Изумруды Урала - Николай Петрович Сироткин

и знакомым, ставя тех в неловкое положение и уж, тем более, устраивать приемы, он просто хотел отдохнуть. Последние полтора года были очень напряженными, отняли много сил и сейчас Ростопчин наслаждался тем, что с утра до вечера валялся на диване в своем кабинете, отвлекаясь только обед и ужин. Любой врач, не задумываясь, поставил бы диагноз — жесточайший приступ меланхолии, и был бы в корне, не прав. Никакой депрессии, а тем более апатии к жизни у Федора Васильевича не было, просто его энергичная, деятельная натура была выбита из привычного рабочего ритма, и требовалось время, чтобы это осознать и найти себя на новом поприще. Вынужденное безделье и одиночество Ростопчина были нарушены вечером третьего дня, появлением неожиданного посетителя.

— Штейнберг Генрих Карлович, ювелир. — Отрекомендовался незнакомец, подавая слуге шляпу и саквояж. — К его превосходительству по государственному делу.

Старый камердинер Ростопчина Петрович, был ошарашен подобным заявлением и, не зная, как поступить отправился к хозяйке.

— Барыня, там посетитель к Федору Васильевичу, прикажите доложить?

Екатерина Петровна, жена Ростопчина, молодая, смуглолицая брюнетка, стоя у стола, помогала кормилице пеленать недавно рожденную дочь.

— Кто такой? По какому делу?

— Ювелир, говорит по государеву делу.

— Петрович, какое государево дело? Всем известно, что …

Продолжать Екатерина Петровна не стала, просто махнула рукой.

— Ладно, иди, я сама сейчас доложу Федору Васильевичу.

Войдя в кабинет, Екатерина Петровна подошла к дивану, села рядом с мужем и стала гладить его кудрявые волосы.

— Федя, там к тебе пришли.

— Кто? — спросил Ростопчин, ловя руку жены и покрывая ее поцелуями.

— Какой-то ювелир, говорит по государеву делу.

— Странно, о том, что я в отставке знает уже, наверное, каждая собака в Москве, какой смысл обращаться ко мне, да еще с подобными вопросами?

— Тогда я скажу ему, что ты болен.

— Нет, Катюша это не вежливо, поскольку человек пришел, надо его хотя бы выслушать. Предупреди только, что мне нездоровится, и что я приму его у себя в кабинете.

Екатерина Петровна вышла, а Ростопчин встал с дивана, поправил бархатный халат и, взяв шандал с тремя свечами, стоявший в изголовье, перенес его на стол. Когда в дверях появился посетитель, Ростопчин уже привел себя в порядок и сидел за рабочим столом. Вошедшему было не более тридцати, чуть выше среднего роста, худощавый, довольно приятной наружности, одет был аккуратно, по последней европейской моде. Густые русые волосы волнами спускались на плечи — «никаких париков не надо» с завистью подумал Ростопчин.

— Разрешите представиться ваше превосходительство — Штейнберг Генрих Карлович, ювелир. Благодарю, что изволили принять.

— Приятно познакомиться, Генрих Карлович. Сразу хочу предупредить, что в настоящее время я нахожусь в отставке и никакого влияния на государственные дела не имею.

— Мне это известно, ваше превосходительство.

— Ну, если вас не смущает мое положение опального, то прошу садиться. И, поскольку я не занимаю никаких должностей, обращайтесь ко мне по имени отчеству.

— Спасибо, Федор Васильевич — произнес ювелир, усаживаясь в кресло напротив хозяина — учитывая состояние вашего здоровья, постараюсь быть краток.

— Да, пожалуйста.

— В конце октября прошлого года мы с другом засиделись в трактире Зайцева, что в Охотном ряду. Погода стояла плохая, дождь, слякоть, домой идти не хотелось и мы решили провести вечер в игорном салоне «Червовый валет», что располагается в этом же доме на третьем этаже. Карты я не люблю, поэтому мы играли в шахматы. В перерыве между партиями, когда мой друг решил немного размяться, ко мне подошел незнакомец и, уточнив, что я ювелир, выложил на стол два зеленых камушка, вот таких.

Штейнберг достал из кармана и положил на стол камушек в форме призмы, с полдюйма длиной, невзрачного травянисто-зеленого окраса. Ростопчин взял камень, покрутил его около горящей свечи, рассматривая со всех сторон, и положил обратно. По выражению лица опального фаворита было понятно, что это чудо природы не произвело на него никакого впечатления.

— Напоминает осколок бутылочного стекла — резюмировал он.

— Вы недалеки от истины, Федор Васильевич, поскольку ювелиры действительно используют стекло для имитации драгоценных камней. То, что передо мной камни ювелирного качества, пригодные для огранки мне было понятно, но какие? Камней зеленого цвета довольно много, от дешевого агата, до баснословно дорогих изумрудов и в необработанном, природном виде их легко спутать. Я решил, что он хочет продать эти камни, и как оказалось, не ошибся, вот только продавал он не два камня, а партию весом около фунта. Предложение меня заинтересовало, нужно было только определиться, что это за камни. Незнакомец согласился дать мне один камень под залог в пятьдесят рублей. У меня была только сотенная купюра, а у него не было сдачи и по обоюдному согласию я забрал оба камня. Договорились встретиться на следующий день вечером у меня в мастерской.

— Как я понимаю, встреча не состоялась?

— Вы угадали, Федор Васильевич. Той же ночью моего незнакомца убили. Оказалось, что он снимал номер в меблированных комнатах у Зайцева, тут же на втором этаже. Рано утром меня разбудила полиция, и до обеда я просидел в участке.

— Что показало следствие?

— Собственно говоря, почти ничего. Установили личность убитого — уральский купец Демьян Емельянович Протасов из Невьянска. Предположительный мотив убийства — ограбление, поскольку никаких денег и ценных вещей в номере не нашли.

— А они у него были?

— Деньги были, хотя бы та сотня, что я отдал ему в залог. Что касается каких-либо драгоценностей, то я не заметил на нем, ни перстей, ни браслетов, ни даже цепочки от часов.

— А камни? Вы сказали полиции про камни?

— Только про те два, что он отдал мне в залог.

— Камни конфисковали?

— Да, я отдал их под расписку.

— Тогда откуда у вас этот. — Ростопчин указал на камень, лежавший на столе.

— Каюсь, Федор Васильевич, я отдал полиции другие камни.

— С какой целью?

— Мне очень хотелось их исследовать, а в номере убитого никаких камней не нашли.

— И к какому выводу вы пришли?

— Изумруды, Федор Васильевич, очень высокого качества.