Пройдённый путь (Книга 2 и 3) - Семен Будённый

Немного согревшись, я даже на ноги встал и заковылял к стоявшей отдельно от других избушке. Шагов двадцати до нее не дошел, упал в снег. Силы окончательно оставили. "Ничего, ничего, - успокаиваю сам себя, отдохну немного и доберусь. Только бы не потерять сознания". Лежу так, вдруг вижу, выбегает из хаты мальчонка лет двенадцати, в больших, не по росту, валенках. Задержался у покосившейся постройки, что-то собирает. А я хочу его позвать и не могу: голос на морозе потерял. Рукой машу, а он не видит. Страх меня берет: убежит - и тогда все пропало. Мальчик уже действительно собрался уходить, но на какое-то мгновение задержался, оглянулся и заметил меня. Осторожно, с опаской, подошел и, опершись руками на свои худенькие колени, пригнулся, посмотрел на меня большими черными глазами, в которых одновременно отражались испуг и любопытство.

- Тебя как звать? - через силу шепотом спрашиваю мальчугана.

- Мишкой.

- Так вот, Миша, позови мать.

Он убежал. А минут через пять привел седобородого старичка с такими же, как у него, большими черными глазами.

С помощью мальчика старик молча волоком потащил меня к избе. В хате он снял с меня шлем и бросил в печку, сказав, что в хуторе белые. Я спросил, нет ли у него бинта или куска чистой материи, чтобы перевязать голову.

- Нет, сынок, ничего. Вот разве мешок из-под картошки, он чистый.

Перевязали голову мешковиной. Ночью мне сделалось плохо. Я задыхался, терял сознание, на короткое время приходил в себя и снова проваливался в кошмарную бездну. Утром в хату пришли белоказаки,

- Кто это? - спрашивают.

Опередив старика, я сказался обозником, мобилизованным из Витебска.

- Жаль, не попадается комиссар или командир, а все только дрянь обозная, - выругался старший из казаков и сдернул с моей головы мешковину.

- Пустить в расход, чтобы не портил воздух, - предложил второй казак.

- Да не трожьте его, сам помрет, - недовольно пробасил третий. Разберись тут, кто прав, кто виноват. Офицеры теперь Деникина клянут не меньше, чем большевиков. Получается: паны дерутся, а мы страдаем, как этот, - кивнул казак в мою сторону.

Из дальнейших разговоров я заметил, что недовольство проявляется и у других казаков. Большинство из них ко мне отнеслись беззлобно. Больше того, сварив суп, плеснули немного мне и даже отрезали кусок баранины. А когда уходили, тот, который заступился за меня, вытащил из сумки рваную рубаху и бросил старику:

- Замотай парню голову.

Еще день пролежал я в надежде, что мне будет лучше. Но лучше не стало, хотя хозяин изо всех сил старался выходить меня. Он достал гусиного сала и смазал обмороженные места.

- Худо тебе, сынок, - участливо говорил старик, - а нам с Мишуткой ни кормить, ни лечить тебя нечем. Мать у него давно померла, - кивнул старик в сторону молчаливо сидевшего Мишки. - И все, что осталось не взятого казаками, спустили мы с ним, чтобы прокормиться.

К вечеру меня увезли в здание школы, где белые устроили лазарет. Он скорее походил на мертвецкую. Раненые и больные лишены были всякой медицинской помощи. Умерших долго не убирали, и они лежали тут же, рядом с живыми.

Когда рассвело, я осмотрелся. Возле меня лежал мертвый казак.

Часов в одиннадцать в лазарет пришли жители. Они вытащили мертвых, а живым сварили похлебку из костей. Если бы не старик и его внук Мишка, не выйти бы мне живым оттуда. Старик два раза приводил местного лекаря. Тот остриг и смазал чем-то голову. Старик выстирал обмундирование умершего казака и помог мне переодеться. Мишка приносил воду и кусочки хлеба. Мне тяжело было жевать, но я ел, чтобы сохранить жизнь. А Мишка, молчаливо смотревший на меня широко открытыми, полными сострадания глазами, торопливо собирал крошки в костлявый кулачок.

Константин Иванович вздохнул и, вынув из кармана платок, вытер глаза.

- Что же было дальше? - нетерпеливо спросил кто-то из темноты.

- Потом я немного окреп и задумал бежать. Просил старика достать лошадь, но он принес мне зипун и сказал:

- Лошадей, сынок, у всех казаки позабирали. Если под силу, уходи пешком. Только идти надо перед рассветом, а то, неровен час, беляки поймают.

До Маныча меня провожал Мишка.

- А тебе не страшно? - спрашиваю его. - Темно, да и казаки близко.

- Чего бояться-то! Батя говорил: "Бойся только своей трусости", коротко ответил он.

У Маныча мы простились. Осторожно ступая, я пошел по оттаявшему, изборожденному трещинами льду на правый берег реки, а Мишка, присев на потемневшую кучу снега, махал серой кубанкой. Постепенно густая дымка предрассветного тумана скрыла левобережье Маныча и моего юного спасителя.

Я благополучно добрался до Ростова и лег в госпиталь.

А когда выздоровел, захотелось повидать старика и Мишку. Пользуясь предоставленным мне отпуском для восстановления сил, я с попутной машиной поехал в освобожденный от белых хутор. Приехал поздно вечером. Забросив на плечи мешок с подарками Мишке и деду, зашагал к хате, где начиналась моя вторая жизнь. Но хаты не нашел. На ее месте чернела закопченная полуразрушенная печь с железной трубой. Соседи сказали, что старик умер от тифа, а Мишка куда-то исчез. К горлу подкатился комок. Не знаю, жив ли этот маленький хлопчик с большим добрым сердцем и грустными черными глазами, закончил свой рассказ комиссар Озолин,

Поезд Реввоенсовета вышел в город Александрию. Сюда выходили главные силы Конармии, сюда же перемещались полештарм и Особая кавалерийская бригада. По плану как раз здесь, в районе Александрии, войскам предстояло привести себя в полную боевую готовность перед выполнением боевой задачи. И мы собрались объехать дивизии, осмотреть их после проведенных оргмероприятий, проверить подготовку к предстоящим боям.

В город приехали вечером 12 мая. Комендант станции, матрос саженного роста, доложил, что в Александрии собралось около трехсот конармейцев.

- Каких конармейцев?! - удивился я, зная, что дивизии от города еще на расстоянии суточного перехода.

- Известно каких, ваших, - ответил комендант и, указывая на вокзал, добавил: - У меня здесь большая группа. Просят допустить к вам.

На вокзале нас окружили люди, вооруженные шашками, а некоторые винтовками и револьверами. Это действительно были конармейцы. Одни из них только что возвращались из госпиталей, других в свое время местные военные власти задержали для тыловой службы. И теперь, узнав, что Конармия движется на новый фронт, все они правдами и неправдами старались вернуться в свои части.

Было здесь и немало отпускников, просрочивших время, и даже тех, кто отлучился из частей самовольно.

Надо иметь в виду, что большинство бойцов Конармии являлись жителями только что освобожденного Дона, Ставрополья, Кубани и Терека. Воевали они с 1914 года, многие не были дома по четыре-пять лет, не знали о судьбе родных. Понятно, что после разгрома белогвардейщины на Северном Кавказе их потянуло домой, к семье. Считая, что война окончилась, они терпеливо ждали демобилизации. Но когда на западе появился новый враг и Конная армия двинулась на новый фронт, к командирам посыпались сотни просьб отпустить на побывку. Некоторых отпускали, другие ушли самовольно "хоть одним глазом взглянуть", что делается дома.