Побег из тьмы - Павел Дарманский

Если «святая» библия писалась по внушению самого бога, то почему же в ней масса прямых противоречий и безнравственных рассказов, например о гомосексуализме, кровосмешении, снохачестве, убийствах, грабежах и т. д. Не случайно один исследователь библии сказал, что в моральном отношении басни Эзопа стоят несравненно выше «священных писаний».

Следует обратить внимание на тот факт, что каждая религия имеет свои «священные писания»: у христиан библия (Ветхий и Новый завет), у иудеев — Ветхий завет, у мусульман — коран, у браманов и буддистов — Веды и Упанишады, у последователей Зороастры — Авеста и т. д. И каждая религия признает божественным только свое «писание» и отрицает «писания» других религий, признавая их выдумками людей. На самом же деле все так называемые «священные писания» — произведения человеческие, выдуманные, сочиненные и в разное время записанные смертными людьми. Это я понял ясно.

«РАБ БОЖИЙ» СТАНОВИТСЯ СВОБОДНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ

Не спешите упрекать меня в нечестности за то, что, будучи фактически уже неверующим, я еще некоторое время продолжал служить в церкви. Душевное состояние, в котором я тогда находился, может понять только тот, кто сам пережил что-либо подобное.

Было бы ошибочно думать, что еще вчера человек верил в бога, а сегодня стал атеистом. Не так легко переменить даже мнение о ком-либо или о чем-либо. Тем более трудно изменить свое мировоззрение, переформировать свои убеждения, которые были идеологическим фундаментом жизни. Процесс борьбы между верой и разумом, между реальной жизнью и религиозной мистикой, процесс окончательного перехода от веры в бога к атеизму был не только продолжительным, но и поистине трагическим. Были моменты, когда я предпочитал жизни смерть. Словами трудно передать все, что я пережил и передумал в этот период.

Отбрасывая постепенно один церковный догмат за другим, я в конце концов окончательно потерял веру в божественное происхождение библии, церкви, ее таинств и обрядов, потерял веру в чудеса. Творение мира из ничего, одним только словом, всемирный потоп, остановление Солнца и Луны по слову Иисуса Навина; поглощение китом Ионы и его спасение через трое суток; претворение воды в вино; насыщение пятью хлебами пяти тысяч человек (не считая женщин и детей), воскрешение уже смердевшего Лазаря и других лиц, воскресение самого Христа — все эти и многие другие библейские чудеса превратились для меня не более чем в сказочные повествования, имеющиеся и в других религиях.

Так в поединке свободного разума со слепой верой последняя была уничтожена. Религия была разоблачена на ее же собственной почве.

Шел 1957 год… Я уже перестал увязывать богословие с наукой, косную церковность с современной действительностью Продолжал читать естественнонаучную литературу. Теперь уже, гуляя по кладбищу после богослужений, увлекался не «творениями святых отцов» или монахов-пустынников, не богословскими дореволюционными журналами, а научно-атеистическими книгами. Запоем читал и художественную литературу.

Знакомство с основами астрономии, естествознания, дарвинизма раскрыли предо мной всю антинаучность и лживость религии. Из сочинений Л. Фейербаха, К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, Г. В. Плеханова мне стала ясна сущность религии и причины, которые ее породили. Рабство и крепостничество, инквизиция и монастыри, декабристы и революционеры, самодержавие и «святейший» синод предстали передо мной в совсем ином свете. Я понял, что образ Христа, формировавшийся в течение первых двух столетий новой эры, возник так же, как образ Озириса и Таммуза, Адониса и Аттиса, Митры и Диониса. Мне стали понятными причины, породившие христианскую религию, понятными стали и исторические условия, способствовавшие принятию многими веры в мессию и успешному распространению этой веры.

Я проникся твердым убеждением, что все многочисленные противоречия в библии, в учении «отцов церкви» и жизни духовенства и верующих людей имеют место потому, что христианство — такая же земная религия, как и вообще все остальные религии на земном шаре, существующие ныне и когда-либо существовавшие. Став на точку зрения материалистического понимания сущности религии, жизни человеческого общества и природы, я уяснил, что все естественные и социальные явления вызываются объективными причинами, а не зависят от воли какой-то сверхъестественной силы. Нет в мире таких вещей и явлений, которые нельзя было бы объяснить научным путем. «Чудес в природе и в истории не бывает», — сказал В. И. Ленин. И эта истина — непреложна.

И хотя для меня уже было ясно, что религия — ложь, а истина — в науке, порвать с религией оказалось не совсем легко. Пугал завтрашний день: что я буду делать завтра? Куда пойти работать? К кому обратиться за помощью? Жива была в памяти молва церковников по случаю разрыва с религией Е. Дулумана. Тогда богомудрые отцы-преподаватели внушали нам, студентам, что в светском обществе не будет ему доверия, что на него будут смотреть, как на неустойчивый элемент; помню, даже называли его предателем. Многие верили этому вздору, и я верил, не понимая, что перемена убеждений ничего общего с предательством не имеет, упускал из виду, что ведь атеисты ведут специальную работу среди верующих, чтобы помочь им понять ложность религиозного мировоззрения и порвать с религией. Находясь, как говорится, между Сциллой и Харибдой, я написал откровенное письмо ленинградскому митрополиту Елевферию. Но ответа от него так и не последовало.

Служа священником, материально я был обеспечен хорошо. Казалось бы, чего еще надо? Но это меня не удовлетворяло, ибо отчетливо сознавал, что смысл жизни заключается не только в материальных благах. Уж слишком коротка человеческая жизнь, чтобы разменивать ее на деньги. Сан священника стал тяготить меня. Чем глубже и полнее я постигал смысл своего положения, тем сильнее, болезненнее ощущал оторванность от общества, от жизни. Люди трудятся, строят новую жизнь, а я? Неужели смысл моей жизни лишь в том, чтобы совершать по «служебнику» или «требнику» то или иное богослужение? Спасение души? Но от чего и от кого спасаться? От греха? Но Христос уничтожил грех. От ада? Но ад разрушен Христом. И зачем спасаться, если, по учению церкви, Христос всех спас? А если каждому приходится спасаться своими силами, значит Христос не спас никого.

В результате раздумий над целью и смыслом жизни я убедился, что глубоко ошибся, избрав священническое поприще. Мне не давали покоя замечательные мысли М. Горького и Н. Островского, что жизнь — это величайшее благо — становится нестерпимой мукой, когда человек отрывается от народа, и, наоборот, с народом, в обществе и трудная жизнь имеет свои радости и глубокий смысл.

Не думайте, что я с целью обманывал верующих, вводил людей в заблуждение. Нет! Я сам был глубоко обманут религиозной идеологией! Я нашел себя в жестоком заблуждении, а мое положение священника волей-неволей понуждало, если не вводить в заблуждение других, то, по крайней мере, укреплять их заблуждения.

Я не мог со спокойной совестью наблюдать, как верующие люди, от старости или недугов едва передвигая ноги, тянулись в церковь, а попы, упитанные, здоровые и редко трезвые, часто с опозданием на богослужение подкатывали в автомобилях, приобретенных ими на трудовые деньги своих прихожан. Стыдно было смотреть, как дряхлые старухи или калеки на костылях и протезах до изнеможения стояли в церкви, ахая и вздыхая (православная церковь категорически запрещает сидеть в храме во время богослужения), а в алтаре церковнослужители сидели в мягких удобных креслах. Неспокойной была моя совесть всякий раз, когда богомольцы, изнемогающие после четырех-пятичасового стояния в церкви, устремлялись к трамвайной остановке, а мы, служители бога, просидевшие все это время в креслах в алтаре и проболтавшие о всяких пустяках, ехали домой в автомобилях.

Я чувствовал себя таким же тунеядцем, каких ежедневно видел перед собой, каких видел в одесском Успенском монастыре, в Псково-Печерском, в Почаевской и Троице-Сергиевской лаврах, в церквях и монастырях других городов: праздные, сытые, разгульные трутни.

И с такими людьми была связана моя судьба! Охваченный тоской и горечью, я старался не думать о том, что творилось вокруг, пытался вином заглушить сознание. Но от этого лишь тяжелела голова и сильно тошнило, а неумолимая трезвая действительность стояла перед глазами без изменений.

Помню, как на фоне подобных раздумий и настроений потрясла меня скромная исповедь одной старушки. Ей уже давно пора идти на пенсию, но она продолжает трудиться.

— Приятно, батюшка, сознавать, что получаешь копейку за труды: и для меня хорошо, и родственникам помощь могу оказывать, — нараспев говорила она из-под покрывавшей ее епитрахили.

Меня, как ножом по сердцу: дряхлая старуха видит смысл и радость жизни в труде. А я?! Мне стал ненавистен животно-растительный образ жизни, который ведет духовенство и который, в силу положения, должен был вести и я. Обильно есть, изрядно пить, без меры спать, ничего не делать; постоянно «отмечать» (как правило, пьянством и разгулом) церковные праздники, день посвящения в сан, день свадьбы, день ангела, день рождения попа, их матушек и деток; бесцельно разъезжать на церковных и собственных автомобилях или на такси за церковный счет — вот далеко не полный перечень тех «дел», которыми духовенство любит заполнять свою улиточную жизнь.