Бойцы моей земли: встречи и раздумья - Владимир Федоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся книга «Жизнь на войне» насыщена яркими эпизодами, свидетельствующими о мужестве и благородстве наших людей. Мичман Бекмесов среди развалин нашел дневник русской девушки Тани Кузнецовой, томившейся в фашистской неволе: «Каждый день смотрю на восток, но жду не солнца, а возвращения своих. Когда–то наши девушки много пели, и я пела с ними, а сейчас все замолкли, и не столько потому, что запрещают оккупанты, а потому, что не могут петь соловьи в подвале». Характерен разговор писателя с мичманом:
«— Дайте мне этот дневник, — попросил я.
— Ни за что… После войны обязательно найду эту Таню и женюсь на ней, — пообещал Бекмесов».
После войны Таня Кузнецова разыскала автора книги в редакции «Правды» и спросила, где теперь мичман Бекмесов. Борзенко долго молчал, потом посмотрел девушке в глаза:
— В крымской земле.
…Враг встретил десантников ожесточенным огнем. В бою сложили головы многие солдаты и офицеры. И разве мог Сергей Борзенко, передавший через связного матроса Ивана Сидоренко корреспонденцию в редакцию, оставаться в такие часы только журналистом? Он был среди тех, кто руководил боем отряда, бросал гранаты в наседающие пятнистые танки, увлекая за собой бойцов… А с неба сыпались пачки газет с его корреспонденцией об удивительном мужестве десантников. Это поработали наши замечательные летчицы из девичьего авиаполка. Десантники потребовали товарища корреспондента, если он жив, на левый фланг, где было особенно жарко. Пусть придет и опишет геройство наших бойцов! И Борзенко пошел не только писать, но и биться насмерть.
Ему помогали родное небо и родное море. Новую корреспонденцию он передал через раненого лейтенанта Николая Ельцова, взяв с него на прощанье партийное слово, что тот заглянет в редакцию. Мотобот подорвался на мине, тело Николая прибило к берегу. Его нашли. В противоипритной накидке были аккуратно завернуты документы Ельцова и репортаж Борзенко. Так мертвый лейтенант сдержал слово…
В Крыму горела земля. Сколько было фашистских контратак! Борзенко сбился со счету. Горели не только камни, но и фашистские танки. На семнадцатые сутки майора Борзенко отозвали в редакцию. Когда он вошел к друзьям, у тех в руках был оттиск газетной полосы с Указом Президиума Верховного Совета о присвоении наиболее отличившимся десантникам высокого звания Героя Советского Союза. Пятым в списке — Сергей Борзенко. А среди журналистов и писателей он был первым…
Потом — тяжелые бои под Киевом, фронтовая газета «За честь Родины». В сорок четвертом году Сергей Борзенко стал спецкором «Правды». Он был и в дымной Вене, на старинных улицах и парках которой сражались мои однополчане, и успел одним из первых ворваться в чадный Берлин. Вот его письмо к жене:
«…Пишу из Берлина. Я вошел сюда 22 апреля с танковой бригадой дважды Героя Советского Союза Архипова. Я писал о нем в «Правде» в прошлом году. Это, кажется, первая часть, ворвавшаяся в германскую столицу. Во всяком случае, после прорыва за нами замкнулась брешь…
Я — советский журналист — и где бы ни был, всегда мечтал написать корреспонденцию о последнем, завершающем аккорде войны — заключительном сражении в Берлине. Эта мечта не давала покоя в 1941 г., когда я встретил первого перебежчика–немца, пришедшего с партийным билетом и уже тогда восторженно говорившего о гибели фашизма и о новой Германской Демократической Республике. Она одолевала меня в горах Кавказа, где я бродил по тылам противника в составе отряда особого назначения. Я обдумывал ее на койке в Тбилисском госпитале и вынашивал в страшных лагерях уничтожения в Майданеке и Освенциме, куда входил с передовыми частями и потом каждый день подбирал для нее слова на трудных дорогах войны, на своей п на чужой земле. Мечта моя сбывалась…»
В том же письме Сергей Борзенко делился с подругой своими творческими планами. А их было столько, что с избытком хватило на добрый десяток, а то и двадцать лет. Он просил перепечатать на машинке повесть «Повинуясь законам Отечества». «…Что касается Муси Кузьминой — портрет ее я писал с тебя… Украдкой работаю над повестью «Утоление жажды». Борис Горбатов прочел первую главу, говорит — великолепно. Главу читали Вишневский и Полевой. Она им нравится. Вишневский просит повесть для «Знамени».
Вернусь с войны, окончу «Утоление жажды» и засяду за записки военного корреспондента, назову их «Жизнь на войне». Понимаешь — не смерть, а жизнь, в этом весь смысл нашей сверкающей победы…»
Спецкору «Правды» Сергею Борзенко еще придется писать о мужестве защитников маленькой свободной Кореи и удивительной стойкости многострадального вьетнамского народа, много подвигов бескорыстных героев и подлости корыстных людишек ему еще придется повидать. Вряд ли читатели «Правды» забудут суровые и предельно честные, волнующие до глубины души очерки Борзенко из неспокойной Чехословакии, которую изворотливые дельцы и демагоги пытались силой и хитростью вырвать из социалистического лагеря. А разве забудешь, что о космическом первопроходце Юрии Гагарине и его друзьях первым написал Сергей Борзенко вместе со своим другом полковником Николаем Денисовым?
Мой земляк, спецкор «Правды» Виктор Бекетов, автор книг о богатствах Курской магнитной аномалии, рассказывал мне, как Сергей Александрович много лет назад приезжал в Белгород на юбилейные торжества, посвященные нашей победе на Курской дуге, долго стоял у могучего танка на пьедестале. И вдруг из пушки танка вылетела птаха. Оказывается, она там свила гнездо. Борзенко был взволнован, в нем заговорил поэт…
Судьба бросала Сергея Борзенко в разные края и страны. Есть фотография, где Сергей Александрович снят беседующим с Хо Ши Мином.
— Удивительный был человек, — вспоминал Борзенко. — По–ленински прост и мудр. Как его любили рыбаки и солдаты, крестьяне и поэты! А о ребятишках уж не говорю. Весь народ звал его дядя Хо…
Думалось: Сергей Борзенко еще напишет о многих захватывающих встречах. Сколько памятных сувениров в его квартире! За каждым стоит кусочек беспокойной жизни. Беру в руки большой том «Владимир Ильич Ленин. Биография. Издание четвертое. Москва. 1970». Читаю на титульной странице: «Дорогому другу–правдисту, лучшему военному корреспонденту «Правды», Герою Советского Союза Сергею Александровичу Борзенко на добрую память, с самыми лучшими пожеланиями. И. Поспелов. 23 февраля 1971 года. Привет и братство!»
Петр Поспелов редактировал «Правду» военного времени. Он помнит многое.
Была у Сергея Борзенко замечательная черта, роднящая его с ленинской газетой, которой он отдал 30 своих лучших лет: он был правдив до мельчайших мелочей. Как–то Михаил Шолохов, знавший его с военных лет, молча заглянул в ясные, умные, с грустинкой глаза друга и крепко обнял:
— До чего же ты свой!..
И на фотографии написал: «Одному из немногих и самых близких».
То, что довелось пережить в войну, с годами все сильнее отзывается на любом фронтовике. «Землетрясение», новую книгу романа «Какой простор!» Сергей Александрович писал в больнице. Задумчиво похлопав по папке, он сказал мне:
— Вот везу сдавать в журнал…
Он многое еще надеялся успеть, певец Малой земли, харьковский хлопец — романтик, сложивший «Марш слесарей».
МЕТРОСТРОЕВЕЦ
Трудно писать о своем учителе. И радостно. Помнится, вскоре после окончания войны мои однополчане передавали из рук в руки номер «Крокодила» со стихотворением, которое захотелось сразу же выучить наизусть.
Что для настрофеи–самокаты,Разные шелка да зеркала,Если на ладони у солдатаВся судьба Отечества была!
Потом это стихотворение вошло в лирическую поэму «Избранница», которую поэт писал не один год. В поэме говорится о большой любви, проходящей сквозь испытания. Смирновские стихи звучат свежо и звонко. Теперь по ним учится жить новое поколение. Поэт о гордостью заявляет, что «державу на тысячи верст протяженьем он считает своим основным сбереженьем!».
Еще в юности Сергей Смирнов пешком прошел по горьковским местам. Не здесь ли родились знаменитые строки:
Друзья–пешеходы, давайте не будемЗавидовать в поезде едущим людям!
Добрую трудовую закалку поэт получил на строительстве первой очереди московского метро. Надо — он спускается под землю, надо — он идет на фронт без всяких повесток. Свое непоказное мужество он умеет спрятать под улыбкой.
Да здравствует уменье быть веселым,Когда тебя ничто не веселит!..
Вместе с друзьями–однополчанами он дошел «до Бранденбургских сумрачных ворот».
Мне повезло. Едва сняв погоны, я попал в Литературный институт, в творческий семинар Сергея Смирнова. Мне показали в институте легендарный диван, на котором до войны спал студент Сережа Смирнов. Впрочем, о студенческом житье–бытье поэт сам говорит в известной песне «Общежитие». Кто из нас не пел:
