Портрет Дориана Грея - Оскар Уайльд

Поев, он отодвинул от себя тарелку и молча сидел, подперев голову руками. Он убеждал себя, что должен решиться и, пока еще есть время, узнать наконец всю правду. Если его подозрения справедливы, то матери давно следовало сказать ему об этом. Миссис Вейн наблюдала за ним, догадываясь, о чем он думает, и с ужасом ожидая его вопросов. Слова механически слетали с ее губ, пальцы комкали изорванный кружевной платочек. Когда часы пробили шесть, Джим встал и направился к двери. Но по дороге остановился и оглянулся на мать. Взгляды их встретились, и в глазах ее он прочел горячую мольбу о пощаде. Это лишь подлило масла в огонь.

— Мама, я хочу задать тебе один вопрос, — начал он.

Миссис Вейн ничего не сказала, глаза ее бегали.

— Признайся, мама: ты была замужем за моим отцом? Я ведь имею право это знать.

У миссис Вейн вырвался глубокий вздох. Это был вздох облегчения. Ужасная минута, ожидание которой омрачало ей жизнь вот уже столько месяцев, наконец наступила, и страх ее вдруг исчез. Она была даже разочарована. Откровенная прямота вопроса требовала столь же прямого ответа. Но Боже, какая жалость — сцена была слишком внезапна, она не была должным образом подготовлена! Это напоминало неудачную репетицию.

— Нет, не была, — отвечала она, сожалея в душе, что в жизни все так грубо и просто.

— Так, значит, он был негодяй? — воскликнул юноша, невольно сжимая кулаки.

Мать покачала головой.

— Вовсе нет. Я знала, что он не свободен. Но, Боже, как мы любили друг друга! Если бы он не умер, он обязательно бы о нас позаботился. Не осуждай его, сынок. Он был твоим отцом и настоящим джентльменом. И он был очень влиятельным человеком.

У Джеймса вырвалось проклятие.

— Мне все равно, что меня ожидает, — воскликнул он, — но мне важно, чтобы ничего не случилось с Сибиллой! Тот тип, который в нее влюблен или, во всяком случае, так говорит, — он ведь тоже настоящий джентльмен? И у него, конечно, тоже высокое положение в обществе?

На какое-то мгновение его матерью овладело унизительное чувство стыда. Голова ее опустилась, она трясущимися руками смахнула слезы со щек.

— У Сибиллы есть мать, — едва слышно проговорила она. — А у меня ее не было.

Джеймса пронзило острое чувство жалости. Он подошел к матери, наклонился к ней и поцеловал ее.

— Прости, мама, если я сделал тебе больно, — сказал он. — Но я не мог не спросить… Ну что ж, мне пора. Прощай, мама! Теперь тебе надо будет заботиться только об одном твоем ребенке. Но будь уверена: если этот джентльмен обидит сестру, я все равно узнаю, кто он такой, разыщу его и убью, как собаку. Клянусь тебе в этом!

Мелодраматическое звучание угрозы и страстность жестов, сопровождавших слова Джеймса, пришлись миссис Вейн по душе: такие вещи, по ее убеждению, украшали жизнь. Она почувствовала себя в своей стихии и вздохнула свободнее. Впервые за многие месяцы она искренне восхищалась сыном. Ей бы хотелось продлить эту сцену на том же эмоциональном накале, но Джим круто оборвал разговор. Нужно было еще разыскать теплые шарфы, без которых не обойтись в таком путешествии, и пора было сносить чемоданы вниз. Слуга при меблированных комнатах, где они жили, помогал им в этом и то вбегал в дом, то выбегал из него. Затем пришлось торговаться с извозчиком. Сцена прощания была испорчена подобного рода прозаическими мелочами. И миссис Вейн не без чувства разочарования махала из окна своим изорванным кружевным платочком вслед уезжавшему сыну. Какая возможность упущена! Она утешилась лишь тогда, когда с большим чувством продекламировала Сибилле, как она несчастна, оставшись без сына, и насколько дороже теперь ей станет единственная дочь. Ей понравилось, как она это сказала, и она решила запомнить произнесенные ею слова, чтобы повторить их при удобном случае. Об угрозе в адрес Прекрасного Принца, хоть она и прозвучала эффектно и драматично, миссис Вейн умолчала. Она надеялась, что угроза эта пустая и когда-нибудь все они, включая Джеймса, только посмеются над нею.

Глава VI

— Надеюсь, ты уже слышал эту потрясающую новость, Бэзил? — такими словами лорд Генри встретил Холлуорда, сопровождаемого официантом в отдельный кабинет ресторана «Бристоль», где был сервирован обед на троих.

— Нет, Гарри. И что это за новость? — спросил художник, вручая пальто и шляпу почтительно ожидавшему лакею. — Надеюсь, не политическая? Политика меня не волнует. В палате общин едва ли найдется хоть один человек, на которого художнику стоило бы расходовать краски. Правда, многие из них облезли, и их не мешало бы побелить.

— А новость та, что Дориан Грей помолвлен, — произнес лорд Генри, наблюдая за реакцией Холлуорда.

Холлуорд вздрогнул и нахмурился.

— Дориан! Помолвлен! — воскликнул он. — Не может быть!

— И тем не менее это правда.

— И с кем же?

— С какой-то актриской.

— Мне просто не верится. Дориан не до такой степени безрассуден.

— Напротив, дорогой Бэзил, Дориан достаточно рассудителен, чтобы время от времени делать глупости.

— Но брак, Гарри, — не из разряда тех глупостей, которые делают время от времени!

— В Америке, например, так не думают, — томным голосом произнес лорд Генри. — Впрочем, я ведь не утверждал, что Дориан женится. Я сказал лишь, что он помолвлен, то есть намерен жениться, а это не одно и то же. Я, например, хорошо помню, что женился, но не припоминаю, чтобы был помолвлен, а поэтому склонен думать, что такого намерения у меня не было.

— Ты только подумай, Гарри, о происхождении Дориана, о его богатстве и положении в обществе! Такой неравный брак для него — это просто безумие!

— Если хочешь, чтобы он и в самом деле женился на этой девушке, скажи ему то, что сказал сейчас мне. Тогда такой финал неизбежен. Самые нелепые поступки человек совершает из самых благороднейших побуждений.

— Но она хоть порядочная девушка? Было бы печально, если бы Дориан связал себя на всю жизнь с какой-нибудь недостойной девицей и опустился бы как в нравственном, так и в умственном отношении.

— Порядочная ли она девушка, я не знаю, зато знаю, что очень красива, а это гораздо важнее, — проговорил лорд Генри, потягивая из бокала вермут. — Я лично ее не видел, но Дориан называет ее красавицей, и ему в этом отношении можно верить. Портрет, который ты с него написал, научил его ценить красоту в других людях. Звучит парадоксально, но это действительно так. Сегодня вечером мы увидим его избранницу — разумеется, если он не забыл про наш уговор.

— Ты все это говоришь серьезно, Гарри?

— Совершенно серьезно, Бэзил. Не дай Бог, чтобы мне довелось когда-нибудь в будущем говорить еще серьезнее, чем сейчас.

— Но неужели ты одобряешь его помолвку, Гарри? — спросил художник, расхаживая по комнате и нервно покусывая губы. — Я в это никогда не поверю. Наверно, это просто юношеское увлечение.

— У меня нет привычки что-либо одобрять или осуждать. Такое отношение к жизни было бы просто абсурдным. Мы посланы в сей мир не для того, чтобы навязывать свои нравственные предрассудки. Я не придаю никакого значения тому, что говорят заурядные люди, и никогда не вмешиваюсь в жизнь незаурядных людей. Если человек меня восхищает, то все, в чем он себя проявляет, я нахожу прекрасным. Дориан Грей влюбился в красивую девушку, которая играет Джульетту, и хочет жениться на ней. Почему бы и нет? Женись он хоть на самой Мессалине[43] — от этого он не станет мне менее интересен. Вообще-то, я, как ты знаешь, не сторонник брака. Главный его недостаток заключается в том, что он делает человека неэгоистичным. А люди неэгоистичные бесцветны, им не хватает индивидуальности. В то же время есть такие сложные натуры, которых супружеская жизнь делает еще сложнее. Они не только сохраняют свой эгоизм, но и добавляют к нему множество других «эго». Такой человек вынужден жить более чем одной жизнью и становится личностью высокоорганизованной, а в этом, я полагаю, и заключается цель нашего существования. Кроме того, приобретенный опыт всегда полезен, а семейная жизнь, что бы против нее ни говорили, — это, безусловно, ценнейший жизненный опыт. Хочу надеяться, что девушка эта все-таки выйдет за Дориана. Полгода он будет от нее без ума, после чего увлечется другой. Словом, он будет представлять собой интереснейший объект для изучения.

— Надеюсь, Гарри, ты все это говоришь не всерьез. Ведь если жизнь Дориана будет испорчена, тебя это огорчит намного больше других. Ты ведь гораздо лучше, чем хочешь казаться.

Лорд Генри рассмеялся.

— Мы стараемся думать хорошо о других лишь потому, что опасаемся за себя. В основе оптимизма лежит обыкновеннейший страх. Мы приписываем нашим ближним те добродетели, из которых можем извлечь для себя выгоду, хотя и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, чтобы он позволил нам превысить кредит в его банке, и находим привлекательные качества у разбойника с большой дороги в надежде, что он пощадит наши карманы. Поверь, Бэзил, я говорю тебе то, что думаю: я действительно отношусь к оптимизму с величайшим презрением. Ты боишься, что жизнь Дориана будет испорчена, а, по-моему, испорченной можно считать лишь такую жизнь, которая остановилась в своем развитии. Исправлять или переделывать человеческую природу — значит только ухудшать ее. Ну а что касается брачных уз, то мужчину и женщину могут связывать гораздо более прочные узы, чем эти, и между ними могут существовать намного более интересные отношения. В случае же с Дорианом я всячески буду их поощрять… А вот и он сам! От него ты узнаешь больше, чем от меня.