Частный визит в Париж - Татьяна Гармаш-Роффе

«Какая такая, – говорю, – перевозка мебели, кто заказывал?» – «Месье Дор, – говорит, – заказывал».

Но Арно мне ничего не говорил о перевозке! Это странно – он бы меня предупредил, если бы у него перевозка мебели намечалась, да еще и какой мебели! Легендарного столика! Что-то не то в этом деле, что-то не то…

Стою я, значит, соображаю, а этот грузчик кричит мне: «Уберите вашу собаку, мадам!» Я снова с вопросами: кто, мол, дверь вам открыл? И где ваши бумаги? И куда везти собираетесь? А он мне опять за свое: собаку уберите!

Ну, правда, Шипи лаяла и рычала громко и под ногами крутилась, все его ухватить за штанину порывалась и разговаривать мешала. Да и грузчик этот так отмахивается от моей Шипи, что того гляди ударит. Я ее взяла под мышку, дверь свою отперла и говорю: «Вы, месье, мне пока свои бумаги приготовьте, я хочу их увидеть». Кинула Шипи к себе в квартиру и снова дверь закрыла, обернулась, смотрю – никого! Уже никого нет! Только по лестнице топот. Я ему сверху кричу: «Куда вы, месье?» – «За документами», – говорит…

– И исчез? – предположил Реми.

– И исчез, – сокрушенно вздохнула мадам Вансан.

– Какой он был?

– Араб.

– Ну?

– Что ну?

– Какой араб?

– Какой-какой… Обыкновенный. Как все арабы.

– Маленький, большой, толстый, худой, молодой, старый?

– Среднего роста, нетолстый, средних лет – не знаю, под бородой не разберешь.

– Значит, с бородой?

– Черной.

– И больше ничего не приметили?

– Нет.

– Говорил как?

– Как арабы говорят.

– То есть с акцентом?

– Конечно. Вы видели когда-нибудь араба, который говорит без акцента?

Реми взглянул на Максима, пытаясь определить, как тот относится к простодушному расизму мадам Вансан. Лицо Максима выражало насмешливое внимание.

– Где тогда был месье Дор?

– В Нормандии. На две недели уехал.

– Вы сообщили в полицию?

– Разумеется! Полиция приехала, все осмотрела, меня расспрашивали… Отпечатки пальцев даже у меня и у домработницы сняли, чтобы с отпечатками этого проходимца не спутать.

– Ну и как, что-нибудь выяснилось, не знаете?

– Ничего не выяснилось. Отпечатков они не нашли, грузчик этот в матерчатых перчатках специальных работал. Я не сразу сообразила полиции сказать. А потом вспомнила, когда они меня спросили, не видела ли я перчаток… Вспомнила, как глядела на его перчатки и думала, что это чтобы мебель не повредить. А он, оказывается, чтобы отпечатков не оставить.

– Или для обеих целей сразу… А фургончик он угнал?

– Откуда вы знаете?

– Если его личность не установили, значит, в компании по перевозке, которой принадлежит фургончик, ничего о нем не знают, значит…

– …он машину угнал! Поняла.

– Вы часто выходите из дома днем?

– К врачу?

– Нет, не только. Куда угодно. Я хочу понять, в основном вы днем дома или, наоборот, в основном вы днем отсутствуете.

– Понимаю… Полиция тогда спрашивала, кто мог знать, что я к врачу иду… А вы вопрос по-другому задаете. Думаете, он просто мог подстеречь, зная, что я часто выхожу из дома?

– Так вы выходите часто днем из дома?

– Да. После обеда я почти всегда прогуливаюсь. То в магазин, то просто нахожу себе цель, чтобы прогуляться. А вы думаете, что он за мной следил?!

От такого предположения глаза у мадам Вансан расширились, и в них заметался сладкий ужас.

– Если это не чистое совпадение, то этот человек знал о том, что вы соседствуете с месье Дором и за его квартирой присматриваете. В таком случае он за вами следил и приметил, что вы имеете привычку выходить днем… И дождался вашего ухода, чтобы вынести столик. Но это все пока только домыслы. Могло быть и по-другому… Так, вы говорите, месье Дор после того случая столик к полу прикрепил?

– Именно. А как могло быть по-другому?

Реми вздохнул.

– Как? Ну, например, ваш племянник – если у вас есть племянник – знает от вас и через вас и о столике, и о том, что месье Дор уехал и что вы собираетесь к врачу.

– Вы полагаете, что у меня племянник – араб?! – вспыхнула мадам Вансан.

– Мало ли, – несколько ехидно улыбнулся Реми. – Кроме того, он мог нанять кого-то.

– А ключи?

– Сделал слепок с вашей связки.

– Хм. Только у меня нет племянника.

– Другие родственники… Я вам оставляю эту тему на размышление, мадам. Спасибо вам большое, ваш рассказ был очень полезен, – раскланялся Реми, и мужчины проводили даму до ее дверей.

– Пошел я, – сказал Реми, когда они вернулись в квартиру Арно. – С меня хватит на сегодня.

– С вашей точки зрения, что-нибудь прояснилось? – поинтересовался Максим.

– Куда там… – детектив безнадежно махнул рукой. – Только усложнилось. У меня уже на руках по меньшей мере пять возможных направлений. Вот это я не люблю. Терпеть не могу дела, которые начинаются таким образом! Пока нащупаешь, какая из ниточек ведет к цели… Время уходит. Время! – патетически воскликнул он. – А его нет ни у кого. Ни у детектива, ни у жертвы. Если жертва еще в состоянии отсчитывать время, конечно, – мрачно пошутил он без улыбки. – Ну, спокойной ночи. Еще встретимся.

Глава 8

– У меня правило, – провозгласил Пьер и торжественно обвел глазами собравшихся гостей, – никогда не говорить о делах за обедом. Но сегодня ситуация особая. Мы, с одной стороны, собрали у себя друзей, так как у нас гость, наш родственник, известный талантливый режиссер из России Максим Дорин, которого нам до сих пор не удалось принять достойным образом в силу тревожных и нервных обстоятельств, связанных с исчезновением Сониного отца. C другой стороны, именно в силу этих обстоятельств мы не можем избежать разговора, делового и даже, я бы сказал, неприятного характера, болезненного для нашей семьи. Поэтому, учитывая серьезность сложившейся ситуации, я все же намерен отступить от этого правила, хотя и со всеми моими извинениями. И я прошу вас, Максим, рассказать нам по возможности подробно, как прошла ваша вчерашняя встреча с детективом – покончим с деловой частью сразу.

Это напыщенное вступление оставило у Максима неприятный осадок. Пьер выглядел комично и нелепо, и в других обстоятельствах Максим не преминул бы съехидничать – понятно, что Пьеру не терпелось выяснить, узнал ли детектив о столике и какова была его реакция. Но больше всего его раздражал распорядительный тон Пьера. Отвечать не хотелось, и Максим молчал, воспользовавшись тем, что на него как раз в этот момент наплыло черное платье с белым фартуком и расположило перед ним поднос с крошечными птифурами – горячими кусочками слоеного теста с начинкой. Ему попалась штучка с сыром, и, поразмыслив, Максим выбрал еще одну, на этот раз с ветчинным фаршем. Наконец горничная отплыла от него, и Максиму открылось поле зрения: все смотрели на него в ожидании. Чуть не поперхнувшись, он быстро проглотил остаток птифур и, откашлявшись, неохотно начал свой отчет, злясь про себя, что Пьер им руководит неизвестно по какому праву, а он не нашел ничего лучшего, как послушаться.

Почти все лица были ему уже знакомы: раздраженный и плохо выспавшийся Вадим; кудрявый Жерар («Карлсон! – мрачно определил Максим. – «Мужчина в расцвете сил», розовый и упитанный. Надеюсь, у Сони ничего с ним нет… а?»); его застенчивый сын Этьен, хлопавший ресницами, как кукла («И не этот же травести мог ей понравиться? – размышлял Максим, монотонно продолжая свое повествование. – Забавно, я ищу Сониного любовника: глядя на ее мужа, невольно представишь наличие любовника…»); и та же худая бледная дама с длинным носом, которая похожа на сестру Пьера, но не сестра. («Как бишь ее звать? Что-то цветочное… Маргерит?») Двое других сидели рядышком на диване: Мишель, невысокая миловидная блондинка лет тридцати, в ярко-красном жакете от Шанель и с такой же яркой помадой на губах, слегка смазавшейся; и Мишель, ее муж, – крепко-спортивный красивый мужчина с проседью и яркими синими игривыми глазами.

– Соседка, мадам Вансан, изложила нам историю с попыткой кражи, но я полагаю, что вам она должна быть известна… – Максим продолжал свой рассказ, бегло касаясь взглядом Сони, и на него волнами набегал ее ответный взгляд, под которым горячо плавилось все его существо. Золотистое платье из тонкого бархата было такого же цвета, как ее глаза, и все это вместе переливалось и меняло оттенки от глубоко-коричневого до янтарно-желтого… Этот роскошный дом, эти коллекции старинного оружия на стенах, тускло мерцавшие бронзой, медью и серебром, эта изысканная антикварная мебель, эта подсвеченная мягким светом витрина с королевскими безделушками на прозрачных полках; эти огненные всплески из камина, этот тихо сияющий белой скатертью в сумраке столовой большой обеденный стол – все это шло Соне, как ее бархатное платье, открывавшее V-образным вырезом округлость маленьких смуглых грудей, как ее браслеты на тонком запястье, как ее длинная сигарета с витиеватым сладким дымком… Максиму стоило усилий сосредоточиться на предмете изложения.