Портрет Дориана Грея - Оскар Уайльд

Она подбежала к брату и обняла его. Джеймс Вейн нежно заглянул ей в глаза и сказал:

— Пойдем погуляем, Сибилла. Скорее всего, я больше никогда не увижу этот жуткий Лондон, но я не жалею об этом.

— Джеймс, не надо говорить такие ужасные вещи, — пробормотала миссис Вейн и, вздохнув, принялась латать какое-то чудовищно безвкусное театральное платье. Она была немного разочарована, что Джеймс не присоединился к их с Сибиллой трогательной сцене — это намного увеличило бы театральный эффект.

— Я это говорю, потому что так думаю, мама.

— Но ты мне делаешь больно, Джеймс. Надеюсь, ты вернешься из Австралии состоятельным человеком. Мне кажется, в колониях нет приличного общества — во всяком случае, приличного общества в моем понимании — поэтому, когда тебе удастся нажить состояние, сразу же возвращайся: ты сможешь добиться солидного положения только в Лондоне.

— Приличное общество! — пробурчал парень. — Очень оно мне нужно! Если удастся заработать деньжонок, то первое, что я сделаю, — заберу вас с Сибиллой из театра. Ненавижу его!

— Ах, Джим, какой ты ворчун! — засмеялась Сибилла. — Скажи, ты действительно хочешь пойти со мной погулять? Это было бы просто чудесно! А я думала, ты отправишься прощаться с друзьями — с твоим Томом Харди, который подарил тебе эту противную трубку, или с Недом Лэнгтоном, который смеется над тобой за то, что ты ее куришь. С твоей стороны очень мило, что последний свой день ты решил провести со мной. И куда мы пойдем? Слушай, давай погуляем в Гайд-Парке!

— Нет, я слишком плохо одет, — хмуро ответил Джеймс. — В Гайд-Парке гуляет только шикарная публика.

— Глупости, Джим! — шепнула ему Сибилла, поглаживая рукав его плаща.

— Ну, ладно, — согласился Джеймс после минутного колебания. — Иди одевайся, только не очень долго.

Сибилла, пританцовывая, выпорхнула из гостиной и, напевая, взбежала по лестнице. Вскоре ее легкие шаги послышались в комнате наверху.

Джеймс несколько раз прошелся взад и вперед по комнате, затем повернулся к неподвижной фигуре в кресле и спросил:

— Кажется, все готово к моему отъезду?

— Да, Джеймс, — односложно ответила миссис Вейн, не поднимая глаз от шитья.

Последние месяцы миссис Вейн чувствовала себя как-то неловко, оставаясь наедине со своим суровым и прямолинейным сыном. Человек, по природе своей неглубокий и неискренний, она приходила в смятение, встречаясь с ним взглядами, и не раз задавала себе вопрос, не подозревает ли он чего-нибудь. А он между тем не произносил больше ни слова, и молчание становилось невыносимым. Тогда заговорила она, напустившись на него с жалобами и упреками. У женщин лучший способ защиты — нападение, а лучший способ нападения — внезапное и необъяснимое отступление.

— Учти, Джеймс, ты сам себе выбрал жизнь моряка, — начала миссис Вейн, — так что ни на кого не пеняй, если она покажется тебе не слишком сладкой. А ведь мог бы поступить в контору какого-нибудь адвоката. Адвокаты пользуются большим уважением в обществе, их приглашают обедать в самые лучшие дома.

— Ненавижу конторы и ненавижу чиновников, — буркнул Джеймс. — И ты совершенно права — я сам выбрал себе такую жизнь. А тебе я скажу одно: береги Сибиллу. Заботься о том, чтобы ничего плохого с ней не случилось. Хорошенько смотри за ней.

— Не понимаю, зачем ты все это говоришь, Джеймс. Разумеется, я буду присматривать за Сибиллой.

— Я слышал, что в ваш театр повадился ходить какой-то молодой человек и что он взял моду заглядывать к ней за кулисы. Это правда? Что ему от нее нужно?

— Ах, Джеймс, ты в этих вещах ничего не смыслишь. Мы, актеры, привыкли, чтобы нам оказывали внимание. Мне тоже когда-то дарили цветы. В те времена умели ценить искусство игры. Ну а что касается Сибиллы… Я не знаю, насколько серьезно ее чувство. Но этот молодой человек — без сомнения, настоящий джентльмен. Он всегда так учтив со мной. И по всему заметно, что он богат. А какие чудесные цветы он присылает Сибилле!

— Но ты даже не знаешь его имени! — с напором воскликнул юноша.

— Да, не знаю, — с безмятежным спокойствием ответила его мать. — Он пока еще не открыл своего имени. Но мне кажется, это даже романтично. У меня такое впечатление, что он из аристократических кругов.

Джеймс Вейн закусил губу, стараясь себя сдержать.

— Береги Сибиллу, мама! — снова повторил он. — Присматривай за ней!

— Джеймс, ты меня очень обижаешь. Разве я мало забочусь о Сибилле? А кроме того, если этот джентльмен богат, почему бы ей за него и не выйти? Я уверена, он знатного рода. Это по всему видно. Сибилла может сделать блестящую партию, и они будут замечательной парой. Он действительно на редкость красив — все это замечают.

Джеймс проворчал себе что-то под нос и стал барабанить пальцами по стеклу. Когда он вновь повернулся к матери, собираясь ей что-то сказать, отворилась дверь и в комнату вбежала Сибилла.

— Что это вы такие серьезные? — спросила она. — Надеюсь, ничего не случилось?

— А что может случиться? — отозвался Джеймс. — Должны же люди хоть иногда быть серьезными. До свидания, мама. Обедать я буду в пять. У меня все уложено, кроме рубашек, так что ты ни о чем не беспокойся.

— До свидания, Джеймс, — ответила миссис Вейн, кивнув сыну с величественно-холодным видом. Ей очень не понравился тон, которым он разговаривал с ней, и что-то в выражении его лица пугало ее.

— Поцелуй меня, мама, — сказала Сибилла. Ее губы, нежные, как лепестки цветка, коснулись увядшей щеки и растопили иней на ней.

— Моя девочка, моя дорогая девочка! — воскликнула миссис Вейн, поднимая глаза к потолку — туда, где рукоплескала воображаемая галерка.

— Пойдем скорее, Сибилла! — нетерпеливо произнес Джеймс. Он на дух не выносил аффектации любого рода.

Они вышли из дому и отправились по унылой Юстон-роуд к центру города. Солнце, стараясь пробиться сквозь гонимые ветром тучи, то гасло, то вновь ярко вспыхивало. Прохожие удивленно посматривали на угрюмого, нескладного парня в дешевом, плохо сшитом костюме, и шедшую рядом с ним изящную, грациозную девушку. Эта странная пара напоминала увальня-садовника с изысканной розой.

Джим хмурился, ловя на себе любопытные взгляды. Как и все обычные люди, он не любил, когда на него глазели, — в отличие от знаменитостей, которым всеобщее внимание приедается лишь на закате дней. Сибилла же совершенно не замечала, что ею любуются. В ее смехе звенела радость любви. Думать она могла об одном лишь Прекрасном Принце, но, чтобы оставаться с ним в мыслях наедине, говорила о чем угодно, но только не о нем, — и о корабле, на котором поплывет Джеймс, и о золоте, которое он непременно найдет в своих скитаниях, и о прекрасной наследнице огромного состояния, которую он спасет от австралийских разбойников в красных рубахах. Сибилла и мысли не допускала, что Джеймс может проплавать всю жизнь простым матросом или, в лучшем случае, боцманом. О нет, это не для него — ведь жизнь моряка ужасна! Как это страшно — быть прикованным к кораблю, когда его с грозным ревом атакуют гигантские волны, а свирепый ветер ломает высокие мачты, как спички, и рвет на узкие полосы паруса! Как только корабль бросит якорь в Мельбурне, Джеймс, учтиво распрощавшись с капитаном, отправится, не теряя ни секунды, на золотые прииски. Не пройдет и недели, как он набредет на самородок чистого золота, крупнее которого еще никто и никогда не находил, и под охраной шести конных полицейских перевезет его в фургоне на побережье. По пути на них трижды будут нападать разбойники, но все атаки будут отражены с большими для нападавших потерями… Впрочем, нет, ни на какие прииски он не поедет, ведь каждый из них — это ужасное место: там люди собираются в барах и пьянствуют, а затем стреляют и убивают друг друга; там слишком все сквернословят. Пусть лучше Джеймс станет фермером и займется разведением овец. А однажды, возвращаясь с пастбищ домой, он увидит, как разбойник на черном коне увозит прекрасную девушку, наследницу огромных богатств. Он бросится за ним вдогонку и спасет красавицу. Она, конечно, полюбит его, а он ее, они обвенчаются, а затем вернутся на родину и будут жить в Лондоне, в огромном доме. Да, Сибилла была уверена — Джеймса ждет прекрасное будущее. Но ему нужно быть очень прилежным, никогда не выходить из себя и не тратить попусту деньги.

— Хоть я старше тебя всего лишь на год, — продолжала Сибилла, — жизнь я знаю намного лучше, чем ты, так что заруби себе на носу все, что я тебе сказала. Смотри не забывай мне писать с каждой почтой и обязательно молись перед сном. Господь Бог всемилостив и не оставит тебя, а я тоже буду молиться за тебя каждый вечер. Пройдет немного лет, и ты вернешься домой богатым и счастливым.