Журнал «Вокруг Света» №01 за 1979 год - Вокруг Света

Леса повалил ураган много, особенно в северо-восточной части острова. Правда, сломленный лес быстро убрали... Больно было смотреть. Тогда-то Хейно согласился принять маяк у старого маячника и переселился к нему... Никто до сих пор не знает, какая была сила ветра. Стрелка прибора остановилась на пределе. Дома шатались...

Хейно Веттика я впервые увидел вчера на пирсе, когда на остров пришла за скотом баржа из Пярну. Хейно с Юри осматривали доставленную на барже красную с белыми полосами пожарную машину. Маячник был человеком нерослым, с выцветшими словно от долгого глядения в море глазами.

Обратив внимание на его бушлат с разными пуговицами — морскими, армейскими и даже старинными, с гербом и драконом, я спросил его:

— На флоте служили?

— Нет, — ответил он. — Бушлат море выкинуло.

Он снова стал осматривать машину, а Юри, разматывая шланг, сказал вдруг:

— Вообще-то у нас даже старики не вспомнят, когда на острове был пожар...

— Машина положена по инвентарному списку, — сухо заметил Хейно, — у нас все должно быть как на материке. Хорошо, что теперь у меня есть помощник, — это он уже обращался ко мне. — Одному мне с этой техникой не управиться.

Осмотрев и проверив комплектность деталей, Хейно посадил нас в пожарную машину, и мы с колокольным звоном подъехали к усадьбе маяка. Дом был большой, свежевыкрашенный в коричневатый цвет. За ним на холме высилась красная стальная колонна маяка. От ворот к дому вела бетонная дорожка, по краям которой стояли деревья со свисающими к земле от обилия слив ветками.

Хейно не торопился вылезать из кабины и, прислушиваясь к работе мотора, говорил мне, что эта усадьба построена в 1855 году и что раньше, в царское время, в этом доме была казарма. А начальник маяка был самым главным человеком на острове, и солдаты — их было три-четыре человека — работали на него: убирали дом, двор, готовили дрова. Вот как раз отец Нормана и нес службу в этом доме.

Выключив мотор, Хейно пригласил подняться на маяк.

Над тяжелыми стальными дверями маяка бронзовая мемориальная доска: «Маяк Рухну. В ознаменование 100-летия со дня постройки. 1877—1977 гг.».

— Как видите, вся колонна клепаная, — сказал Хейно. — Заклепки ставили вручную...

На другой доске французская надпись с датой постройки — 1875 год.

— Наверное, — пояснил маячник, — изготовили конструкцию французы в 1875 году, а собрали маяк спустя два года.

Внутри пахло краской. Белые стены, черная винтовая ребристая лестница вокруг белой трубы. Каждый шаг отдается высоко над головой. Маленькие окошки — полтора витка и окошко. Наконец первая площадка и с нее, как на корабле, трап на мостик с реллинговыми стойками... Деревни не было видно, только на северо-западе над лесом торчал шпиль церквушки. Когда мы вошли в фонарную, Хейно сел на металлический пол и сказал:

— Садитесь. Вы чувствуете, какой ветер? — Потом встал и, схватившись за борта, стал раскачивать маяк еще сильнее: вся колонна заходила как маятник. Хейно открыл люк, через который мы входили в фонарную, внизу гудело. Это была тяга воздуха...

Юри еще долго и подробно рассказывал о недавнем урагане, а я вспомнил, как мы возвращались с острова в тумане, — рыбаки нам говорили, что кругом подводные валуны,— и никакой видимости. Но вдруг мы услышали со стороны берега тревожный голос маячного ревуна, предупреждающего моряков об опасности, а затем и увидели светлое пятно, похожее на полную луну в мглистую погоду.

Я рассказал об этом Юри, идя по дороге сквозь лес, и еще сказал о том, что капитан, узнав о моем намерении снова приехать на остров, просил поблагодарить от его имени маячника.

— А мы с Хейно не заметили, как вы пришли на остров, — сказал Юри, — только позже с маяка увидели в тумане кресты — верхние части мачт с реями, а потом в небольшой чистой полосе моря и шлюпку. Давай, говорит Хейно, включу ревун и фонарь...

— Ты знаешь, Юри, я ведь вчера забыл передать Хейно благодарность капитана.

— Ничего... Успеешь. Хорошее дело не заржавеет.

Меня удивляла в Юри его правильная русская речь и почти полное отсутствие акцента.

У небольшой поляны с высокой травой мы увидели «хозяйку» магазина Мэри. Когда мы подошли, она взглядом смерила Юри так, словно собиралась подарить ему по крайней мере костюм, потом снова нагнулась к земле и стала собирать бруснику. Мэри плавно подносила побирушку иглами вниз к траве и, поглаживая сверху зелень, как бы направляла ягоды в ящичек, да так, чтобы листья кустиков не повредить. Слегка удивленный этой бережливостью, я подумал, что весь лес усеян ягодами и, сколько ни собирай, все равно останется...

Наконец Мэри поднялась и каждому из нас высыпала на ладони по горсти спелых ягод. Еще раз пристально посмотрев на Юри, она сказала с хитринкой:

— Ну какой же ты помощник маячника без картуза?

Юри оставил ее реплику без внимания.

— Вот она, Ливи Пульк! — вырвалось у него.

В стороне, за поляной, женщина в желтом свитере загружала коляску скошенной травой.

— Тервист, Ливи! — крикнул Юри и широко зашагал к ней.

— Ты на меня не сердись! — говорила ему вслед Мэри. — Я всю жизнь мечтала о солидном человеке в картузе и капитанском сюртуке...

Юри с Пульк отошли к краю поляны и позвали меня. Он говорил с ней по-эстонски, речь его теперь была тихой и сдержанной.

— Смотри, — Юри показал на неприметное деревце, — это единственная черемуха на острове. Ливи говорит, что пролетала над островом птица, уронила из клюва зерно, И вот выросло дерево. Черемухи даже старики на острове не помнят.

Мы попрощались с женщинами и снова двинулись в путь.

— Ливи приехала на остров погостить к сестре сразу же после войны. Двое суток они с маленькой дочкой добирались из Пярну на рыбацком баркасе. Ее сестра была здесь лесником... Кстати, первое упоминание о лесниках на Рухну относится к 1678 году. Так вот, как только Ливи ступила на эту землю, она сказала, что никуда отсюда не уедет, будет жить здесь. Построила дом, двор... Ты же видел ее хозяйство.

Пока мы стояли с Пульк, мое внимание было приковано к ее рукам, они у нее и впрямь казались состарившимися раньше глаз, лица.

Лес уже редел, все чаще встречались задубелые от ветров кряжистые деревья. Оставив в стороне маяк, мы вышли к кустарникам и пескам. Сразу же во рту пересохло, лицо покрылось испариной, но, поднявшись к дюнам, мы почувствовали прохладное дыхание воды. Перед нами расстилалось море. Оно светилось как переливающийся голубизной шелк. Чаек была уйма. Они сидели на волнах и издали были похожи на кораблики. Но, когда волны приносили их ближе к берегу, они уже напоминали лодочки, качающиеся на тихой воде...

Мы сели на теплый песок. Почему-то я вспомнил наш разговор с Норманом Энделем: «Советую подружиться с Юри, он знает природу острова... Наши чувства немного притупились, а он, человек, выросший на Большой земле, ко всему, что открывается ему здесь, относится восторженно. Прошлым летом, — говорил Норман, — он снова приехал к нам и остался на острове. Для нас характеристика человека — это то, как он относится к нашей природе, тянутся ли его руки к делу...»

Многое и мне нравилось в Юри. Сижу рядом с ним и вижу: смотрит он на воркующих чаек, а скрыть своего волнения не может...

— Юри! — окликнул я его.

— Хочешь что спросить?

— Скажи, а у кого ты приобрел старый ткацкий станок и зачем он тебе?

— У Сутта. Впрочем, у одного из Суттов, на острове их много. А зачем? Это как смотреть.

Он повернулся ко мне.

— Через ремесла, через предметы быта можно многое узнать о своем прошлом. Вот, например, этот станок... Я еще только разбираюсь. Очень простая конструкция — ни единого гвоздя, все деревянное, думаю, мне удастся и поработать на нем. Осваивая его, я представляю себе движения рук тех людей, их смекалку... Стариков, знающих прошлое острова, мало. Да, пожалуй, из самых древних остался лишь отец Нормана. Вот с ним и дружу. От него я узнал, что деревянная церковь самая старая на всем побережье. Ее строили в 1644 году, строили из дерева выброшенных на берег парусных кораблей. Такое дерево не поддается гниению... А семья Нормана самая древняя на острове. Он мне рассказывал, что раньше землю удобряли водорослями. А какие строили амбары для хранения зерна! Они стояли на западном берегу высоко над землей. Полы выкладывали из булыжников, поверх стлали бревна, снова булыжники и опять бревна. С такой закладкой зерно в амбарах хорошо проветривалось, да и мыши не могли забраться, запасы сохранялись в них три года...

Юри встал, достал патрон, зарядил двустволку и, приметив ближнюю чайку, стал прицеливаться, но вдруг поднял ружье вверх и нажал курок. Услышав сухой треск, чайки заголосили, вспорхнули в небо, немного покружили и снова опустились на волны.