Летние истории - Александр Бойм

— На мой взгляд, ты сейчас делаешь ошибку:

— Только не надо меня учить, — несколько раздраженно сказал Страдзинский.

— Никто тебя ничему не учит, — не менее раздраженно откликнулся Боря. Тебе кажется, что ты в чем-то виноват, но ведь это не так. Ты же ничего не обещал?

Рома промолчал.

— Обещал? — изумился Боря.

— Нет, — неохотно сказал Страдзинский.

— Ну, вот. Так в чем тебе себя винить? Ты играл по правилам, и нет повода убегать отсюда сломя голову.

— Ну, во-первых, я никуда не убегаю. — Боря к тому времени уже уселся обратно, зато Страдзинский, выбравшись из кресла, расхаживал по кухне, помахивая незажженной сигареткой. — А во-вторых, правила: знаешь, даже если ты вел машину по всем правилам, но сбил при этом какого-нибудь кретина, бросившегося тебе под колеса, мозги на асфальте тебе удовольствия не доставят.

— У красивых аргументов есть такое противное свойство, что, даже если эти аргументы — чистый бред, опровергать их не хочется, потому что делать это приходится долго и скучно, но я, вопреки бунтующему эстетическому чувству, все же попробую. Ну, не было никаких мозгов на асфальте! И, насколько я понимаю, не предвидится. Между прочим, когда я в прошлом году сбил "синяка", то, мотаясь по ментовкам, испытывал не муки совести, а безумное желание сломать ему и вторую ногу. Кстати, ты знаешь эту чудную историю?

— Угу.

— О чем это я?

— Об эстетическом чувстве, — несколько саркастически отозвался Страдзинский, пересев наконец с подлокотника в кресло и закурив.

— Да, так вот, когда человек сваливается тебе под колеса, он этого едва ли хотел, а здесь, в конце-то концов, мы имеем дело с сознательным выбором взрослого человека.

— Господи! Какой сознательный выбор!? Какой взрослый человек!?

— Ромка, в тебе говорит жалость. Мне тоже всех жалко, мне Любу жалко, мне: мне вообще всех жалко. Но, старик, жалость жалостью, а твоя жизнь это твоя жизнь.

Бывает так, что двум людям нужны несовместимые вещи, и кто-то из них должен остаться на бобах. Когда мы садимся в покер, не могут же все выиграть!

— Боря, ты раскрываешь мне глаза!

— И нет способа этого избежать! — оставил он без внимания реплику Страдзинского, — нужно либо всегда вставать из-за стола проигравшим, но тебе это, по всей видимости, не подходит, либо уж ничего не хотеть.

— Ага, и впасть в нирвану.

— Это-то тебе точно не грозит.

— Интересно, я поймал себя на том, что уже готов с пылом доказывать, что правильно поступаю, убегая от горячей девичьей страсти! Хотя это совершенно не так. То есть твоя шизофрения так убедительна, что споришь уже не с бредом, который тебе чудится, а с твоими моральными оценками этого бреда. Боря, постарайся проникнуться: я уезжаю не из-за Любы. Не. Из-за. Любы. Панимаэшь? — зачем-то сказал он с кавказским акцентом.

— Мне все-таки кажется, что это не так.

— Ну, раз уж ты втемяшил чего-нибудь себе в голову — переубеждать бессмысленно.

Ты ж не слышишь, что тебе говорят! Ну, с чего ты взял, что уезжаю из-за нее!?

— Господи, да это ж видно невооруженным глазом.

— Еще бы! Ты ж лучше всех все знаешь!!

— Ромка, не злись. Давай лучше коньячку дерябнем, — они выпили и Боря продолжил:

так вот, я не могу припомнить случая, чтобы ты, имея возможность остаться, уезжал с Косы через двадцать дней:

— Боже мой! Опять он о том же, — Рома оперся лбом о ладонь. — Давай о чем-нибудь другом. Ладно?

— Давай, — вздохнул Боря, окончательно смирившись с потерей покерного партнера.

— Например: может быть, ты мне объяснишь, почему человек так охотно идет на поводу у собственного члена? Страшно подумать, сколько растрачено на женщин нервов, времени, денег: да вон, я вместо того, чтобы приятно поболтать с другом за коньячком, уже битый час беседую бог знает о чем. Нет, ну я могу понять, когда там: "мою любовь широкую как море вместить не смогут жизни берега: "

— Это?..

— Шекспир. Это нормально, разумно, одобряется общественным мнением и мировой литературной традицией, но когда я влезаю в такое исключительно в порядке инстинктивной деятельности, заранее зная, во что мне это обойдётдется: зачем?

— Зачем, зачем: самоутверждаешься, милый.

— Самоутверждаюсь?.. Нет. Нет — это здоровое проявление полового инстинкта.

— Половой инстинкт можно и у проституток удовлетворять.

— Ну, это тот же онанизм.

— О, тоже выход.

— Ну, не знаю — я из этого возраста вышел. Да и потом, онанизмом влечение можно приглушить, но никак не удовлетворить. Проститутки для меня сродни онанизму (хотя я знаю мужиков, которые вообще трахают только их), так что же мне делать с позывами естества? Кушать тоже не экономично, но куда денешься?

— Положим, если ты попробуешь не есть, то могут возникнуть всякие сложности, а вот воздерживаясь от баб, ты, конечно, дискомфорт испытаешь, но едва ли больше, чем бросая курить, а ведь от курения вреда намного меньше.

— Ну и что? Погоди, — остановил он пытающегося заговорить Борю, человек, идя на поводу у инстинкта, совершает неразумные поступки, но ведь он их совершает их и безо всякого инстинкта — например, дымит как паровоз и неумеренно поглощает коньячные спирты, — Страдзинский жестом экскурсовода обвел рукой кухню.

— Это да, легкомыслие и инстинкт оно, конечно, имеет место быть, но! Рассмотрим гипотетический случай: некий мужчина живет с красивой, умненькой, совершенно очаровательной девушкой, потом он приходит на мальчишник, посвя:

— Пошел ты¼ — поморщился Рома — К чему эти эмоциональные взрывы? Мы рассматриваем чисто гипотетический случай.

Так вот, вместо того, чтобы поехать домой к своей очаровательнице, Боря метнул взгляд в недовольного Страдзинского, — молодой человек:

— Ну ладно, и дальше что?

— Как что? Гонорея.

Страдзинский раздраженно выдохнул.

— А теперь объясни, почему, будучи довольно трезвым, юноша предпочитает какую-то потаску:

— Инстинкт, желание потыкаться пестиком в максимальное число тычинок.

— Наконец-то! Так зачем!? Как если не самоутвердиться в качестве крутого самца!?

— Ах в этом плане! Не, ну тогда конечно, но ведь это движение чисто подсознательное.

— Я и не говорил, что оно сознательное, — обрадовался Боря, найдя наконец понимание, — и каких только глупостей не сделает человек, стараясь выделиться из окружающих! Ну, как мы с тобой, к примеру, одевались в свое время — это разговор особый, а: да что там говорить: посмотри на Стаса. Знаешь, почему он так хочет быть интеллектуалом?

— ?

— Потому что слишком добродушен, чтобы быть сексуальным.

Рома улыбнулся, но как-то снисходительно. Так скучающий зритель улыбается средней руки конферансу.

— Да все мы, в сущности, так живем: человек рвет жилы, подличает, ходит по чужим головам, чтобы сменить уютную квартиру и хорошую машину на особняк и лимузин, соотношение выигрыша в комфорте и приложенных усилий чистый ноль, хотя какой ноль — минус. Постоянно трястись за эти деньги, бояться выйти на улицу, бояться, что детей по дороге в школу украдут:

— Ну, это в наших условиях.

— В наших, не в наших: ничем, кроме желания привлекать к себе самок, объяснить это нельзя. А когда девочка выходит на улицу торговать собой, чтобы купить новую кофточку:

— Она тоже хочет стать в новой кофточке суперсамцом?

— Не, ну это я: у женщин, конечно, всёё немного по-другому:

— Погоди, я с тобой согласен: самоутверждение и разум — вещи взаимоисключающие, но причем здесь все эти сексуальные приколы?

— Рома, хорошо: помнишь, как ты торговал голдой? У тебя была квартира, родители присылали тебе довольно приличные деньги, а ты ходил под статьей, имел дело со всякими ублюдками — и все это, чтобы купить подержанную иномарку и шляться по клубам!

— Мне все это нужно было исключительно для ласкания эго — тут спора нет, но не затем же, чтобы перетрахать всех теток в Питере! — сказал Страдзинский, и голос его была уверен, как вселенная.

— Ладно, оставим тебя, скажу за себя: я не знаю, почему так хочу быть известным, может быть, и потому, что где-то в глубине души хочу трахать самых кайфовых теток. Знаешь, как в том анекдоте: "таких девочек трахают только отличники!"

— Однако, Боб, хотя ты и говоришь, слушая наши дегенеративные хиты, что мог бы писать такие дюжинами, но: — сказал Страдзинский, внутренне улыбнувшись (сам он не был так уж в этом убежден).

— Я и не говорю, что это единственный мотив человеческого существования, есть куча других. Все-таки в таких отвлеченных категориях спорить сложно, но одно я знаю точно, когда я вижу в Москве пацана, — это глуповатое словцо Боря вклеил с каким-то особенным смаком, — выползающего из "Порша" в "Армани", сразу видно — это для него не машина и костюм, а сексуальные символы. У нас с тобой в силу наличия маломальского интеллекта, а может, от безбедного барчуковского детства, все несколько сложней, но, сдается мне, в конечном счете, сводится к тому же.