Илья Мечников - Глеб Буланников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Итак, совершенно ясно, что с целью сократить эти медленные отравления, ослабляющие сопротивление наших благородных элементов и усиливающие фагоцитов, следует вводить в пищевой режим кефир и еще лучше – кислое молоко. Присутствие большого количества молочных микробов неизбежно должно мешать размножению гнилостных микробов».
Поняв важность молочнокислых бактерий, Мечников стал каждый день пить кефир, который он делал сам – с помощью болгарской палочки, использовавшейся болгарами в югурте.
12
Было раннее утро. Мечников в полудреме сидел за лабораторным столом и ждал, когда придет его ассистент, молодой врач Мезоннев.
В углу лаборатории стояли четыре клетки. В первых двух сидели шимпанзе, в третьей и четвертой – мандрил и павиан.
Дорога этих обезьян в Париж заняла год, сто тысяч франков и три дюжины морских свинок.
Теперь они послужат прогрессу. Труд сделает из обезьяны вакцину.
Мечников исследовал сифилис. Человекообразные обезьяны, не считая обитателей квартала красных фонарей, были лучшими подопытными.
«Вчера (23 августа 1903 года), часа в четыре, – записал Мечников в дневнике, – с торжеством привезли "Эдуарда", который оказался очень нелюбезным и неуживчивым. Он сорвался с цепи, убежал и еле был пойман. Водворение в клетку было сопряжено с величайшими затруднениями. Но все это уладилось, и ему удалось сделать прививку сифилиса в двух местах. В ожидании первых проявлений в течение целых трех недель мы его не будем обижать, напротив, постараемся приручить и приласкать. Физиономия у него отвратительная, и свирепое впечатление усугубляется еще тем, что у него шатаются зубы и висит челюсть, так как он находится в периоде смены зубов. Ему, говорят, всего только три с половиной года, но силы он чрезвычайной. Едва его посадили в клетку, как он ее сокрушил и убежал».
Чтобы нагнать на обезьян сон, Мечников делал попытки напоить их спиртом. Павиан поддался, так же как и мандрил. Шимпанзе сопротивлялись. Выдержке обезьян позавидовал бы не один пропойца. Наконец Мечникову удалось склонить шимпанзе к сахару, намоченному в водке.
Признаки сифилиса стали проявляться спустя три недели. Это был первый случай сифилиса у животного.
Микроб сифилиса (бледная спирохета) очень хитрый. Фагоциты не могут его уничтожить. Бледная спирохета не седлает кровоток в попытке расселиться по всему организму. Она остается там, где зарождается. Собирается в упругий шар и отпружинивает фагоциты, не неся никаких потерь.
Между тем у Мечникова на веке расплылось красное пятно.
«С одной стороны, разум твердил мне, что зараза не могла попасть мне в глаз, а с другой – несомненное сходство с началом болезни у обезьян сильно влияло на воображение. Мне уже представлялся в перспективе прогрессивный паралич (для меня не было бы большего несчастья, как мания величия, столь свойственная этой болезни) и тому подобные мерзости… Шансов заразиться у меня предостаточно».
Противоядие было найдено в течение двух недель. Ртутная мазь. Обезьян удалось вылечить.
Красное пятно оказалось аллергической реакцией.
13
Заочная полемика Мечникова и Толстого длилась несколько десятилетий.
Никаких пикировок. Выпадов. Ссор. Толстой писал что-то мировоззренческое, Мечников на это отвечал. Ответ уходил в публичное поле, но самого Толстого не достигал.
Мечников любил Толстого как писателя, но не соглашался с ним как с мыслителем. Толстой к теориям Мечникова относился отрицательно, но с редкой ревностью. В Мечникове было нечто такое, что беспокоило Толстого. Стоило произнести его имя, как Лев Николаевич начинал хмуриться.
Они, в общем, всё понимали друг о друге. У каждого сложилось свое видение противоречий, и каждый из них ясно видел, в чем состояла разница их позиций.
Мечников отправлял Толстому свои «Этюды о природе человека».
Гольденвейзеру Толстой говорил:
«Я этой книги не прочел, а только просмотрел ее. И читать не буду. Все, что скажет и может сказать Мечников, я знаю. Он очень образованный и ученый человек, но он не понимает того, что нужно людям. Горе не в том, что мы живем мало времени, а в том, что мы плохо живем, живем против себя и своей совести. Мы наполняем свою жизнь делами, которых не надо бы было делать, или тратим ее на шумиху слов. Одно надо, чтобы проснулось сердце человеческое и чтобы там засела мысль о боге. Чтобы эту вот мысль человек признал единственным своим руководителем, единственной властью над собой и жил по ее указаниям».
В просмотренной книге стоит тридцать одна пометка.
В основном это вопросительные знаки и короткие фразы вроде «не знает Христа», «эротомания», «совершенно детское рассуждение».
Позже Толстой писал:
«Мечников придумывает, как посредством вырезания кишки, ковыряния в заднице обезвредить старость и смерть. Точно без него и до него никто не думал этого. Только он теперь хватился, что старость и смерть не совсем приятны. Думали прежде вас, г-н Мечников, и думали не такие дети по мысли, как вы, а величайшие умы мира, и решали и решили вопрос о том, как обезвредить старость и смерть, только решали этот вопрос умно, а не так, как вы: искали ответа на вопрос не в заднице, а в духовном существе человека».
«Я много вынес из этой книги интересных сведений, так как Мечников, несомненно, большой ученый. Только удивительна в нем самодовольная ограниченность, с какой он убежден, что решил чуть ли не все вопросы, волнующие человека. Он так уверен, что счастье человека в его животном довольстве, что, называя старость злом (вследствие ограничения в ней способности физического наслаждения), даже и не понимает, что есть люди, думающие и чувствующие совершенно наоборот. Да, я дорожу своей старостью и не променяю ее ни на какие блага мира».
Вместе с тем Толстой ел мечниковскую простоквашу и хорошее самочувствие относил на ее счет.
14
Мечниковы ехали в Ясную Поляну из Стокгольма.
Ехали на перекладных. С остановками в Петербурге и Москве.
В столицах его рвали на части. Лекции, доклады, интервью. Газеты наутро выходили с заголовками: «Мечников сказал…», «Мечников заявил…», «По мнению Мечникова…».
Видевшие Мечникова восхищались его моложавым видом.
Он говорил:
– Мне 64 года, и вы видите, насколько я сохранился. Уж много времени я по-человечески не спал. Отсюда еду на Высшие женские курсы и, может быть, прочту лекцию. Сегодня я опять не буду спать, так как еду в Ясную Поляну. А там – за границу. А уж какое спанье в поезде! Я теперь себя лучше чувствую, чем в 35 лет. Тогда я страдал перебоями сердца, часто утомлялся; случались обмороки. Обращался я и к немецким, и к французским врачам. Не помогли. После этого я решил лечить себя сам. Совершенно не ем и не пью ничего сырого. Не курю, не употребляю спиртных напитков. Кофе не пью, а чай совсем жидкий, еле окрашенный. И должен сказать по совести, что я в свои 64 года себя чувствую лучше, чем в 35 лет. Особенно с тех пор, как по три раза в день ем болгарскую простоквашу.
В Стокгольм Мечников ездил за Нобелевской премией.
Совещание в честь присвоения Мечникову Нобелевской премии.
Большой чести он в этом не видел. Нобелевский комитет состоял, по его мнению, из некомпетентных людей. Который год они обходили заслуги Коха. Премию вручили уже всем. А Кох ведь один из родоначальников бактериологии.
Премию Мечников разделил с немецким бактериологом Паулем Эрлихом. Они состояли в дружеских отношениях, и Мечникову было в радость иметь в солауреатах приятеля. Хотя с научной точки зрения между ними не было почти ничего общего. Они доказывали противоположные стороны теории иммунитета. Открытия одного могли поставить крест на открытиях другого.
Пауль Эрлих, немецкий бактериолог.
Было, конечно, очень кстати обзавестись деньгами. Мечников собирался приступить к новым опытам с обезьянами, как только вернется из России.
А точнее, из Ясной Поляны.
Ведь заезд в Россию был главным образом вызван желанием встретиться с Толстым.
Дорога к Толстому.
15
Когда они вошли в дом, Толстой спускался по лестнице. Быстро оглядев вошедших, сказал:
– Между вами есть сходство. Это бывает, когда люди долго и хорошо живут вместе.
Затем извинился и попросил отпустить ему несколько часов. Нужно кончать утренний урок.
Он написал два письма, Черткову и Маковицкому, записал в дневник: «Мало спал, встал рано. Приехал Мечников. Не успел еще говорить с ним» – и принялся читать какую-то книгу.
Вышел к обеду. Разговор пошел легкий, приятельский. Шутки, улыбки, смех. Говорил больше Мечников. Рассказал о вручении Нобелевской премии, о кулуарных делах комитета. Объяснил Толстому, что ему премию не вручают, потому что секретарю комитета не нравится его религиозное учение.
