Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю (СИ) - Ева Левина

Александр Николаевич, как и любой успешный мужчина был невероятным эгоистом и поэтому в ту же секунду твердо решил, что никому ее не отдаст.

Пусть не сейчас, но она достанется ему, она уже принадлежала ему!

Но тем не менее мысли о том, что ее может хотеть еще кто-то так распалили его, что на прощанье он как мальчишка оставил на Машиной груди и шее целую россыпь засосов, чтобы каждый раз в зеркале видела и помнила о нем. Это было глупо и совершенно не в его стиле, у тому де Горин, привыкший к общению со взрослыми и самостоятельными девушками совершенно не подумал, что на это скажет ее мать, да и по большому счету ему было глубоко наплевать.

Когда утренним рейсом они улетели в Москву, Юрий Иванович, не выдержав, спросил:

— Александр Николаевич, уставший ты. Закрыл гештальт?

— Юра, заткнись. Про эту девочку ничего не спрашивай у меня, — пробурчал Горин, поглядывающий на часы и прикидывающий доставили ли цветы.

— Молчу, шеф. Не дурак, понимаю, — Сафронов знал, что в минуты раздражения шефа лучше не трогать.

Однако по приезду Горин никак не мог выкинуть ее из головы, все время пребывая в дурном расположении духа и задаваясь вопросом: почему не трахнул сразу?

Ему не хватало ее во всех отношениях, и даже парочка бывших девушек не спасали положение. Удивительно, но теперь его раздражали слишком профессиональные стоны и слишком хорошие минеты.

Он хотел неопытную и юную Машу, поэтому так измучившись за неделю, не выдержал и потребовал ее приезда.

Она, вопреки его опасениям, согласилась мгновенно и наплетя строгой матери что-то про подругу, прилетела уже на следующий день.

"Влюбилась, лиса" — удовлетворенно думал он, привыкший к такой реакции девушек на него.

Дело за малым: выгулять и трахнуть, наконец, а то совсем как юнец желторотый, на заднице залип.

Но приехавшая Маша разрушила все его планы.

Несмотря на его уверенность в том, что она будет строить недотрогу, девчонка не ломалась, а отдалась ему в первую ночь с такой искренностью, что это просто ошеломило Горина и снесло ему крышу.

Нет, он и до этого был почти уверен, что Маша девственница, но став ее первым мужчиной, твердо решил остаться единственным.

Каждое ее движение, вздох и изгиб тела как будто специально подходили ему, сводя с ума и принося не просто новизну ощущений, а настоящий, ни с чем несравнимый кайф.

Уже на следующий день Горин сам себе признался, что план трахнуть и бросить ее провалился с треском. Создавалось ощущение, что это не он поймал ее, а наоборот. Он то и дело мысленно возвращался к ночи, проведенной с ней, и каждый раз чувствовал невероятное возбуждение. Он был почти уверен, что это наверняка пройдет, когда сотрется новизна ощущений, но любом случае он хотел очаровать ее молодую и влюбленную еще больше, поэтому осыпал подарками и окружил пристальным вниманием, которое приносило удовольствие в первую очередь ему самому.

В тот день, когда она улетела, Горин уже твердо решил порвать с Каролиной и оставить Машу себе.

Но проблемы со скрытием активов заставляли его пойти на поводу у Москвы и назначение, которое должно было состояться на две недели позже, пришлось принимать сейчас.

— Да ну и черт с ней, с Леной, Сань, — говорил отец, — пять лет жили порознь и еще поживете. Не обязательно разводиться пока.

— Отец, я не живу с женщиной уже пять лет, но когда наконец решил развестить — оформить это официально не могу! Черт бы вас всех побрал с этим губернаторством!

— Успокойся, она в совете директоров только номинально, да и развестись вы можете в любой момент, но теперь только ПОСЛЕ назначения. Хотя это, конечно, ударит по твоей репутации.

— Плевал я на репутацию. Мне пять юристов на этот развод год документы готовили, — заорал Горин-младший.

— Орать на своих подчиненных будешь, а не на отца! Сам виноват! Какого хера ты ее почти пять лет за пазухой держал? Баба молодая, вышла бы уже за кого-то! И сам не гам, как говорится, и людям не дам!

— Да, нахрен она мне не нужна, перегорело все давным-давно, но дочка же…

— Дочке уже пятнадцать, она думаешь ничего не понимает, когда папу с девочками почти ее возраста видит?

— Ну давай еще обсудим, кого я трахаю…

— Да, трахай, кого хочешь, нам только с матерью нервы не мотай. Ясно же, развод выгоден только после назначения, сам понимаешь, что у нее часть акций.

Отец видел, что сын в бешенстве, но по большому счету был согласен с тем, что развод может подождать, потому что терять большие деньги из-за пары недель или даже месяцев было настоящим бредом.

Горин же тем временем уже набирал номер жены:

— Алло.

— Привет, Санечка.

Он поморщился от ее фамильярного обращения, но продолжил:

— Привет, Лена. Собирайся, поедешь со мной. Развод откладывается на неопределенный срок.

— Ты, Горин, невероятный ревнивец и собственник и никогда не изменишься. Сам же хотел развода, а теперь, когда начал понимать, что я одна не останусь — передумал, — в ее голосе слышалось плохо скрытое ликование, немало раздражавшее его.

— Неопределенный срок — это от одного до нескольких месяцев, дальше будешь свободна с шикарными отступными.

— Майю вызывать?

— Нет, дочь пусть отдыхает спокойно. Все-таки Америка не Петербург, так быстро, как ты на метле, она не прилетит.

— Козел ты, — начала верещать обиженная жена.

— За языком следи, сука, забыла, кого бояться? Я напомню, — рявкнул Горин и услышал короткие гудки жена бросила трубку.

Однако она отлично знала, кого бояться и чья рука ее кормила, поэтому уже после обеда прибыла в столичный офис мужа и стала покорно его дожидаться.

Тем временем Александр Николаевич пил виски в одном из баров столицы, раздраженный на весь женский род и в особенности на окружавших его баб, совсем распоясавшихся, и по его мнению окончательно севших ему на шею.

Развод был давней головной болью Александра Николаевича.

Еще будучи двадцатилетним молодым человеком, он умудрился сделать ребенка одной из своих пассий — милой порядочной девятнадцатилетней студентке меда из хорошей петербургской семьи. Несмотря на ветреность и бурную молодость, к детям он относился серьезно, и об аборте не могло быть и речи, поэтому они сразу сыграли свадьбу.

По началу Саше даже казалось, что он любит Лену, особенно когда она гордо выхаживала с большим круглым животом, невероятно умилявшим его. Но потом родилась дочь, влюбившая его в себя без остатка, и вытеснила все чувства к ее матери.

Майя росла,