Мы все были солдатами - Павел Шафаренко

— Да! Не хотел вас будить. 305-я стрелковая дивизия освободила Люботин. Разговаривал лично с комдивом Даниловичем.

— Молодцы! Теперь и дорога на Полтаву тоже закрыта. Скоро гитлеровцы «завертятся»…

Командир 305-й стрелковой дивизии полковник Иван Антонович Данилович — наш бывший начальник штаба. И я искренне рад его успехам.

Несколько позднее позвонил командир 81-го полка полковник П. К. Казакевич.

— Перед Гавриловкой и по дороге на Люботин стоят колонны машин. Немцы контратакуют с танками и авиацией. В 53-м артполку раздавлена батарея Стеблинского. Обстановка в целом очень тяжелая. Гитлеровцы рвутся на Люботин и Богодухов. Первый эшелон полка долго не продержится…

— Гавриловку удерживать во что бы то ни стало! Буду просить авиацию на ваше направление у командующего армией…

У телефона Билютин.

— Вышел к Южном вокзалу. Немцы отходят на Липовую Рощу.

— Хорошо!

Незаметно летит время. И опять докладывает Казакевич.

— Первый эшелон полка разрезан. Гитлеровцы рвутся к шоссе на Богодухов. В направлении на Люботин двинулись колонны стоявших на дороге машин. Оттуда к Гавриловке подходят танки и мотопехота…

— Значит, — сделал я вывод, — 305-я дивизия Люботин не удержала…

— Подготовьте, Павел Константинович, второй эшелон для контратаки. Авиация перед Гавриловной будет через 30 минут.

У телефона командир 73-го полка Штыков.

— Вышел на Московскую улицу. Гитлеровцы отходят.

— Продолжайте наступление до встречи с нашими частями…

— Трудно будет, — говорит Жмаченко, — 81-у полку удержать Гавриловну. Захватив Люботин, гитлеровцы бросят все силы, чтобы овладеть ею и прорваться на Богодухов. Сталинград они еще не забыли…

Так проходит около часа. В Гавриловке идет тяжелый бой. Взволнованный, ко мне подходит заместитель по политчасти П. Н. Павлов.

— Убит Казакевич!

— Как? Когда? Я ведь только сейчас ставил ему задачу!..

— Какой человек погиб! — печально говорит Ф. Ф. Жмаченко.

Несколько минут мы стоим молча. Я смотрю на ставшие суровыми лица офицеров и солдат. Слышен зуммер телефона. Капитан Мелентьев берет трубку.

— Перед 81-м полком гитлеровцы отходят на Люботин.

Через 30 лет после этих событий, работая над книгой в Центральном архиве Министерства обороны, я нашел такую запись:

«Командиру 25-й гвардейской стрелковой дивизии.

Ваша дивизия в Харьковской операции и занятии г. Харькова сыграла основную и решающую роль. Между тем в сообщении Совинформбюро и, по-видимому, в донесении фронта ей надлежащее место не отведено…»

И далее:

«…Ваша дивизия, частично 305-я и 5-й гвардейский танковый корпус остались в тени, обойденными. А здесь-то, на этом участке решалась судьба Харькова. Для правдивости в освещении занятия города, а также для представления ряда лиц к высшей награде, а Вашей дивизии, кроме того, к ордену Ленина, представьте мне нарочным ход событий 15.2.43 и в ночь с 15 на 16 февраля сего года.

17.2.1943 г.»[3].

…После освобождения Харькова дивизия с утра 17 февраля начала продвигаться в направлении Ковяг. 3-й батальон 78-го полка, следуя во втором эшелоне, остановлен в селе Ярошевка. Ветренно. Сыро. Солнце изредка пробивается сквозь тучи, освещая на окраине села единственный уцелевший домик с посадкой. Возле него на нескольких полусгнивших бревнах разместился первый взвод 8-й стрелковой роты.

— Вот уж и Харьков позади, — с воодушевлением говорит командир взвода лейтенант П. Н. Широнин, — впереди Полтава и Днепр…

— Видать, из Харькова не все гитлеровцы удрать успели, — говорит сержант И. В. Седых. — Сколько их, переодетых, выловили жители города… Мимо нас целую колонну вели… Кто в чем…

Богатырского роста гвардеец И. М. Чертенков продолжает разговор:

— А как срывали немецкие вывески, объявления, всякие указатели… Один дядько колотит топором по вывеске, а сам во весь голос ругается, будто живой фашист перед ним…

— Написано по-немецки, а зачеркнуто по-русски, — улыбаясь говорит Широнин.

— А ты, Петя, что хочешь рассказать? — спрашивает он у Шкодина.

— Недалеко от штаба батальона, где я был в наряде, установили громкоговоритель. Целый день стоит возле него толпа — слушают передачи из Москвы. Подошел я как-то к ним, смотрю, некоторые плачут. Окружили меня, спрашивают:

— А не вернется немец опять в Харьков?

— Ни в коем случае! — говорю я им, — можете жить спокойно. И плакать не надо — освободили ведь.

А одна женщина вытирает слезы и говорит:

— Эх, сынок! После этой войны долго еще плакать мы будем…

— Рассказывают, — вступает в разговор Скворцов, — только на тракторном заводе фашисты расстреляли 16 тысяч ни в чем не повинных жителей…

— Измучился народ в оккупации, — говорит Широнин, — даже и рассказать ведь было некому. А сейчас все горе, что накопилось, ищет выхода…

— В походную колонну! — раздается команда.

И вновь шагает первый взвод по истерзанной врагом земле.

…К рассвету 26 февраля город Валки был полностью очищен от яростно сопротивлявшегося врага. 25-я гвардейская дивизия вышла в резерв фронта. Вечером, вместе с адъютантом мы пьем чай у хозяев нашей квартиры, местных педагогов Ивана Ивановича и Ирины Ивановны Чебыкиных.

Вспомнился прощальный прием у командующего 40-й армией. 19 февраля, в связи с переходом дивизии из Воронежского в Юго-Западный фронт, меня вызвали к генералу К. С. Москаленко. У него сидел член Военного совета генерал К. В. Крайнюков. Они поздравили меня с награждением орденом Суворова II степени. Командующий вручил мне орден вместе с поздравительным письмом Михаила Ивановича Калинина:

«Не имея возможности лично вручить Вам орден Суворова II степени, которым Вы награждены Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 февраля 1943 года, посылаю Вам его с настоящим письмом.

Поздравляю Вас с заслуженной высокой наградой и шлю пожелания дальнейших успехов в Вашей боевой деятельности и личной жизни».

Обращение Михаила Ивановича Калинина тронуло меня до глубины души.

Уходить из армии не хотелось. За это время я сработался с ее командованием и штабом. Командующий знал мой стиль работы, я понимал его требования. Но приказ — есть приказ…

— Мы, гражданские, — услышал я голос Ивана Ивановича, — не представляли себе силы фашистов. Но за время оккупации многое поняли. Сколько войск, танков, орудий, машин прошло через наш город. А сколько авиации… И откуда у гитлеровцев такая сила?

— Почти вся Европа на них работает.

— Все равно, — говорит Ирина Ивановна, — силой и жестокостью ничего не добьешься…

— А ведь все-таки выстояли, — продолжает Чебыкин. — Удержали столицу.

— А Сталинград! — говорит Ирина Ивановна.

— О нем мы узнали в оккупации. Передавали эту весть друг другу шепотом. Но вскоре на заборе у церкви появилось только одно слово — «Сталинград». Как на пожар, бросились к нему местные полицаи. Замазали красной краской. Люди потом ходили смотреть на заборе красное пятно…

— Будем надеяться, что теперь ваши мучения кончились…

— Вы думаете, что фашисты сюда не вернутся?

— Не должны. Но ведь на войне всякое бывает…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЮЖНЕЕ ХАРЬКОВА

27 февраля 1943 года. На много километров растянулись на марше части 25-й гвардейской, совершающей марш из Валок в район Змиева. Задача — не допустить к Харькову гитлеровцев, перешедших в наступление на этом направлении. Дивизия снова вошла в подчинение 3-й танковой армии. В ходе боевых действий я ближе узнал и командующего армией генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко, уяснил его стиль и методы руководства. Как и большинство танковых начальников, он знал цену времени и добивался высоких темпов в наступлении и активности в обороне. За сутки нам предстояло пройти около 80 километров при уже начавшейся распутице и под ударами вражеской авиации.

…Сожженное село. В центре его, у сохранившейся среди посадки церкви — колодец. Здесь остановилась на малый привал идущая в головной походной заставе 8-я рота 78-го полка. Люди снимают вещмешки, жуют сухари, пьют воду, доливают баклажки. Кое-кто переобувается. Потом закуривают.

— Ну, зачем было сжигать? — спрашивает Шкодин своего командира.

— Чтоб нельзя было в нем жить, обогреться, обсушиться, с народом поговорить, — разъясняет Широнин, — чтоб надолго ослабить нас…

К роте подходит пожилой, с аскетически худым лицом священник. Из-под мятой, темной шляпы развеваются длинные седые волосы. Старенькое пальто накинуто на подрясник. На ногах валенки в кожаных заплатах.