Завод войны - Эшер Нил

И тут Вром и остальные открыли огонь.

Дети визжали и клацали, летели в стороны осколки панцирей, оторванные конечности, куски дымившегося мяса. Кровавый туман смерти заволок пространство. Грохот продолжался несколько минут, сменившись затем одиночными выстрелами — отпрыски Цворна отправились добивать уцелевших.

Наконец Вром сказал:

— Задание выполнено.

Этот первенец всегда говорил ледяным голосом палача — даже когда никого не убивал.

— Отлично. — Цворн с трудом подавил примитивное возбуждение, которое ощущал, следя за бойней. — Установить контроль в опасных зонах.

Большинство ситуаций Цворн мог разрулить и отсюда, но лучше будет, если его вооруженные сыновья распределятся по всему кораблю.

Пока дети покидали кладовку, Цворн запустил термоядерные двигатели, развернув дредноут к полой луне. Потребуется, наверное, несколько дней, чтобы хорошенько спрятать судно, но ничего — Свёрл, бросившийся, конечно, в погоню, сейчас, верно, только–только добрался до спутника–ретранслятора — а значит, время у Цворна пока есть.

Трент

Удобства были стандартными. В распоряжении Трента оказалась кровать, ящик с сухим пайком под ней, а также выдвигающийся из стены унитаз. Он не мог умыться, не мог почистить зубы, а вот проблема бритья, по счастью, не стояла — у всего рода Собелей растительность на лице была полностью устранена на генетическом уровне. Очевидно, его требовалось доставить живым — а вот здоровье его зубов и чистота тела уже никого не интересовали.

Корабельный ИИ — субразум некоего Брокла — не заговаривал с ним с тех пор, как они покинули Авиа. Прошло какое–то время (Трент не знал, сколько именно, успев лишь поесть, воспользоваться туалетом, полежать, мучаясь мрачным беспокойством), и он заснул. Проснувшись, начал прикидывать свои возможности. Их оказалось немного. Трент подумывал и о самоубийстве, но, обшарив карманы, убедился, что его лишили любых предметов, которые могли бы поспособствовать ускорению развязки. Остались только одежда, серьга — и сознание. Он не мог повеситься: даже если и нашлось бы, к чему прицепить сплетенную из тряпок веревку, корабельный разум просто отключил бы гравитацию, и он воспарил бы на самодельной пуповине, как идиот. Можно было бы перегрызть вены на запястьях или перетереть их ребром сапфира. Нет, слишком медленно, и ИИ наверняка успеет среагировать. Горло? Да, возможно, хотя, даже думая об этом, он понимал, что рассуждает чисто теоретически и на самом деле не собирается делать ничего подобного.

Значит, оставалось только подождать и посмотреть, что с ним будет. Его доставят куда–нибудь, где аналитический ИИ станет разбирать его на части, а части эти всесторонне исследовать. Он не знал, насколько болезненным окажется процесс, но понимал, что его страдания или их отсутствие абсолютно не волнуют ИИ. А потом он умрет, исчезнет, перестанет существовать. Придя к данному выводу, Трент вдруг обнаружил, что это его совершенно не беспокоит, как нечто, просто не имеющее значения. Он был приговоренным, шагающим по коридору к электрическому стулу, петле, расстрельной команде, смертельной инъекции, дезинтегратору — неважно, к чему именно. В любом случае его ждал конец.

Во время трех последующих периодов бодрствования Трент вспоминал прошлое, желая изменить его, но принимая невозможность этого. А потом привычно скрутило и вывернуло потроха, и Трента вышвырнуло обратно в настоящее. Корабельный ИИ вновь обратился к нему:

— Торможение через пять минут.

Возможно, если настроиться соответствующим образом, он сумеет превратить торможение в способ самоубийства. Можно встать на край кровати и в нужный момент броситься вниз головой на пол. Но нет, Трент просто лег, вытянув руки вдоль тела. На этот раз, хотя невидимый сапог давил по–прежнему безжалостно, он не потерял сознание. Полчаса спустя сапог исчез, и Трент сел — с желудком, завязанным узлом, в насквозь мокрой от пота одежде. Корабль лавировал, человека то и дело бросало из стороны в сторону. Он перевесил ноги через край кровати и стал ждать палача.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Снаружи раздались знакомые стуки и скрежет: началась стыковка. И вдруг по всему телу точно прокатился какой–то кошмарный валик, наматывая на себя плоть. Зрение помутилось, предметы расплылись, резкость то появлялась, то исчезала, все вокруг стало черно–белым, затем окрасилось в кричаще–кислотные цвета. На миг Собель оглох, а когда слух вернулся, он стал настолько острым, что Трент слышал даже самый легкий шелест своей одежды и грохот собственного пульса. Он словно стал машиной, и кто–то играл с ним, скользя по клавишами. Интересно, а тот, кто изучает его, тоже так считает? Трент встал.

Словно в ответ щелкнул замок на дверях его каюты, и створка открылась. Трент хотел было остаться на месте и подождать, но решил, что это трусость. Тогда он подошел к двери, шагнул за порог, бросил взгляд на растянувшегося на возке голема — и двинулся к открытому нараспашку грузовому люку. По трапу Трент спустился на выложенный гравипластинами пол внутреннего дока то ли космопорта, то ли другого корабля. Потертые стальные решетки дребезжали под ногами, исцарапанные и помятые железные пластины не слишком украшали стены, а такие круглые двери в туннели, что ждали открытыми в конце дока, Трент видел, пожалуй, только в виртуальных играх. Это место, чем бы оно ни было, буквально пахло глубокой древностью. Возможно, оно строилось даже до начала Тихой войны. Выбрав наугад, Трент шагнул в один из круглых проемов.

Пол туннеля из губчатого металла был до самой обрешетки протерт множеством ступавших по нему когда–то ног. По обе стороны от входа располагались постаменты. На одном лежал человеческий череп, но это ничуть не встревожило Трента. Внимание его привлекла стеклянная статуя на другом постаменте. Статуя изображала капюшонника, и он корчился — нет, не на самом деле, а где–то в глубине сознания человека.

— Его создал один из твоих коллег, — раздался вдруг глухой голос. — Или, лучше сказать, один из твоих начальников.

— И кто же? — спросил Трент, хотя знал и так.

— Мистер Пейс, конечно, — ответил голос. — С этим художником я очень хотел бы встретиться, но вероятность данной встречи становится все меньше и меньше.

Трент не спрашивал, кто создал скульптуру, — он и так узнал стиль. Вглядываясь во тьму длинного туннеля, он заметил вдалеке нечто белое, растущее по мере приближения.

Трент ожидал появления ночного кошмара — и в недоумении уставился на высокого толстого юнца, похожего на ожившую статую Будды, выступившего из мрака и не спеша шагавшего к нему по туннелю. Он был обрит наголо — в сущности, все его тучное тело оказалось совершенно безволосым, даже брови и ресницы отсутствовали. Одеяние толстяка составляли красные пластиковые сандалии и облегающие чресла плавки. Он должен был казаться смешным, но его присутствие навалилось на сознание Трента тяжелым и дьявольски острым осколком стекла. Черные пуговицы глаз пузана не выражали ничего — а уж милосердия в них тем паче никто бы не разглядел. Трент попятился к доку, хотя и подозревал, что толку от этого не будет.

— Трент Собель, — произнес юноша, — добро пожаловать в космическую тюрьму «Тайберн[2]». Я Брокл, и я здесь, чтобы привести приговор в исполнение.

Трент отступил еще на шаг, отшатываясь от надвигающегося толстяка, который каким–то образом был одновременно и аналитическим ИИ. Можно ли победить его? Стоит ли затевать драку? Нет — это верный конец. Тучный парень продолжал приближаться скользящей поступью, потом запнулся, тело его стало серебристым и вдруг зашевелилось само по себе — словно черви ползали под бледной кожей. Затем на коже проступили линии, поделившие туловище на части. Трент в ужасе смотрел, как бедро человека разворачивается длинным, плоским, состоящим из множества сегментов червем и, извиваясь, падает на пол.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Брокл потянулся к нему, пальцы его слились в нечто похожее на плоских железных печеночных двуусток и сомкнулись, сжав с обеих сторон щеки Трента. Голова толстяка запрокинулась и начала раскалываться, глаза втянулись внутрь. Трент почувствовал, как новые щупальца хватают его за одежду, заползают под нее, потом голову пронзила резкая боль. Скрипучие острые маленькие дрели ввинтились в череп. Собель успел еще подумать, что все не так уж и плохо, ему доводилось испытывать и выдерживать боль и пострашнее, когда агония сделалась невыносимой. И Трент закричал.