Женщина ночи - Нэнси Прайс

Джин ждала ее на диване с двумя чашками кофе в руках. Мэри взяла свой кофе и обхватила чашку двумя руками, согревая влажные и холодные ладони. На сердце было неспокойно, потому что с Рэнделом оказалось все не так, как она думала. Он не был здесь в полной безопасности, а ей больше всего на свете хотелось уйти отсюда и больше не возвращаться. В этой комнате отвратительно воняло мочой. На подлокотнике дивана было множество крошек от еды, а посреди ковра на полу валялись мокрые журналы и записные книжки.

– Расскажите мне о себе, – сказала Джин. – Вы, как никто другой, знаете Рэндела, а нам важно знать каждую мелочь о нем, чтобы мы смогли помочь ему.

– Не хотите ли вы первая рассказать мне о себе? – сказала Мэри. – Вы говорите с акцентом. Давно ли вы в Англии?

Ее голос звучал ровно и холодно. Ей не нравился этот дом. Ей хотелось поскорее уйти отсюда.

– Я из Парижа, – сказала Джин, наклоняя голову при последнем слове, словно желая подчеркнуть его. – Я училась во Франции, а потом приехала сюда, чтобы получить ученую степень.

– А я из Штатов, из Небраска, – сказала Мэри, также слегка наклоняя голову и улыбаясь так, как будто это было вполне обычным явлением.

– Я была замужем, а потом развелась. И у меня нет детей – сказала Джин. – У вас их, как я слышала, четверо?

– Да. Они уже взрослые.

Наверху, в холодной комнате, сидел на кровати Рэндел, а здесь, внизу, женщина, которая была его женой, вела спокойный задушевный разговор.

– Моя мама живет здесь, со мной, – сказала Джин. – Ей очень одиноко без меня во Франции.

– Мои родители умерли. Я потеряла их.

Мэри увидела их лица. Ей показалось, что это было тысячу лет назад, за тысячи миль отсюда, когда она сама не была ответственной за жизнь другого, ненормального «ребенка».

– Расскажите мне о них, – попросила Джин.

Мэри облокотилась на спинку дивана и прикрыла глаза. Естественно, она расскажет ей о них. Все врачи просили ее об этом. Болезнь Рэндела вынуждала ее открывать незнакомым людям свою личную жизнь.

– У меня было счастливое детство, – сказала Мэри, и ее прошлое нахлынуло на нее тысячами звуков, запахов, вкусов, образов, картин и чувств: очарование холодного зимнего утра… тапиоковый пудинг… вкус стебелька одуванчика на языке…

– Мой отец преподавал английский в колледже, – продолжала Мэри, вспоминая своего любимого кота, запрыгивающего в приоткрытое окно, и запах снега от его шерсти, колокольчик продавца мороженого в жаркий летний день… гудок старьевщика, не спеша бредущего по улице… Отец подарил ей маленькую красивую тетрадь в черном переплете, чтобы она записывала туда свои стихи. На каждом листе она аккуратно отмечала дату написания очередного стихотворения. Это была ее первая собственная книга.

– Моя мама тоже преподавала некоторое время в колледже, – сказала Мэри. – И вышло так, что я выросла в семье педагогов. Я была у них единственным ребенком.

Она вспомнила свою первую школьную форму, первые шелковые чулки, в которых ей казалось, что лодыжки у нее голые.

– Мы хорошо проводили время: играли в разные карточные игры, а по вечерам в воскресенье слушали передачи по радио, каждый со своим подносом на коленях. Это был воскресный ужин. Еще мы ходили в кино, в гости. Мой отец очень любил копаться в саду.

Она вспомнила крепкие руки отца, разрыхляющие землю в маленьком цветнике, увидела маленькую девочку, поливающую из лейки рассаду в деревянных ящиках. Тогда она и не представляла себе, что могут быть семьи, где люди кричат и бранятся между собой, а иногда даже дерутся.

– Моя мама любила людей, и у нас очень часто бывали гости, – продолжала Мэри. – Она была такой общительной, что не понимала дочь, которая больше всего любила сидеть дома, читать и писать рассказы, стихи.

Мэри вспомнила книги, которые она приносила из библиотеки. Подготовка к чтению была похожа на ритуал. Она нарезала тонкие ломтики белого хлеба, намазывала их маслом, а сверху посыпала сахаром и корицей. Потом она сворачивала их в трубочки, и нехитрое пирожное было готово. Она садилась на стул с книгой на коленях и принималась за чтение, час за часом просиживая в такой позе, откусывая маленькими кусочками любимое лакомство.

– У меня были очень добрые родители, – вздохнула Мэри.

– Вы очень тоскуете по ним. Вам их не хватает, – сказала Джин. Голоса двух женщин звучали обыденно, и их беседа была таким же нормальным делом, как и свет полуденного солнца у них на лицах, как чашки кофе у них в руках. – Вы рано вышли замуж?

– Мне было девятнадцать. Рэндел был в армии во время второй мировой войны. Мы поженились в 1948 году.

Мэри вспомнила маленькую церковь, где их венчали, свадебную вуаль, которая развевалась вокруг нее. Они взяли ее напрокат…

– Рэндел воевал в Италии. – Мэри посмотрела на Джин и пожала плечами. – Он так долго был на войне.

Джин ничего не сказала. До Мэри снова донесся запах мочи. В камине, неподалеку от них, валялись обрывки картона и бумаги. В кухне кто-то открыл кран.

Деньги за предыдущую книгу полностью уйдут на лечение, их получит Джин, доктор. Повязка на руке Рэндела – тоже деньги за книгу.

– Вы приезжали сюда после войны? – спросила Джин.

– Да. Мы приезжали сюда во время нашего медового месяца. Параллельно мы собирали материал для докторской диссертации Рэндела.

Мэри вспомнила ту зиму в Лондоне: в квартире в Хампстеде было так холодно, что изо рта шел пар. Они готовили на лампе горячий шоколад и согревались, лежа под пледом на кровати, где занимались любовью.

– Он защитил диссертацию? – спросила Джин.

– Да. Он нашел работу, и мы купили большой старый дом в городе, откуда мы были родом.

Мэри попыталась вспомнить, в каком месте на лужайке находилась табличка «Продается», но не смогла. Она увидела фасад родного дома, колонны, которые она сама отремонтировала и покрасила, чистый двор и порядок внутри дома…

Когда она открыла глаза, то вспомнила, что находится в маленькой гостиной на лондонской окраине, которая называется Доллис-Грин. Молодая женщина по имени Джин отхлебывала кофе в другом углу дивана, старого и грязного, а в комнату входил доктор Бун. За ним шла Пегги со своим рыжим сеттером.

Роб поднялся наверх и привел Рэндела, в халате и домашних туфлях. Мэри не могла заставить себя посмотреть на Рэндела. Она продолжала держать в руках чашку кофе, такую же пустую, какой была сейчас сама.

ГЛАВА 10

– О чем мы будем говорить, Рэндел? – спросил доктор Бун. «Наверное, приятно находиться в центре всеобщего внимания, – подумала Мэри. – Может быть, именно по этой причине люди прикалывают к руке бумажные цветы».