись.

— А помните, как я искала маньяка по объявлению, как я ходила по ночному городу, в чем мать родила?

— Конечно, — ответил Майкл, — как же не помнить, если я был единственным маньяком, клюнувшим на твою удочку. Но твоя суицидальность меня не вставила. А затем я долго лечился и излечился от желания убивать и делать людей несчастными. Хотя мы были бы отличной парой: суицидальная Сэлли и маньяк Майк.

— „Суицидальная Сэлли и Джонни-Гитара“ звучит круче, — прогремел Джонни.

— Ладно, ребята, — сказал Майкл и махнул рукой. — Тема такая: завтра будет митинг, будем прорываться к полицейскому участку. Как говорили бородатые бунтари прошлого: „от каждого по способностям“. Учитывая твои способности и наклонности, Сэлли, ты будешь впереди толпы, вести ее в бой. Так что — если что, то погибнешь первой. Но мы тебя будем помнить. Мы в твою честь улицу назовем: улица суицидальной Сэлли. Веселое название! Может в твою честь мост назовут, с которого все самоубийцы будут прыгать.

— Не неси чушь, Майкл! — взвизгнула Сэлли. — Я знаю, чего ты добиваешься этой революцией: ты хочешь коммунизма, всеобщего счастья. О каких самоубийцах может идти речь в обществе всеобщего счастья?! Не будет самоубийц. И как это ты из маньяка превратился в такого добряка, который хочет всеобщего счастья?

— Да там меня какими-то таблетками передознули. Желтенькими такими, — спокойно ответил Майкл. — Короче, пустой треп. А если откажешься, то революции не будет ни фига. Как показали события в Тунисе, один бесстрашный самоубийца может вдохновить миллионы. А ты же у нас безбашенная, наша любимая мисс Суицид! Значит, завтра в десять штурмуем полицейский участок. Сэлли, оголишь перед штурмом свою грудь. Будешь как Свобода, ведущая народ. А ты, Джонни, возьмешь гитару и будешь играть для штурмующих.

— Что играть? — спросил Джонни.

— Ну, уж точно не классику. Играй по обстоятельствам. Когда будем гнать копов, сыграй „Let It Be“.

Майкл поднялся со стула.

— Ладно, мне пора! — сказал он. — И вы не засиживайтесь. Завтра чтоб были как огурчики.

— Можно ли заниматься сексом в ночь перед Революцией? — спросила Сэлли у Майкла.

— Нельзя, — ответил Майкл. — Самый секс завтра будет! Peace&Vodka!

На следующий день, рано утром, Джонни вызвонил Майкла:

— Майк, Сэлли ночью того… передознулась. Нет больше нашей Сэлли. Видать, она хотела стать такой же доброй и жизнелюбивой, как и ты, наглоталась желтеньких таблетосов, но передознулась капитально. А может она просто, наконец, добилась своего.

— Ёпта, вот и накрылась революция медным тазом, — огорчился Майкл. — Теперь и мне в пору в петлю. Ах, Сэлли!

— Да-а, не получилось нашего совместного выступления. А как бы было красиво: „Suicide Sally&Johnny Guitar“. Но может, теперь ты поведешь толпу? — спросил Джонни у Майкла.

— Нет, тут нужна голая баба. В наше время толпа только за голой бабой и пойдет. А если баба еще и экзальтированная, как наша Сэлли…

— Ладно, пока!

Джонни-Гитара повесил трубку.

„А ведь я, — подумал Майкл, — в долги влез с этой революцией. Проклятый капитализм! Придется фьючерсы на революцию задвигать“.

Хорошо известные удовольствия

На конце телефонной линии меня будут ждать хорошо известные удовольствия. В твоей приятной квартире мы останемся вдвоем. Мы будем пить чай, обсуждать книги и играть в шахматы. А город будет исчезать, таять под лунным светом. Я выйду на балкон и увижу лишь пустырь. Город уплывет вдаль. Огни многих лун будут мерцать где-то вдалеке. Ты выйдешь на балкон и удивишься.

— Мы здесь одни, — скажу я.

— Кругом огни, — скажешь ты. — Вдалеке они выглядят так прекрасно.

— Да, чужой город издалека чудесно мерцает, — скажу я. — Когда я был маленьким, я ехал на море и ночью увидел огромный яркий город у моря. Вдалеке он был так прекрасен, так волшебен. Но к концу поездки море мне надоело, вода была теплой, а город был холоден.

— Это удивительно, что город уплыл от нас, — восхищенно произнесешь ты.

— Огни будут гореть еще тысячу лет, а вот города здесь уже не будет, — скажу я.

— Да, город остался в прошлом, — скажешь ты. — В нашем новом мире будем только мы и огни большого города, которого нет.

Мы выйдем с балкона и начнем танцевать. Постучится сосед. Мы ему откроем.

— Спасибо, дорогие мои, что прогнали этот город, — поблагодарит он нас. — Я никогда не был так счастлив. Я воевал, я оборонял это проклятый город, затем я побирался в этом городе. Я вынес несколько лет власти либеральной семибоярщины. Я вынес диктатуру Лжедмитрия Второго и Трувладимира Первого. Хотя это было невыносимо.

— Эх! — воскликнешь ты. — Если бы еще разобрать — кто там первый, кто второй! Они же чередовались как в страшном сне.

— Мне кажется, — скажу я, — это была одна и та же сущность только в разных обличьях.

Сосед-пенсионер уйдет, и мы останемся вдвоем. Мы будем пить чай, обсуждать книги и играть в шахматы. Хорошо известные удовольствия.

А город со всеми своими домами, ресторанами, стадионами и улицами будет лететь в самую глубокую черную-пречерную дыру во Вселенной.

„Дамы и господа, мы плывем в космосе!“ — объявит горожанам мэр.