Царь нигилистов - Наталья Львовна Точильникова

Царь трудился понемногу,

Кушал, пил, молился богу

И от разных матерей

Прижил сорок дочерей…

Зиновьеву удалось, наконец, отделаться от собеседника, и он решительно направлялся к ним.

— Ой! — сказал Саша. — Пока отменяется. А то мы с тобой оба нарвемся на строгий выговор. В случае благоприятного исхода высочайшего суда.

— Что настолько?

— Ну, Пушкин был известный… вольнодумец. Я ее, кстати, до конца наизусть не помню. Надо список поискать. У Зиновьева наверняка есть. Хранится еще со времен Русско-турецкой войны, когда он молодым гусаром… или, в каких он там войсках служил?

— Кавалергардом, полагаю. Но очень может быть, он женат на младшей сестре поэта Батюшкова.

— Боже мой! Одни поэты.

— Но я не решусь у него спрашивать, — заметил Никса.

— В этом ты совершенно прав, лучше сразу у нее.

— А у дам такое бывает?

— У дам и не такое бывает.

Зиновьев неумолимо приближался.

— Он, кстати, в каком чине? — успел спросить Саша.

— Генерал-адъютант.

— Насколько это круто?

— Папá был генерал-адьютантом до смерти дедушки.

— Понял, — вздохнул Саша.

— Николай Александрович, Александр Александрович, думаю, нам пора, — сказал Зиновьев, подойдя к ним.

— Николай Васильевич, мы куда-то спешим? — спросил Саша.

— В восемь ужин, в девять вас хотел видеть государь.

— А сейчас сколько?

Никса достал брегет.

— Половина шестого.

— Николай Васильевич, а можно еще прокатиться по городу? По Петергофу? Мы ведь успеем.

— Хорошо.

Они отдали кружки торговке квасом, покинули станцию и сели в ландо. Экипаж покатился по мощеной мостовой.

До города было совсем близко, только пересечь пути.

Дома, больше напоминающие особнячки, магазинчики с полотняными навесами на первых этажах, дорога без всяких признаков асфальта. Ни одного автомобиля, даже старого, ржавого и брошенного где-нибудь в глубине двора. Зато несколько конных повозок и пара телег с сеном под управлением настоящих бородатых мужиков во вполне традиционной одежде: в косоворотках и полотняных штанах.

Больше всего Сашу поразила обувь.

— Николай Васильевич, можно ехать вровень с телегой? — попросил Саша.

Зиновьев поймал его умоляющий взгляд и бросил кучеру:

— Ванька, помедленнее!

И ландо притормозило.

— Никса, на нем действительно лапти или я сплю? — спросил Саша.

И указал «брату» глазами на мужика на телеге.

— Да, лапти, а что? — удивился Никса.

— Ничего. Непривычно.

Никса пожал плечами.

Он был мрачен, и всю дорогу смотрел в сторону.

— Мне не надо было тебе говорить? — спросил Саша.

— Надо, — вздохнул он. — Ты все правильно сделал. Одного не пойму, почему я тебе поверил.

— Потому что умеешь отличать правду от лжи.

Зиновьев смотрел вопросительно.

— Саша умеет не только освобождение Болгарии предсказывать, — объяснил Никса.

— Что еще за предсказание? — спросил Зиновьев.

Саша уж было открыл рот, но Никса положил ему руку на плечо.

— Только папá!

И в его голосе послышались такие железные нотки, что Саша сразу заткнулся, а Зиновьев не переспрашивал.

Проехали одну улицу, свернули на другую. Вдоль улиц стояли фонари, такие же изысканные, как на станции. Но чего-то не хватало. Эту странность Саша заметил еще на вокзале, но не смог понять, что не так.

Наконец, понял: не было проводов.

— Здесь тоже фонари газовые? — спросил он Зиновьева.

— Да, конечно.

— А они автоматически включаются или есть фонарщик?

— Фонарщик, — улыбнулся Никса.

— А можно посмотреть, как он их зажигает? — спросил Саша. — И, как они горят?

— Тогда мы точно на ужин опоздаем, — заметил «брат».

— Ну, и черт с ним! — бросил Саша.

— Не должно так выражаться, Александр Александрович! — сказал Зиновьев.

— Извините, — машинально сказал Саша. — Николай Васильевич, я хочу объясниться. Вас ведь предупредили, что я сумасшедший?

— Мне сказали, что вы еще больны.

— О, как политкорректно! Давайте уж называть вещи своими именами. Балинский это не с потолка взял! У них есть основания.

И Саша поймал холодноватый взгляд «брата».

— Никса, я государственную тайну выдаю? — спросил он.

— Ладно, — сказал «брат». — Не думаю, что от Николая Васильевича это возможно скрыть.

— Понимаете, — продолжил Саша. — В моих снах я существовал в другой реальности, там много чего было, но есть то, чего там не было. Например, паровозов, кринолинов, телег с сеном в городе, мужиков в лаптях и газовых фонарей. Я потому и попросился на станцию и в город, чтобы это все увидеть. Это как якорь, чтобы корабль не сорвало и не унесло в открытое море. Я еще не до конца понимаю, где реальность: там или здесь. Мне надо убедиться, что она здесь. Я коллекционирую доказательства. Это не блажь, не каприз, не подростковый бунт. Это такое лекарство.

— Подростковый бунт? — переспросил Зиновьев.

— Ну, как мне перед вами реабилитироваться? — спросил Саша.

— Пуговицу застегните!

— Хорошо. Уже холодновато, — кивнул Саша.

И застегнул проклятую пуговицу.

— Фонари зажигают после девяти вечера, Александр Александрович, — почти ласково сказал Зиновьев. — Вы не только на ужин опоздаете, но и к государю. Или это тоже неважно?

— Ну, что вы!

— Осенью насмотритесь еще на фонарщиков, — добавил Зиновьев.

— Можно хотя бы пешком пройтись? — спросил Саша.

Ландо остановилось, они спрыгнули на брусчатку и пошли вдоль улицы мимо хлебных, колбасных и кондитерских лавок.

Потянуло запахом трав и эфирных масел. Над очередной дверью висела вполне привычная надпись «Аптека», но без зеленого креста, зато с чашей с змеей после надписи.

— Можно зайти? — честно спросил Саша Зиновьева.

— За лекарством? — поинтересовался тот.

— Да, Николай Васильевич. За тем же самым.

Интерьер аптеки был совершенно непривычен. В темных деревянных шкафах со стеклянными дверцами стояли многочисленные пузырьки и бутылочки с латинскими надписями. За таким же деревянным прилавком стоял старичок с лысиной и седыми бакенбардами, в зале перед ним располагалось несколько кресел, а за спиной аптекаря была целая лаборатория с весами, ступками, колбами и ретортами.

Саша прилип к одному из шкафов и принялся читать названия на склянках. В них угадывалось что-то растительное, иногда минеральное, но ни одного знакомого бренда.

Никса и Зиновьев расположились в креслах, не проявляя к чудесным склянкам ни малейшего интереса. Краем глаза Саша заметил, как аптекарь вышел к ним и подобострастно их приветствовал: «Ваше Императорское Высочество!», «Ваше превосходительство!»

Потом переключился на Сашу.

— Вас что-то заинтересовало, Ваше Императорское Высочество?

— Все! — улыбнулся Саша. — Как вас зовут?

— Ильей.

— А по батюшке?

— Андреевичем… — с некоторым удивлением проговорил аптекарь.

— Илья Андреевич, можете мне свою лабораторию показать?

— Пойдемте, Ваше Императорское Высочество!

Так Саша оказался по другую сторону прилавка.

Кроме колб, весов и реторт в лаборатории присутствовал микроскоп и ступки с пестиками. И это было очень кстати.

— Илья Андреевич, а насколько сильный у вас микроскоп? Бактерии видны?

— Должны, Ваше Императорское Высочество…

— А, где можно такой купить?

— Я вам