Чакра Кентавра (трилогия) - Ольга Ларионова

— Сэниа, к тебе можно? — шепотом спросил он.

По тому, как порывисто она поднялась, нетрудно было догадаться, что она еще не спала, хотя аметистового покрывала на ее плечах и голове уже не было.

— Нет! — сказала она.

— Сэниа, я прошу тебя…

— Нет!

— Черт побери, ты дослушаешь меня до конца? Я прошу тебя только показать мне магическую колоду, или как там она называется.

— Сейчас?

— Да. Сейчас. Я не хочу, чтобы об этом знал твой попугай.

Она медленно повернула голову на звук его голоса и еще некоторое время сидела неподвижно, как будто прислушиваясь к его дыханию. Широко раскрытые глаза при лунном свете казались совершенно черными и зрячими. Но это только казалось.

— Хорошо, — сказала она. — Следуй за мной.

— Дай руку!

— Нет.

Ее босые ноги уверенно ступали по толстым деревянным плитам, и рука почти не касалась стен и дверных косяков. Наконец она остановилась перед маленькой нишей, в которой висело чучело или изваяние крэга.

— Вот. — Она достала из ящичка обыкновенную карточную колоду, может быть, чуть крупнее тех, которыми на Земле сражаются в “дурака”.

Он взял карты, намеренно коснувшись ее пальцев, — рука отдернулась и спряталась за спину.

— Как школьница, честное слово! — проговорил он с досадой.

Рубашка карт напоминала резную решетку, столь характерную для здешней архитектуры. Юрг наугад вытащил одну карту, перевернул и посмотрел.

— Что я и думал… — пробормотал он.

— Ты вынул карту?.. — невольно вырвалось у нее.

— Можно подумать, что тебя волнует моя судьба.

— Я же удовлетворила твое любопытство! — обронила она высокомерно. — Теперь твоя очередь. Что же тебе выпало? Ну хотя бы попытайся описать, что там нарисовано? Скелет? Виселица?

Он глянул на карту, стараясь придумать что‑нибудь правдоподобное, но не столь зловещее.

— Здесь какая‑то птичка–бабочка…

— А цвет?

— Ближе к красному, — ответил он еще менее уверенно.

— Солнечный крэг! Это — выполнение всех желаний. Однако судьба к тебе благосклонна сверх меры, владетельный эрл!

Он повертел карту в руках, потом веером развернул всю колоду. Абсолютно белые прямоугольники, ни штриха, ни закорючки. Не то чтобы птички. Неужели никто из них не догадывался?..

— Это все, что я хотел видеть, — сказал он, опуская шулерскую колоду в ящичек. — А теперь иди досыпай.

Она повернулась и бесшумно заскользила прочь, растворяясь в лунном свете.

— Сэниа, — вырвалось у него против воли, — Сэниа, скажи, что мне сделать, чтобы ты наконец стала моей женой?

Она остановилась:

— Невозможное — полюбить.

— Спасибо, — горько проговорил он. — Я уже.

— Нет! — крикнула она. — У нас так не любят — на год, от моей постели до Звездной пристани. Ты воображаешь, что любишь меня, но думаешь в перерывах между мыслями о том, как через год соберется новая дружина выполняющих Уговор и они отправят тебя на твою проклятую Чакру!

— Не в перерывах, — возразил он, стараясь подойти к ней как можно бесшумнее, но она, словцо угадывая каждое его движение, отступала, едва он делал хоть один шаг. — Не знаю, как это тут у вас, но у нас, на Земле, любят одновременно: землю и солнце, мать и жену, свободу и… мороженое.

— Понятно. Большое сердце. Когда через год твой корабль направится к звездам, недоеденное мороженое можно будет бросить на пристани, а жену — человеку с пестрым крэгом!

— Что, что? Кто тебе сказал, что я оставлю тебя Гэлю? Он, конечно, милый мальчишка, но если он до тебя дотронется пальцем, я его убью!

— Но ты сам завещал меня ему в жены.

— Я?!

Она стряхнула его руки со своих плеч и отступила па порог своей опочивальни. Он опомнился: дальше он не смел сделать ни шагу.

— Сэниа, — проговорил он устало, — это все какая‑то белиберда с вашими традициями, в которых я не разбираюсь. Черт с ними. Но ты запомни, чтобы не было неприятностей: если кто‑нибудь другой хотя бы на будущее назовет себя твоим мужем, я изничтожу его любым видом оружия из твоего достаточно богатого арсенала и в лучших традициях земных мушкетеров. Вот так.

— Будущим ты уже распорядился, и это необратимо; но пока ты находишься на Джаспере, принцесса Сэниа не допустит, чтобы на нее пала хоть тень подозрения.

— Ну, спасибо, — поклонился он. — Мне твоя верность без любви — это как… впрочем, извини. Спокойной ночи.

Она оперлась о постель коленом и ждала, когда он уйдет.

— Сэниа, черт побери, я понимаю, что веду себя прежалким образом, но скажи: неужели я так отвратителен тебе? Что между нами — различие людей двух планет и рас, или то, что ты ошиблась, приняв меня за первого мужа, и не можешь мне этого простить? В чем дело — в твоем физическом отвращении ко мне или в зудящем самолюбии? С последним я как‑нибудь справлюсь, но если мы биологически несовместимы…

Он вдруг запнулся и почувствовал, что лопатки покрываются холодным потом. Он идиот… Несчастный космический донжуан… Месяц ходит вокруг нее, изнывая от тайной страсти, и пи разу не задумывался над тем, что похожи они могут быть только внешне! Раздобыть бы хоть учебник анатомии… Хотя — школьный учебник тут не поможет. Аллергия — это что‑то на уровне биохимии, в которой он ни уха ни рыла. Да, у них могут быть те же руки, ноги, губы, что и у землян; но вот состав крови, плазма — они могут быть попросту смертельно ядовиты для существа с другой планеты…

— Почему ты замолчал? — настороженно спросила она.

Вероятно, догадалась по его дыханию, что с ним творится нечто несусветное. Но как объяснить ей, какими словами, что он полюбил ее — и любит, и будет любить — как прекрасную женщину, одинаково желанную для мужчины любой планеты.

Но только сейчас ему пришло в голову, что она ведь сделана из другого теста.

Из другого белка.

Аллергия, этот бич всех аномально развивающихся цивилизаций, обрушившийся на ее родную планету, — ведь это может быть и смертельно!

— Прости, Сэниа, когда я гляжу па тебя, у меня путаются все мысли, и я говорю не то, что думаю… вернее, говорю, к сожалению, все, что думаю… а еще вернее — я вовсе не думаю, у меня вблизи тебя эту способность просто напрочь отшибает… И только сейчас я понял, что мы ведь действительно с разных планет, мы разные, разные, Сэниа, и мы, может быть, никогда…

Она медленно выпрямилась, и глаза ее, совсем черные и неподвижные, распахнулись на пол–лица:

— О чем ты?..

Он отступил к спасительному косяку, заведенными за спину руками вцепился в деревянную резьбу.

— Я просто не знаю, как и объяснить тебе это, Сэниа… у нас есть одна сказка… она меня всегда удивляла, потому что я не мог понять, что за ней стоит. Ну, там какой‑нибудь ковер–самолет — это аэроплан, ракета. Волшебное блюдечко с колечком — телевизор. Дворец за одну ночь — саморазвивающаяся конструкция. Все имеет реальную параллель — не в настоящем, так в будущем. А тут… Никакой действительной коллизии за этим я не видел, во всяком случае, до сегодняшнего вечера.

Она стояла перед ним — белая, в белом свете. Ледышка. И ждала.

— Понимаешь, у двух пожилых людей не было ребенка, а они об этом мечтали. Наконец некая волшебная сила сотворила… сконструировала… короче говоря, дочку они получили, и она ничем не отличалась от других девушек, разве что была красивее других. Но она была другого естества. Дочь зимней стужи и весеннего тепла. Снегурочка.

— Она была… слепа? — быстро спросила Сэниа.

— Нет, видеть она могла. А вот любить… Это было запрещено ей изначально. Табу под страхом смерти. Она не…

— Не могла — или не смела?

— И могла, и, конечно, посмела… И умерла.

Она подняла к вискам пальцы, совсем прозрачные в лунном свете. Он не предполагал, что она поймет так быстро.

— Значит, теперь ты откажешься от меня, чтобы я — жила?

Он не ответил.

Она еще с минуту стояла неподвижно, прислушиваясь уже не к нему, а к себе самой, а потому вдруг стремительно бросилась вперед, па только что звучавший голос.

Юрг отшатнулся, и она с размаху ударилась лицом и грудью о резной косяк. Застонав, опустилась на колени. Замерла. Он закрыл глаза и, пошатываясь, побрел прочь, по бесконечной анфиладе комнаток–бонбоньерок, и бесплотные паутинки вьюнка, свисавшего с низеньких арок, оплетали его голову и плечи. Сзади послышался шорох, спереди — тоже.

Он открыл глаза — Сэниа, растрепанная, с черной ссадиной на лбу, загораживала ему дорогу, и лицо ее было мертво и решительно.

— Сэниа, — прошептал он, — я не могу, я — не Мизгирь…

— Зато я могу. Все могу. Я, Сэниа–Юрг.

— Завтра я уйду из твоего дома. Сегодня. Сейчас.

— Попробуй!..

Он снова повернулся и пошел назад, к темнеющему проему двери в ее опочивальне. На черном фоне смутно означился белый крест, прозрачная дымка уплотнилась, контуры человека очертились резко и приобрели глубину — Сэниа, раскинув руки, загораживала ему путь, вслушиваясь в шорох его шагов. Надо связать ее, чтобы она не могла пошевельнуться. Ведь чтобы пройти через ничто, как они это называют, нужно сделать шаг вперед…