Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2) - Андрей Курков

Потом помогла вытащить из-под свежего снега длинные деревянные сани.

Народный контролер пересчитал собак в упряжке. Было их семь.

Оглянулся на Ваплахова - тот стоял один. Старуха куда-то исчезла.

- Где она? - спросил Добрынин.

- Хочет подарок сделать, - кратко ответил урку-емец.

- Русскому народу? - поинтересовался народный контролер.

- Нет, нам, - ответил Ваплахов. - Говорит - дорога может быть трудной!

Добрынин хотел еще что-то спросить, но тут увидел старуху. Она вышла из чума - в руках у нее был большущий сверток, перетянутый кожаной полоской.

- Что это? - спросил народный контролер урку-емца.

- Оленьи шкуры, чтобы теплее было ехать! - объяснил Дмитрий.

- А-а, хорошо, - Добрынин кивнул. - Скажи ей спасибо!

Попрощавшись со старухой и устроившись поудобнее на санях, Добрынин и Ваплахов тронулись в путь.

Сани скользили легко и плавно. Собачки дружно бежали в упряжке, и казалось, что совсем нетрудно им тянуть в общем-то нелегкую поклажу.

- Они дорогу знают! - довольно произнес Ваплахов, то ли похваливая пушистых лаек, то ли просто сообщая об этом своему начальнику.

Солнце над ними было тускло-белое и большое. Оно не грело и не светило.

- Сколько нам ехать? - спросил народный контролер.

- Дня два будет, если пурга не заметет, - рассудительно ответил урку-емец. - Старуха говорила, что совсем недавно пурга была, так что, может, проскочим.

Лес вокруг отступал, и на смену ему приходило какое-то странное редколесье. Одинокие деревья вдруг возникали посреди снежного поля, и были эти деревья сильные и высокие с крепкими толстыми ветвями. На ветвях лежал снег.

Добрынин смотрел по сторонам в поисках разнообразия, но все вокруг было одинаково и знакомо.

Через некоторое время народный контролер почувствовал пронизывающий все тело холод. Он пожаловался урку-емцу.

Дмитрий остановил собак, дернув поводья и крикнув что-то непонятное. Потом развязал подаренные старухой оленьи шкуры и помог Добрынину закутаться в них так, что незащищенными оставались только глаза и часть лба.

Мороз сразу отступил.

Снова побежали резвые собачки.

День был длинным и, как казалось Добрынину, бесконечным.

Вдруг урку-емец снова прикрикнул на собачек, и они повернули вправо.

Добрынин занервничал, посмотрел по сторонам, но ничего особенного не увидел.

- Мы куда? - спросил он урку-емца.

- Счас, на минутку! - проговорил, полуобернувшись, Ваплахов. - Там Эква-Пырись, поклониться надо!

Присмотревшись вперед по ходу саней, народный контролер увидел небольшой холм, а на нем один столбик с набалдашником.

Подъехали. Урку-емец встал с саней, подошел к столбику, поклонился и запричитал что-то на своем языке.

Добрынину не хотелось разматываться, сбрасывать с себя эти теплые оленьи шкуры. Он только присмотрелся к столбику, узнал сверху голову вождя и окончательно успокоился.

- Че ты ему говоришь-то? - спросил.

- Спасибо за то, что народ мой жив! - объяснил уже закончивший кланяться урку-емец.

- А дорогу дальше ты найдешь?

- Собаки знают! - ответил Ваплахов. - Мы только чуть-чуть в сторону отъехали.

Сани скользили легко и плавно. Только полозья выдавливали иногда из снега какой-то свистящий звук, негромкий и нерезкий.

- А ты знаешь, что Эква-Пырись очень животных любил? - спросил вдруг Добрынин.

- Эква-Пырись всех любит! - охотно поддержал беседу Дмитрий. - Медведей любит, людей любит, моржей и рыбу любит...

- И кошек любит! - добавил Добрынин.

- А кошки - это кто?

- Звери такие домашние...

- Молоко дают? - поинтересовался урку-емец.

- Нет.

- Пушнину?

- Ну, в общем, они... да... пушистые такие... Ваплахов, не оборачиваясь, кивнул.

- А знаешь, как по-русски Эква-Пырись будет? - спросил оживившийся народный контролер.

- Как?

- Ленин! - ответил Добрынин.

- Так коротко?

- Да-а. - Добрынин кивнул. - Большой человек был! И скромный, не жадный совсем...

- Откуда так много про Эква-Пырися знаешь? - удивился урку-емец.

- У меня две книги о нем есть.

- Дашь почитать? - спросил Ваплахов.

- Дам, - ответил Добрынин.

Сани скользили легко и плавно. Все реже встречались на пути одинокие деревья. Чаще по. обе стороны белела снежная пустыня, бесконечная и безжизненная.

Однако народный контролер чувствовал себя хорошо. Оленьи шкуры не пропускали холод, и только брови и глаза ощущали его колючее присутствие.

- А еще Ленин, Эква-Пырись по-вашему, подарки получать не любил, припомнил вслух Добрынин.

Ему хотелось говорить. Дорога впереди была длинная. А скрип полозьев уже порядком надоел народному контролеру.

Урку-емец с интересом выслушал рассказ Добрынина о том, что Эква-Пырись не любил получать подарки.

А день все продолжался, и белое солнце, казалось, висело неподвижно на своем месте, словно вмерзло оно в небо, как те два народных контролера - в лед.

Добрынину уже хотелось чего-нибудь съесть, однако тут же он представил, что для этого придется размотаться, вытащить из-под оленьих шкур руки. Вздохнув, он решил подождать еще немного.

Еще одно сильное одинокое дерево пронеслось мимо саней и осталось позади, посреди снежной пустыни.

Урку-емец запел негромко свою национальную песню.

Песня Добрынину не понравилась, была она какой-то заунывной, да и непонятной совсем.

Хотел было он запеть русскую песню, про замерзающего ямщика, но передумал, так как для этого надо было открывать рот, а значит можно было простудиться.

Так и мчались сани под монотонное пение урку-емца Ваплахова.

И вдруг он замолчал.

Как-то уже привыкший к этой бесконечной урку-емецкой песне, Добрынин удивился и заерзал на санях, пытаясь привлечь внимание помощника.

Ваплахов, однако, сам обернулся, и лицо его выразило озадаченность.

- Там русский танк! - сказал он, показывая рукой вперед.

Собаки бежали по-прежнему дружно.

Сначала Добрынин увидел впереди и чуть справа большое одинокое дерево, а потом, через минуту, наверное, - зеленый русский танк с родной красной звездой на броне кабины.

- Заблудился, наверно! - предположил урку-емец.

Он заставил собак повернуть прямо к танку. Когда сани остановились рядом с боевой машиной, стало чрезвычайно тихо.

Собаки улеглись в снег, и только одна из них, белая лайка, повернула свою морду и, высунув красный язык на морозный воздух, смотрела напряженно на двух людей. Дмитрий помог Добрынину вылезти из оленьих шкур, потом положил их одна на другую мехом вниз и, скатав в рулон, перевязал кожаной полоской.

Народный контролер сразу почувствовал себя незащищенным перед северным диким климатом. Рыжий кожух - подарок полковника Иващукина - грел, конечно, но ногам, обутым в валенки, было холодно.