Двое строптивых - Старшов Евгений

А в "нектарнике" уже вовсю заседал третий бражник — веселый толстый Томас Грин. Пошло гулянье!

Грин тут же заказал горячительных специй для аппетиту — перца да пионово семя — и лихо спел английскую застольную "Пусть чаша гуляет"…

На обратном пути к "обержу" пошатывавшаяся троица, на свою беду, столкнулась с францисканским монахом Антуаном Фрадэном — гонителем всех родосских гуляк, книгочеев и прочих деятелей светской культуры, которых он уравнивал в греховном времяпрепровождении, не посвященном покаянию.

Сей брат сам был отменно грешен, ведь в нем отсутствовала любовь к ближним. Именно с любовью ему следовало бы подходить к врачеванию заблудших душ, а без любви он был, по верному определению апостола Павла, лишь медью звучащей — но звучащей, мягко скажем, до трезвона в ушах. Мы уже упоминали его схватку с великим магистром д’Обюссоном по поводу "языческих" статуй.

Сэр Грин и моряк Роджер уже знали, на кого напоролись, а вот Лео еще только предстояло сомнительное удовольствие испытать на своей шкуре словесное бичевание родосского Савонаролы.

— Стойте, грешники! — перегородил он им дорогу с мрачной решимостью. — Как избежите вы огня геенны, если при помощи зелья диавольского изменили богоподобную природу человека до скотского состояния?! Питаете плоть свою, должную разложиться и стать пищею червей, забыв о черве вечном, бессмертном? А ведь чрево бренное, пресыщенное пищей, порождает семя сладострастия, в ущерб душевным благам, и делается гнездилищем бесов! От чревоугодия рождается мятеж помыслов, а пьянство есть начало безбожия, помрачая разум, коим познается Бог! Если не нужен вам разум, то средь скотов вам самое место! Но вы ниже скотов, ведь скоты не пьют больше, чем нужно. И пьют они воду, не хмель. И не бывают в состоянии, когда от хмеля падают, бьются головами о деревья, теряют дорогу! Как сказал блаженный Августин: "Пьянство есть мать всех постыдных дел, сестра любострастия и кораблекрушение целомудрия"!

Уязвленные тем, что им испортили удовольствие, двое из троицы дружно ополчилась на обличителя.

— Мы не бьемся головами об деревья! И сам ты — гнездилище бесов, потому что ругаешься на нас, а гнев — это грех, — рассерженно произнес сэр Томас. — Чтоб тебя положили на тетку Люцифера! Вот была бы пара! Наплодили бы злобных отпрысков — таких же, как вы сами.

Джарвис, тоже рассерженный, свирепо выпучил глаза и прокричал:

— Наше целомудрие давно уже сокрушилось и потонуло ко всем чертям! И нам его нисколечко не жалко! — Правда, как это бывает с пьяными, настроение капитана вдруг изменилось. Потянуло философствовать. Прислонившись к стене, он произнёс: — А за разум не говори — ты же сам первый готов его растоптать, потому что жжешь полезные книжки. Сам я не читал, но верю моим добрым приятелям, которые читали и говорят, что сочинения разумные.

Антуан Фрадэн скорбно вздохнул.

— Твои приятели — глупцы! Что они считают разумными сочинениями? Книги древних философов, не знавших света христианского учения? Философия — не разум, но тенета разума! Было сказано уже: "К чему Афины, когда есть Иерусалим? "Бесполезны все познания, если мы притом Христа не знаем! Святой Григорий Богослов истинно глаголет, что знание должно вести к истине, нравственности, Богу, любви. А к чему ведут басни о языческих богах-прелюбодеях, разжигающие скверную похоть статуи и картины?! Василий Великий верно сказал:

"Уподобляются глазам совы, упражняющиеся в суетной мудрости! И у совы ночью зрение остро, но помрачается, как скоро воссияет солнце!" Голова ученого, руководимого страстями, есть вулкан, извергающий огонь и грязный пепел!

Кажется, монах не надеялся никого убедить. Это было красноречие ради красноречия. А встреча с пьяными "грешниками" стала лишь поводом, чтобы его проявить. Потому Антуан Фрадэн и имел обыкновение бродить по городу в поисках подобных встреч, а когда находил желаемое, то радовался, хоть и уверял, что безмерно огорчен чужим грехопадением.

Правда, на этот раз Фрадэну не повезло. Монах нарвался на собеседника образованного, коим являлся Лео Торнвилль, весьма подкованный в богословских вопросах стараниями своего дяди.

— Дай волю таким, как ты, — произнёс Лео, хоть и не очень внятно, из-за выпитого вина, — не осталось бы древней мудрости! Ты начитан в святых отцах, однако используешь их избирательно. Ты цитируешь только то, что подходит к твоим мыслям. Вот, кстати, Василий Великий говорил о пользе языческих сочинений. Говорил, что и они содержат полезное и благое, и что чтение этих книг помогает образованию молодых людей, готовит их к изучению богооткровенных истин и украшает душу человека, словно листья украшают дерево. Григорий Назианзин, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст — по-твоему они все ошибались, находя пользу в книгах древних мудрецов? Максим Исповедник прекрасно сочетал в своем наследии языческие и христианские идеи, демокритов макрокосм и микрокосм, считая, что от гармонии внутри человека зависит и гармония вселенной. Ты и его запишешь в еретики? Дорофей Палестинский сказал, что полагающийся на свой разум и имеющий собственное суждение не может слепо повиноваться. Конечно, глупыми легче понукать! Ты сравнил нас, бедных бражников, со скотами. Но скотами делают людей такие, как ты, когда заставляют распять свой разум!

На Торнвилля удивленно поглядели все — и собутыльники, и яростный монах, не чаявший нарваться на богослова-любителя в рыцарских облачениях, и… она — прекрасная незнакомка, случайно проходившая мимо по улице. Она остановилась и настороженно-восторженно слушала Торнвилля.

Это была молодая дама, одетая не слишком скромно, но и не вызывающе, а весь ее облик представлял ту самую "золотую середину", которая и считается идеалом. Ростом она была довольно высока. К полноте, судя по всему, не склонна, но и не худа, как жердь. Лицо не узкое, но и не круглое. Очерченные, но не выдающиеся скулы. Губы средней полноты. Нос прямой, но не острый.

Из-за каштанового цвета волос казалось, что в ней было что-то южное, но не греческое и вообще не восточное. Можно было предположить, что она родом из Италии или южной Франции.

Рядом с ней была служанка ее же лет, но не проявившая никаких восторгов по поводу красноречия Торнвилля — судя по всему, полная необразованность не позволяла служанке оценить такие вещи.

Меж тем Торнвилль краем глаза приметил даму, и еще большее вдохновение нахлынуло на него. Спорили они с Фрадэном долго и яростно, но было бы скучно воспроизводить их уличный диспут целиком, а определенное представление о нем читатель уже имеет.

Лео говорил о премудрости, как высшем даре Божием, который испросил у Всевышнего царь Соломон, а монах отчаянно возражал, что именно суетная мудрость на старости лет довела царя до идолопоклонства, за что и было разделено царство надвое по кончине его. Затем в споре перешли к теме винопития, которое Фрадэн громил беспощадно, как корень зла, а Лео, напротив, цитировал совет апостола Павла пить вино желудка ради. Рыцарь также вспомнил, что Христос не зря превратил воду в вино на свадьбе и что именно вино претворяется в Кровь Христову.

— Не страшно вино, глаголет Златоуст, страшно пьянство! — вещал монах.

— Да кто ж тут пьян, коль скоро мы с тобой такие речи ведем! — встрял сэр Томас. — Вот! Нас без хрена не сожрешь!

— Да! — поддакнул Джарвис. — На нас где сядешь, там и слезешь! Вдарь ему тоже словом, сэр Грин, да покрепче! — подзудил он старого бражника. Рыцарю, да еще во хмелю, простилось бы многое из высказанного, за что самого Джарвиса могли бы отправить в застенок.

Сэр Грин решил не отставать от Лео и, встав в позу оратора, возгласил:

— Ох уж эти лжепроповедники! Малообразованные монахи, мнящие себя мудрецами! Посмели уподобить себя небесным силам бесплотным — мол, Господь создал ордена серафимов, херувимов и прочих, и мы — как они! Равняют себя не то что с нами, истинными воинами Христовыми, а с ангелами-архангелами! Тьфу![17]