Трижды заслуженная вдова - Фаина Раевская

Во как! Охранника, значит, под замок, а у нас с Люськой — подписка о невыезде. Хорошо все-таки иметь Вовку в родственниках!

—    Ой, господи, совсем из головы вылетело! — всплеснула я руками. — А Паша, говоришь, в больнице?

Парень кивнул.

—    В какой?

—    В центральной, городской... Хирургия, девятая палата... Чертов его фамилия... А меня Василий зовут, — добавил охранник.

Я кивнула и задала еще один вопрос:

—    Слушай, Вася, а Соня часто вас привлекала к работе в качестве шофера?

—    Бывало. Тогда один оставался на объекте, а другой шоферил...

—    А сейчас напарник твой где?

—    Обход делает. Позвать?

—    Да нет, не надо, — отказалась я. — Ты, пожалуй, скажи нам адрес Пашки, на всякий случай...

Василий дал нам домашний адрес Павла, помахал рукой на прощание и попросил:

—    Вы ему привет передавайте...

К счастью, Павел жил в нашем городе и лечил свой аппендицит в нашей же городской больнице. Поэтому Люська ворчала совсем недолго и вскоре уже с чувством подпевала моему любимому Меладзе, кассету которого я практически не вынимаю из магнитолы.

Городская больница располагалась неподалеку от центрального парка и являла собой семиэтажное здание когда-то белого цвета.

Наш мэр в последнее время проникся идеей сделать город столицей Московской области. В связи с этим он установил на площади перед муниципалитетом огромный глобус, вероятно, Подмосковья с красной точкой посередине. Думаю, что эта точка символизировала столицу Московской губернии. По причине сильной занятости всеми этими делами мэр совсем позабыл о всех медицинских учреждениях будущей столи-цы в общем и о городской больнице в частности. Здание, построенное лет тридцать назад, постепенно ветшало, канализационные и отопительные трубы то и дело лопались, и приходилось только удивляться самоотверженности и смелости врачей и больных, рискующих здесь находиться.

В холле больницы сидело несколько человек. Были это больные или их родственники, определить не берусь: по причине холодов все облачились в верхнюю одежду и уличную обувь. Возле окошка справочной, которая, судя по табличке сверху, работала круглосуточно, постепенно остывал в ожидании какой-то невысокий дядька.

—    Не работает? — грозно спросила я, стукнув в окошко.

—    Хрен ее знает, — обдал нас перегаром мужичок с ноготок. — Два часа жду — никого нет. А без пропуска не войдешь...

Далее последовал набор непечатных выражений, из которых я, как филолог, поняла только предлоги. Люська с уважением глянула сверху вниз на корифея народной словесности.

—    Как это «никого нет»? — рявкнула я. — Тут написано «круглосуточно»!

—    У меня тоже на сарае кое-что написано, а там дрова сложены, — хихикнул мужичок и в сердцах хватанул по раме кулачком.

Втроем мы уставились на окошко в ожидании каких-нибудь перемен. Ничего не происходило.

—    Безобразие! — громко возмутилась Люська. — Я буду в Минздрав жаловаться!

Резонно рассудив, что жалоба, скорее всего, канет в вечность, я коротко скомандовала «За мной!» и решительно двинулась к стеклянным дверям. Тут же, откуда ни возьмись, возник добрый молодец в форме охранника и лениво протянул:

—    Вы, граждане, куда путь держите?

Дядька хотел объяснить молодцу наш маршрут, но я незаметно ткнула его в бок и как можно убедительнее заявила:

—    К главному! У моего дяди гангренозные изменения ревматических конечностей в правом верхнем углу левой половины заднего мозжечка! Уникальный случай, между прочим! Главный нас с утра ждет, но мы опоздали — дядю откачивали...

Мужичок проникся, сделал грустное лицо и приготовился падать в обморок. Люся бережно подхватила его под локоток, страхуя хуя от несчастного случая, и осуждающе посмотрела на добра молодца. Пока тот осмысливал диагноз, мы торопливо прошмыгнули к лифту. Оказавшись внутри кабины, все трое облегченно вздохнули.

—    Ну, девки, с меня пол-литра! — восхищенно моргнул дядька. — Цельный день здесь маюсь!

—    Тебе куда? — спросила Люська.

—    Так в хирургию же! Дружок мой, Семеныч, с супругой своей повздорили малость! Она дама крупная, ну и зашибла его ненароком! Третий день здесь мается, бедолага! Семеныч-то, святой человек, на супругу не гневается, ни-ни! Вчерась позвонил мне по оказии. «Кузьмич, говорит, спасай! Не могу я здесь больше всухую лежать! Помираю, грит, весь на корню!» Я-то мигом смекнул, чего дружку надо, ну и... А тут... Девки, а может, того? У меня есть...

Кузьмич многозначительно подмигнул и распахнул кургузую куртенку. В обоих боковых карманах нахально торчало по горлышку поллитровой бутылки водки.

—    Не, Кузьмич, спасибо! — проявила я благородство, вспомнив сеанс стрессотерапии. — Лечи друга, ему нужнее!

—    И то верно! — Кузьмич оказался на редкость покладистым человеком.

Лифт остановился на шестом, предпоследнем этаже. Выше располагались только операционные, но нам туда не надо. Юркий мужичок с поллитровками куда-то исчез, а мы с Люськой направились к девятой палате.

Внутри большого помещения стояло шесть кроватей. На каждой лежали больные, некоторые в весьма замысловатых позах. Один дядечка, к примеру, живописно отвел руку в сторону, словно хороший хозяин, демонстрирующий размеры своих владений. Другой поднял ногу будто в стремлении пометить территорию. Мы с Люськой несколько растерялись при виде таких живописных композиций.

—    О, девочки пришли! — радостно воскликнул тот, что с рукой.

—    Вы случайно не ко мне? — кокетливо поинтересовался мужик с ногой.

—    А... кхм... где тут у вас с аппендицитом лежат? — приходя в себя, спросила я.

—    Пашка, это к тебе, — разочарованно протянула «нога».

На кровати, стоящей возле окна, произо-шло шевеление, и на свет божий выползла бледная и абсолютно круглая физиономия.

—    Вы ко мне? — физиономия разлепила пухлые губы и с удивлением перевела взгляд с меня на Люську.

—    Братик, любимый! — я со стоном бросилась к Пашке. — Что же они с тобой сделали?!

—    Аппендицит вырезали... — обалдел «братик».

—    Какой ужас! Ты, наверное, поэтому и не узнал сестричку свою, Машку... — продолжала причитать я, подмигивая Павлу сразу обоими глазами.

—    Узнал сестричку Машку...

Я очень обрадовалась, что Павел оказался правильным парнем — в меру понятливым и способным быстро разобраться в ситуации. Он чмокнул меня в щеку и поинтересовался, указывая глазами на Люську:

—    А это наша мамочка?

Подруга зарделась.

—    Нет же, Пашенька! Это наша вторая сестричка, Катька!

Павел здорово испугался, узнав о таком невероятном количестве новых родственников, но держался молодцом. В знак благодарности Люська вручила ему карамельку, завалившуюся недели три назад в дыру в кармане куртки.

Вся палата с интересом наблюдала за бесплатным цирковым представлением.

—    Ты уже ходячий? — озабоченно спросила Люська-Катька.

Павел пожал плечами:

—    Не знаю, не пробовал пока...

—    Господи, ну, конечно же, ходячий, только ты сам об этом еще не знаешь! — бодро воскликнула я. — Вставай, брат!

«Брат» выпростал из-под одеяла обе ноги и, морщась и вполголоса матерясь, поднялся. Круглое лицо его при этом приобрело такое страдальческое выражение, что я прониклась сочувствием к больному и посоветовала:

—    Накинь что-нибудь теплое, а то в коридоре холодно, как у пингвинов в Арктике!

Поддерживая Павла с обеих сторон, мы вывели его в коридор и бережно усадили на банкетку, стоявшую возле станы.

—    Тебе Вася привет просил передать, — вспомнила Люська, усаживаясь рядом с Пашкой.

—    Так вы от ребят? — обрадовался он. — Зачем же тогда весь этот карнавал?

—    Нет, Паша, мы не от ребят, — покачала я головой. — Мы сами по себе. А весь этот, как ты выразился, карнавал лишь для того, чтобы, когда к тебе придут из прокуратуры (а они таки придут, можешь мне поверить!), ты оказался чист перед светлыми очами Вовки Ульянова. Что могут сказать твои соседи по палате? К Пашке, мол, сестренки приходили... Ну, а ты у нас парень умный, только подтвердишь... Да, кстати, Серегу уже посадили, ты в курсе?

Пашка в курсе не был. Его круглая физиономия неожиданно вытянулась и приобрела выражение обиженной лошади.

—    3-за ч-что? — пролепетал он.

—    Твоего друга, — печально вздохнула Люська, — подозревают в убийстве Софьи Арнольдовны Либерман...

—    Но... Серега... Он же... Она... Не может быть!

—    Увы, — подтвердила я. — И нам бы хотелось, чтобы ты рассказал о друге...

Павел задумался. Мы с Люськой застыли со скорбными выражениями лиц, боясь спугнуть птицу удачи.

— Серега не убивал! — наконец решительно заявил Пашка. — Они с Соней были любовниками.