Люблю свою работу - Марина Серова

— Между прочим, Верочка приехала.

— Ты ей сказал, да? Сказал, да? — завизжал Шурик. — Что ты ей сказал?

Паша испустил еще один, полный страдания, вздох, развел руками — что, мол, я тебе говорил?

Я вытолкала его на кухню, предложила:

— Ты посиди тут пока. Давай я попробую с ним поговорить. Я же хотя и недоделанный, но юрист.

— Делай что хочешь! — простонал Паша и запустил пальцы в волосы. — Черт, все настроение испортил! И так целыми днями, представляешь?

— Представляю, — посочувствовала я. — А какой по счету день?

Паша долго загибал пальцы, что-то бормотал, прикидывал и наконец назвал день, ставший последним в жизни Семенова. Именно в тот день, по Пашиным словам, трясущийся от страха Шурочка появился у дверей его квартиры.

Я попросила Пашу сделать чай и отправилась выводить Шурика на чистую воду. К этому времени он уже выбрался из своего убежища и устроился в кресле, подобрав худые ноги. Руками Шурочка крепко обнимал подушку.

Я плотно закрыла дверь в комнату, села на диван, дружелюбно улыбнулась. Шурочка следил за мной расширенными от страха глазами. Некоторое время я молча разглядывала его гладкое лицо. Черт, легко сказать, а как заставить его разговориться, если он в любой момент готов дать деру или, еще того хуже, хлопнуться в обморок.

— Шура, — начала я осторожно, — я так понимаю, у тебя возникли некоторые проблемы?

Шурочка зарылся носом в подушку, глаза его округлились еще больше и забегали в панике.

— Я хочу тебе помочь. И думаю, что смогу тебе помочь. Воспринимай меня, ну, скажем, как адвоката.

— Где Паша? — жалобно пискнул из-под подушки Шурочка.

Я проигнорировала вопрос, спокойно продолжила:

— Я уже знаю кое-что о тебе и о том, что с тобой приключилось, но, как видишь, до сих пор ничего никому не рассказала, — я могла бы поклясться, что в этот момент говорила истинную правду.

Шурочкины глаза подозрительно увлажнились, из левого тут же выкатилась слезинка. Этого еще не хватало.

— Поверь, я действительно хочу тебе помочь, только мне надо кое-что уточнить. Тебе ведь одному не справиться, — за первой слезинкой последовала вторая, ее догнала третья. — Если ты не желаешь ничего рассказывать, то не рассказывай. Но ты же хочешь, чтобы тебе кто-нибудь помог?

Шурочка неуверенно кивнул и шмыгнул носом.

— Тогда давай сделаем так: я говорю, что знаю, а ты меня поправляешь. Некоторое время назад Петрушкова Вера познакомила тебя с одним человеком. Этого человека звали Юрий?

Шурочка кивнул, слезинки закапали быстрее.

Я чувствовала себя опытной цыганкой, которая рассказывает доверчивому клиенту всю его жизнь, ловко читая смену выражений его лица, готовая в любой момент подкорректировать сказанное.

— Извини, что приходится об этом говорить. Кстати, Верочка приняла тебя на работу после того, как ты ближе познакомился с Юрием?

— Д-да, после.

Внезапно меня осенила догадка.

— А квартиру, где вы встречались, твой друг случайно не с помощью Верочки подыскал?

— Не знаю, — Шурочка пожал плечами.

— Ладно, это я выясню.

Послышался осторожный стук в дверь. Шурочка едва не выпрыгнул из кресла.

— Это Паша, — успокоила я его, подошла к двери, взяла у Паши поднос с чаем и холодными закусками, шепнула, что пока у нас все в порядке, но надо еще немного времени.

Есть Шура наотрез отказался, но чай выпил с жадностью. Я придвинула ему свою нетронутую чашку.

— Пей, я пока не хочу. Итак, на чем мы остановились? Значит, у вас с Юрой все было замечательно, но несколько дней назад случилось одно печальное недоразумение…

Шурочка поперхнулся и закашлялся, рука, держащая чашку, дернулась, и чай выплеснулся на халат. Я подхватила чашку, опасаясь, как бы Шурочка от неожиданности не опрокинул ее на себя полностью.

Шурочка взвизгнул так, что у меня уши заложило, не переставая кашлять, вскочил с кресла и принялся трясти полу халата, подвывая во весь голос на разные лады. С кухни прибежал Паша, но в комнату заходить не стал, а только просунул в дверь голову. Что-то подозрительно быстро он появился, — подумала я, отвела упирающегося Шурочку на кухню, а Пашу втолкнула в комнату, прошипев напоследок, перед тем как закрыть дверь:

— Посмотри телевизор. Или будешь с Шуриком всю жизнь мучиться.

Пашу такая перспектива, очевидно, не устраивала, потому что вскоре громко заверещал телевизор. Я прикрикнула на Шурика, чтобы он прекратил истерику, а не то мы сейчас уедем, а обратно вернемся с Верунчиком. Из глаз Шурика рекой хлынули слезы, но подвывать он, по крайней мере, перестал, старался даже не всхлипывать, только сморкался в салфетки, вытягивая их одну за другой из пачки на столе, а потом бросая их на пол.

Я вконец разозлилась, в глубине души я Шурику сочувствовала, но смотреть на него мне уже осточертело, а ведь этому плаксе даже не скажешь, чтобы вел себя как подобает настоящему мужчине. То, что я собиралась воспользоваться его чувствительностью в своих целях и на полную катушку, положительных эмоций почему-то тоже не прибавляло.

Чересчур жалостливой ты стала, Багира, — строго сказала я себе, склонилась над сморкавшимся Шуриком и рявкнула ему в лицо:

— Признавайся, ты убил Семенова?

Шурочка очень быстро замотал головой и даже плакать перестал, так его ошеломило и возмутило несправедливо брошенное обвинение.

— Н-нет, нет! Не я! Честное слово, не я!

Спрашивать о том, откуда мне известно об убийстве Семенова, ему даже и в голову не пришло. Я посверлила Шурочку тяжелым взглядом, кивнула:

— Почему-то я тебе верю. Возможно, что и не ты. — Взяла салфетку, промокнула испарину, обильно выступившую на Шурочкином лбу, бросила салфетку на пол. — Но кто, в таком случае?

Шурочкин лоб мгновенно снова покрылся испариной.

— Н-не знаю!

Спустя полчаса Шурочка, излив, наконец, душу, успокоился настолько, что даже съел бутерброд с сыром, и тут же потянулся за другим. Я же чувствовала себя измотанной. Учиненный Шурочке допрос с пристрастием многое прояснил, но совершенно выбил меня из сил.

Я пила терпкий чай и выстраивала в ряд полученные от Шурочки сведения.

Итак, он пришел на свидание в условленное время. Возлюбленные немного выпили, вместе отправились в душ, там, вероятно, вплотную занялись друг другом — Семенову нравилось заниматься любовью в ванной. Из-за этого, а также из-за шума льющейся воды Шурочка ни на что не обращал внимания, но Юрий Константинович услышал какой-то шорох, донесшийся из комнаты. Посчитав, что это ему только показалось, Семенов, тем не менее — полный чемодан «секретки» все-таки — обвязал бедра полотенцем и вышел из ванной комнаты. Через несколько секунд до Шурочки донеслись его ругань и крики, из которых он мало что понял. Семенов, будучи человеком несдержанным, частенько позволял себе крепкие выражения по любому незначительному поводу, вызвавшему его досаду, — что-то разбил, за что-то зацепился. Поэтому сначала Шурочка не придал сердитым крикам Юрия Константиновича особого значения. Однако через некоторое время — несколько секунд или минут, более точно «допрашиваемый» припомнить не смог — Семенов громко вскрикнул, как бы чего-то испугавшись, затем послышался шум, по всей видимости, звук от удара падающего тела, после этого Шурочке показалось, что хлопнула входная дверь, и дальше все стихло.

Шурочка позвал в приоткрытую дверь Семенова, ответа не дождался, выключил все еще льющуюся воду, позвал еще раз. Так как Семенов продолжал молчать, Шурочка, не на шутку разволновавшись, накинул халат и прошел в комнату.

Там он увидел ту же картину, которая через некоторое время предстала глазам сотрудников службы безопасности завода, прибывших на место происшествия по звонку водителя Семенова.

Несмотря на охватившую его панику, — удивляюсь, как он умудрился не потерять сознание при виде возлюбленного, лежащего в луже крови, все-таки опасения за собственную шкуру, очевидно, оказались сильнее всех прочих переживаний, — Шурочка увидел, что рука убитого сжимает телефон, и предположил, что Семенов успел-таки кому-то позвонить. Сообразив, что этот кто-то может заявиться самолично или прислать кого-нибудь в квартиру, еще пять минут назад бывшую уютным любовным гнездышком, Шурочка быстро оделся и вылетел вон, прихватив с собой несколько вещиц, которые могли бы навести на него, Шурочку, следователей. Или, тем паче, убийцу, и еще неизвестно, что было бы хуже. Рано или поздно убийца должен был сообразить, что Семенов мог быть в квартире не один, и вернуться, чтобы заставить возможного свидетеля преступления также замолчать навеки.

Затем, уже на пути к Паше, Шурочке пришла в голову другая, еще более ужасная мысль — что убийца не покинул квартиру, а где-нибудь спрятался и из своего убежища наблюдал за Шурочкой, запомнил его лицо и теперь планировал, как удобнее и безопаснее разобраться с ним. Именно эта мысль не давала покоя Шурочке все последние дни и заставляла воображение рисовать картины собственной смерти, одну ужаснее другой.