Судьба и воля - Лев Клиот

– Теперь, что я бы вам посоветовал: на что обратить внимание при выборе направления для инвестиций. Во всех традиционных товарных группах царит жестокая многоуровневая конкуренция. Найдите что-то такое, чего нет, или оно присутствует в незначительных объемах на наших прилавках. Что-то небольшое по объемам в физическом смысле, что, например, уместившись в одном морском контейнере, сможет занять свое место в сотне наших магазинов. Я понимаю, это звучит как «найди то, не знаю что», но на то вы, по характеристике Клиффа, и талант, способный на неординарные решения.

Они проговорили до полуночи о тонкостях бизнеса, о ситуации в послевоенном мире, о местной кухне, о Чарли Чаплине, с которым Стивен оказался близко знаком, и завсегдатаях – посетителях этого ресторана, среди которых можно было встретить очень интересных людей, звезд экрана, политиков, капитанов крупного бизнеса.

Борис подумал, что сюда было бы интересно прийти с Митчелами. Роберт говорил, что его юная жена с ума сходит по кино, по театру и знает всех ведущих актеров. Вот и устрою им приключение. Он поинтересовался у Стива насколько сложно заказать тут столик.

– Можно и за месяц не получить места, но я завтра улетаю в Калифорнию, а на воскресенье у меня как раз есть заказ, и мы перепишем его на вас.

Мэри от радости запрыгала и захлопала в ладоши:

– «Stork Club»! Ведь туда не попасть! Борис, вы гений! Роберт, мы едем покупать мне платье для приемов. Нам нужно выглядеть не хуже всей этой надутой публики, иначе я умру со стыда.

– Роберт! – Борис обратился к партнеру, когда они вышли покурить на веранду. – Как ты справляешься? – Он кивнул в сторону убежавшей проводить ревизию своего гардероба юной леди. Оба рассмеялись.

– Знаешь, когда у нас закрутилось, я жутко комплексовал, ведь она почти на двадцать лет меня младше. Но она – совершенно естественная, искренняя девчонка и с самого начала вела себя так, будто мы из одного колледжа, ну может я на один курс старше. Вот таким я теперь себя и ощущаю.

Воскресный вечер в «Stork Club». Ни одного свободного места. На Мэри черное платье с глубоким декольте, на шее жемчужное ожерелье. Все куплено накануне. Роберт сияет, он был рад причине подарить жене что-то значительное – ожерелье из дорогих – и он горд тем, как выглядит Мэри. А выглядит она потрясающе. На ее фоне Анна Варшавер – воплощение скромности и смущения. Это подружка Мэри, и это сюрприз, о котором Роберт таинственно намекал во время их чревоугоднического вечера.

Анна настолько отличалась от тех женщин, которые окружали его в последнее время, что он чуть не рассмеялся, когда она протянула ему свою мягкую ладошку, повинуясь напору представившей ее подруги:

– Это – лучшая девушка Нью-Йорка! Она умная, красивая и просто пупсик.

На слове «пупсик» Мэри подтолкнула Анну к нему, и та, словно извиняясь за такое представление, пожала плечиками и протянула ему руку.

– Анна Варшавер! И, пожалуйста, простите мою подружку. Я никакой не пупсик, я учусь в Колумбийском университете на медицинском, – и она строго посмотрела на Мэри, которая только усилила поток хвалебной характеристики своей протеже. Тут уже Роберт попытался остановить ее:

– Анечка сама о себе все расскажет, ты ее ужасно смущаешь.

Весь этот разговор происходил перед входом в клуб и закончился после того, как они переступили его порог. Атмосфера заведения предполагала некую возвышенность поведения, по стенам были развешаны портреты «великих», посещавших это место в разное время. Возможность увидеть некоторых из них сидящими за столиками была разлита в окружающем воздухе, словно хороший коньяк, будоражащий воображение. Залесский пропустил Анну вперед, ее волосы коснулись его лица, что-то непонятное произошло за эти несколько мгновений, пока они двигались к зарезервированному для них столу.

Борис, всего минуту назад познакомившись с этой молодой особой, которой на вид было немногим более двадцати, представил вдруг уютную комнату, кроватку с младенцем в ее центре и склоненную над ней Анну. Эта удивительная картина высветилась перед ним, словно кадры немого кино на белой стене. Пораженный этим видением, он, как только все заняли свои места, уставился на ничего не подозревающую девушку, забыв на какое-то время о чувстве такта. Аня от этого взгляда густо, от корней волос до окружавшего стройную шейку белого воротничка, покраснела. Роберт с Мэри победно переглянулись, в их глазах развевался американский флаг: «Йес! Мы сделали это!».

А Залесский в это время пытался проанализировать, что произошло. Эта девочка, этакая отличница, этакая правильная, воспитанная, так легко покрывающаяся румянцем смущения, совсем не его образ «прекрасной дамы». Пупсик! Большие глаза, ресницы, словно опахала, маленький аккуратный носик, рот-вишенка. Миниатюрная фигурка, при этом ножки, как и обнаженные руки, налиты крепкой полнотой, словно яблочным соком. И все это вместе было как-то по-особенному сексуально. Он рассмеялся про себя: «Стеснительная куртизанка». Господи, что за ерунда приходит в голову. И встряхнув, перед тем как уложить на колени, салфетку, словно прогоняя ею рой неожиданных мыслей, он присоединился к изучению меню.

Играл маленький оркестр, прекрасно звучал рояль. Они пили легкое розовое вино. Роберт учил девушек правильно есть устрицы. Мэри, забыв, что она важная дама в шикарном наряде, вертела головой в надежде увидеть их – самых-самых. И в какой-то момент она схватила за руки сидевших по обе стороны от нее мужчин.

– Ущипните меня, если это во сне.

Роберт ее ущипнул, и Мэри приглушенно взвизгнула:

– Сумасшедший! Я ведь фигурально. Посмотрите, кто сел к роялю!

Все повернулись в том направлении, откуда зазвучал необыкновенно приятный голос, окрашенный печалью баритон.

– Это же Синатра!

Борис вопросительно посмотрел на Роберта.

– Этот парень покорил сердца всех наших сопливых девчонок.

Роберт тут же получил пинок под столом за пренебрежительный тон в отношении кумира. Мэри не могла усидеть спокойно и то и дело порывалась сорваться с места и продвинуться поближе к певцу, от которого их отделял всего один ряд столиков. Роберт удерживал ее:

– Брось, что ты собралась делать?

– Автограф! Я не переживу, если не получу его.

Борис заметил, что выглядит «кумир» как-то уж очень невесело.

– Так у него, говорят, неприятности. Отлучили от студии в Голливуде и что-то в семье не ладится, – пояснил Роберт.

– Мэри, ему сейчас точно не до автографов.

– Ничего вы не понимаете! Наоборот, это поддержка для него в такой ситуации, это ведь внимание, это ведь интерес и это любовь публики!

И она, стряхнув мужнюю руку, ринулась к роялю. Борис рассмотрел худощавое лицо этого молодого мужчины. Если он лишь изображал грусть и печаль, то, надо отдать ему должное, делал это весьма талантливо. А пел он без сомнения замечательно.

Мэри, между тем, дождавшись, когда он закончит, стоя у рояля, зааплодировала громче всех и, сложив руки на груди, жестом показала певцу, что мечтает получить автограф. Ее голос потонул в шквале оваций, но он понял ее немую жестикуляцию и протянул руку за тем, на чем нужно было расписаться. И Мэри вдруг поняла, что у нее с собой ничего нет. Она обернулась к своим спутникам и, понимая, что они ее не услышат, просто помахала руками. Борис первый сообразил, в чем дело, не найдя ничего лучшего, схватил приготовленный официантом на красивом листе тисненой бумаги с гербом клуба счет. Он прорвался сквозь образовавшуюся из таких же, как и Мэри, любителей автографов толпу, и в тот момент, когда она протягивала Фрэнку этот обязанный стать историческим бланк, нечаянно задев локтем, смахнула положенные певцом на полированную поверхность рояля темные очки. Пролетев чуть более полуметра, они легли прямо под ботинок Бориса, продолжавшего в этот момент движение, и с негромким хрустом разломились на две половинки. Залесский поднял эти обломки и с сожалением посмотрел на Синатру:

– Мы постараемся починить, – но продолжить не смог. Мэри запричитала извинения и почти успела расплакаться, но Фрэнк вышел из-за рояля, поцеловал ей руку и с улыбкой сказал:

– Пусть эти очки останутся у вас, как символ моей сломанной жизни!

Он и сопровождавшие его друзья покинули клуб. А назавтра в желтой прессе вышли статьи с заголовками: «Синатра во всеуслышание объявил о том, что его жизнь и карьера окончательно разрушены».

Две половинки оправы из черного пластика, с сохранившимися линзами серого цвета, лежали на комоде в гостиничном номере Бориса Залесского. Он смотрел на них, прикидывая, можно ли их починить. Позавтракав яичницей с беконом и чашкой крепкого кофе, он отправился в город, решив найти магазины, торгующие очками, в надежде получить у них совет по этому поводу. Мэри решила оставить себе эти «светозарные осколки» и в случае их восстановления, и в случае, если они так и останутся половинками. Почему ему захотелось посетить несколько таких магазинов, ясно он себе не представлял. Разве что сравнить цены. Но что-то иное копошилось в подсознании. В этом было какое-то зерно, и он его нащупает. Это состояние ему знакомо. Надо только не давить на себя, не гнать лошадей, свободно держать поводья – и прозрение наступит.