Толчок к размышлению - Александр Липков

Лелея мечту о сортирах из золота, Владимир Ильич пекся не о себе и не о товарищах по партии. Он хотел, чтобы все трудящиеся мира не просто могли комфортно справить нужду, но ещё и выразить свое политически ангажированное отношение к златому тельцу, из-за которого столько бед в мире. Возможно, тут Ильич переборщил по излишней склонности к умственным абстракциям. Впрочем, когда доходило до практики, к золотишку он относился посерьезнее и перед тем, как раскошеливать казну республики, запрашивал у соратничков, нельзя ли там этим буржуям вместо золота впарить николаевки, бумажки то есть, которые вдобавок подлежали скорой замене на советские дензнаки.

Увы, ни себе, ни пролетариям планеты Ленин золотого унитаза не обеспечил. Зато забросил в умы семя великой мечты, взошедшее спустя годы: ныне туалет из чистого золота существует. Его изготовил ювелир из Гонконга, причем сделал из золота и унитаз, и всю кабину, включая щетки, кронштейны для рулончиков, оправы зеркал, светильники, плитку на стенах и даже двери. Потолок инкрустирован драгоценными камнями — рубинами, сапфирами, изумрудами и янтарем. Пол и дверной проем украшены золотыми полосами. Стоит это удовольствие без малого шесть миллионов долларов… И что примечательно: вдохновлялся ювелир именно ленинскими идеями, о которых узнал на школьном уроке истории.

Детство ювелира прошло в коммунистическом Китае, что и оказалось решающим в его судьбе. Прежде всего в силу серьезности полученного там образования. Иначе откуда бы юноше узнать о великом ленинском предначертании? Ленин, конечно, хотел, чтобы золотыми нужниками могли пользоваться все. Но золотой гальюн для всех — это, увы, утопия. Некому пока оплатить такое эстетически насыщенное и в то же время политически воспитующее удовольствие. Ни муниципалитету, ни федеральным властям такого не потянуть. Во всяком случае, сейчас. Может, когда-нибудь мы к тому и придем, что, кстати, вполне реально. Грядут новые технологии добычи: в одной морской воде золота столько, что хватит и на унитазы любой конструкции, хотя б и стереофонические, о каких в порядке фантасмагории писал Владимир Войнович в документальной повести «Иванькиада».

Лично я золотой унитаз видел только в кино. В фильме Роберта Олдрича "Банда Гриссома" — о семейном клане гангстеров. Ленина они, судя по всему, не читали, но по-своему решали проблемы и экспроприации мирового капитала, и золотых унитазов — мочили всех направо и налево. Ради чего? Возможно, исключительно ради удовольствия посидеть на золотом стульчаке…

Впрочем, и я не могу считать себя обделенным по унитазной части. В 1995-м, в дни Международного московского кинофестиваля не раз захаживал я к Сергею Соловьеву, тогдашнему его президенту, в гостиницу «Метрополь». А занимал он номер, в котором незадолго до того останавливался… Делаю паузу, чтобы перевести дыхание… Останавливался сам Майкл Джексон! Так что и мне выпало пописать в осененное великой струей очко. Есть что вспомнить! Как говорится, жизнь удалась.

Коммунальные страсти

В давние времена обрадовался, увидев в журнале «Куба» фотоочерк о домике Хемингуэя на Острове свободы. На одном из снимков — стульчак, а рядом с ним книжная этажерка. Так оно, надеюсь, до сих пор и сохраняется. С четверть века назад заглядывал из парка в то самое окошко, видел ту самую этажерку.

А обрадовался, впервые узнав о месте вдохновения кумира наших 60-х, не потому, что сам имел обыкновение там же читывать: полжизни, прожитые в московских коммуналках, к тому не располагали. Просто увиденное тик-в-тик совпало с представлением о должном. Ну где ещё так глубоко входят в твою суть и естество мысли великих!

Коммуналка. Коммунальная квартира. Как бы объяснить молодому современнику, родившемуся уже в послехрущевскую эру, что это?

Так вот. В 1957 году, проезжая с кузеном Рудольфом через город Киев, остановились то ли у дальнего родственника (моему забору двоюродный плетень), то ли у знакомого знакомых переночевать (гостиницами и в те, и во много более поздние годы отечество не баловало). Хозяин первым делом повел нас к сортиру, где рядом с дверью красовалось шесть черных карболитовых выключателей (внутри — соответственно столько же лампочек, подвешенных на шнурах, снаружи — столько же отводов к отдельным счетчикам), и показал: "Наш — третий сверху". Не скажу, что такое было во всех квартирах или даже во многих; пусть эта квартира была вообще единственной на весь Союз. Но суть и дух коммуналки для меня в этих шести лампочках.

Заглянув в только что вышедшую обстоятельно научную книгу Ильи Утехина "Очерки коммунального быта", удостоверился, что система приватных лампочек в коллективно пользуемом туалете была вполне распространенной и вдобавок имела ряд модификаций: скажем, выключатели располагались не рядышком у двери туалета, а в комнатах у жильцов. "При такой системе никто другой не мог воспользоваться общей лампочкой и общей электроэнергией. Расход энергии для освещения публичного пространства подсчитывался индивидуальными счетчиками, но существенное неудобство снижало ценность данного приспособления: пока кто-то идет из своей комнаты, включив свет, туалет мог быть занят соседом, оказавшимся ближе. Когда же выключатели располагались непосредственно у двери туалета, случайное пользование чужой лампочкой например, чьим-либо гостем, которому сложно ориентироваться в многочисленных выключателях, — неминуемо вело к скандалу, не говоря уж о том, что незадачливому гостю для начала просто гасили свет. Иногда же хозяин лампочки выкручивал её из патрона, выходя из туалета".

Занятно, но сама плата за электроэнергию существенного значения во взаимоотношениях жильцов не имела ("цена электроэнергии ни в СССР, ни в сегодняшней России никогда не была высокой даже для тощего кошелька среднего обитателя коммунальной квартиры", — пишет Утехин), важно было иное — социальная справедливость!

В подтверждение правоты указанных научных выводов вспомним классику "Золотого теленка" Ильфа и Петрова. Вы, конечно, поняли, что речь пойдет о том самом эпизоде в "Вороньей слободке", где Васисуалия Лоханкина подвергают порке за непогашенную в сортире лампочку:

"— На помощь! — шепотом произнес Васисуалий, устремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.

— Свет надо было тушить! — сурово ответила гражданка Пферд.

— Мы не буржуи — электрическую энергию зря жечь, — добавил камергер Митрич, окуная что-то в ведро с водой.

— Я не виноват! — запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.

— Все не виноваты! — бормотал Никита Пряхин, придерживая трепещущего жильца.

— Я же ничего такого не сделал.

— Все ничего такого не сделали.

— У меня душевная депрессия.

— У всех душевная.

— Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.

— Все, все малокровные.

— От меня жена ушла! — надрывался Васисуалий.

— У всех жена ушла, — отвечал Никита Пряхин.

— Давай, давай, Никитушко! — хлопотливо молвил камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие розги. — За разговорами до свету не справимся.

Васисуалия Андреевича положили животом на пол. Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили размахнулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе.

— Мамочка! — взвизгнул Васисуалий".

Не могу не сослаться и на другого классика — на Михаила Зощенко, тем более что, по мнению Андрея Донатовича Синявского (Абрама Терца), в изучении советского быта он для нас — "самый главный писатель и свидетель". В рассказе «Гости» задолго до научного исследования И.Утехина Зощенко обратил свое пристальное внимание на проблему лампочек в коммунальных туалетах.

"Во время игры в щеточку открывается дверь, заходит мадам Зефирова, бледная как смерть, и говорит:

— Это, говорит, ну, чистое безобразие! Кто-то сейчас выкрутил в уборной электрическую лампочку в двадцать пять свечей. Это, говорит, прямо гостей в уборную нельзя допущать.

Начался шум и треволнение. Папаша Евдокимыч, конечно, протрезвился вмиг, начал беспокоиться и за гостей хвататься.

Дамы, безусловно, визжат, не допускают себя лапать.

— Хватайтесь, — говорят, — за мужчин, в крайнем случае, а не за нас.

Мужчины говорят:

— Пущай тогда произведут поголовный обыск.

Приняли меры. Закрыли двери. Начали устраивать обыск.

Гости самолично поочередно выворачивали свои карманы, и расстегивали гимнастерки и шаровары, и снимали сапоги. Но ничего такого предосудительного, кроме нескольких бутербродов и полбутылки мадеры, двух небольших рюмок и одного графина, обнаружено не было.

Хозяйка, мадам Зефирова, начала горячо извиняться — дескать, погорячилась и кинула тень на такое избранное общество. И высказала предположение, что, может быть, кто и со стороны зашел в уборную и вывинтил лампу.