Девушка в поезде - Пола Хокинс

Вечер

В поезде полно вымокших под дождем пассажиров, от их одежды поднимается пар и оседает на стеклах вагонных окон. Спертый воздух насыщен запахом пота, духов и хозяйственного мыла и обволакивает опущенные влажные головы. Облака, уже с утра обещавшие непогоду, темнели и набухали весь день, пока, наконец, не разразились ливнем в самый разгар часа пик, когда улицы заполнили служащие, движение на дорогах застопорилось, а входы в метро закупорили толпы людей, открывающих и закрывающих зонтики.

У меня не было зонта, и я промокла до нитки, будто на меня вылили ведро воды. Хлопковые брюки прилипли к бедрам, а голубая блузка стала неприлично прозрачной. Я бежала всю дорогу от библиотеки до станции метро, прижимая к груди сумочку, чтобы хоть как-то прикрыться. По какой-то причине меня вдруг это ужасно развеселило – есть какая-то нелепость в том, чтобы быть застигнутой дождем, – и я смеялась так сильно, что едва дышала, когда наконец добралась до Грейс-Инн-роуд. Я не помню, когда так хохотала в последний раз.

Сейчас мне не до смеха. Как только освободилось место, я села и посмотрела в телефоне последние новости о Меган. Случилось то, чего я боялась. «В полицейском участке Уитни допрашивается мужчина тридцати пяти лет, который задержан в связи с исчезновением Меган Хипвелл, пропавшей после ухода из дома в субботу вечером». Это точно Скотт, у меня нет никаких сомнений. Я только надеюсь, что он успел прочитать мое письмо в своей электронной почте до того, как его забрали, потому что допрос после задержания – дело серьезное и означает, что его считают виновным. Хотя, конечно, многое еще не ясно. Никакого преступления, может, и не было и с Меган все в порядке. Время от времени мне вдруг приходит в голову, что она жива и здорова и сейчас сидит где-нибудь на балконе отеля с видом на море, положив ноги на перила и потягивая холодный напиток.

Эта мысль одновременно и радует, и огорчает меня, а потом мне становится стыдно за чувство разочарования. Я не желаю ей зла, как бы ни злилась за измену Скотту и иллюзию идеальной семьи. Просто я чувствую себя частью этой тайны и ощущаю свою причастность. Я уже не просто девушка из поезда, которая бесцельно ездит туда-обратно. Я хочу, чтобы Меган вернулась в целости и сохранности. Действительно хочу. Но только не сразу, а чуть попозже.

Утром я послала Скотту письмо по электронной почте. Найти его адрес оказалось легко: я набрала его имя в поисковике и вышла на сайт, где он рекламирует «консультационные, облачные и другие услуги на базе интернет-технологий для бизнеса и некоммерческих организаций». Я знала, что это он, потому что служебный и домашний адреса совпадали. Я послала короткое сообщение по указанному на сайте контакту.

Уважаемый Скотт!

Меня зовут Рейчел Уотсон. Мы не знакомы. Я хотела бы поговорить с Вами о Вашей жене. Я не знаю, где она находится и что с ней случилось. Однако я располагаю информацией, которая, возможно, будет Вам полезна.

Если Вы не захотите общаться со мной, я Вас пойму, но если захотите, напишите мне по этому адресу.

С уважением,

Трудно сказать, стал бы он выходить со мной на связь или нет, – окажись я на его месте, наверное, не стала бы. Как и полиция, он скорее всего решит, что я сумасшедшая, какая-то чокнутая, прочитавшая о деле в газетах. Теперь я так и не узнаю: если его арестовали, он может никогда не увидеть это сообщение. Если его арестовали, то о сообщении узнают только полицейские, что не сулит мне ничего хорошего. Но я должна была попытаться.

И теперь я чувствую, как меня охватывает отчаяние. Сквозь толпу пассажиров я не вижу путей с другой стороны вагона, а даже если бы и видела, то не смогла бы ничего разглядеть из-за дождя. Интересно, смывает ли дождь улики, безвозвратно уничтожая в этот конкретный момент важные доказательства, вроде пятен крови или образцов ДНК на брошенных окурках? Мне так сильно хочется выпить, что во рту даже чувствуется вкус вина. Я отлично представляю, как подействует алкоголь, когда растворится в крови и ударит в голову.

Я хочу выпить и в то же время не хочу, потому что если я не стану сегодня пить, то будет уже три дня без спиртного, а я и не помню, когда последний раз не пила три дня подряд. И еще я чувствую старую и уже забытую упертость. Тогда я могла заставить себя пробегать 10 километров до завтрака и обходиться 1300 калориями в день на протяжении нескольких недель. Эта черта во мне Тому очень нравилась, и он часто говорил, что в моей упертости моя сила. Я помню одну из последних ссор, когда между нами уже все окончательно разладилось и Том вышел из себя. «Что с тобой случилось, Рейчел? – воскликнул он. – Когда ты стала такой слабой?»

Я не знаю. Я не знаю, куда делась моя сила, я не помню, как стала ее терять. Мне кажется, что от нее постепенно начали отваливаться куски, их откалывала жизнь, само ее течение.

Электричка резко останавливается, отчаянно скрежеща тормозами, на красный свет семафора со стороны ветки, ведущей в Лондон. Вагон заполняется гулом извинений не удержавшихся на месте пассажиров, которые толкнули соседей или наступили им на ноги. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с мужчиной из того субботнего вечера, того самого, с рыжеватыми волосами, что помогал мне подняться. Его неестественно голубые глаза смотрят прямо на меня, и от испуга я роняю телефон. Я нагибаюсь, чтобы поднять его с пола, и снова смотрю на него, на этот раз осторожно и не в упор. Я оглядываю вагон, вытираю запотевшее стекло локтем, чтобы посмотреть за окно, и в конце концов перевожу взгляд на мужчину. Он улыбается мне, склонив голову немного набок.

Я чувствую, что краснею. Я не знаю, как реагировать на его улыбку, потому что не понимаю, что она означает. Это «привет, мы уже виделись как-то вечером», или «так это та пьянчужка, что свалилась на лестнице и молола невесть что», или что-то еще? Я не знаю, но мысли об этом вдруг извлекают из памяти слова, сказанные им, когда я поскользнулась на ступеньках. «Ты в порядке, дорогуша?» – спросил он. Я отворачиваюсь и смотрю в окно. Я чувствую на себе его взгляд; мне хочется скрыться, исчезнуть. Электричка дергается с места, и через несколько секунд мы тормозим, подъезжая к платформе Уитни, и пассажиры начинают собираться, готовясь к выходу: складывать газеты, убирать электронные книги и планшеты. Я снова перевожу взгляд и с облегчением вздыхаю – он уже повернулся ко мне спиной и выходит из поезда.

И тут до меня доходит, какая же я дура. Мне надо встать и пойти за ним, чтобы поговорить. Он может рассказать, что случилось или чего не случилось; по крайней мере он может заполнить хоть какие-то белые пятна. Я встаю и понимаю, что теперь слишком поздно: двери вот-вот закроются, а я в середине вагона и не смогу быстро пробраться сквозь толпу к выходу. Раздается предупредительный сигнал, и двери закрываются. Продолжая стоять, я поворачиваюсь и смотрю в окно на проплывающую мимо платформу. Мужчина из того субботнего вечера стоит под дождем на ее краю и смотрит, как я проезжаю мимо.

Чем ближе я оказываюсь к дому, тем больше на себя злюсь. Мне даже хочется выйти в Норткоуте, вернуться в Уитни и поискать его. Дурацкая мысль, во-первых, и чреватая неприятностями, во-вторых, учитывая, что Гаскилл только вчера велел мне держаться подальше от Уитни. Но меня удручает, что шансы хоть что-то вспомнить о событиях субботнего вечера тают на глазах. Несколько часов (правда, вряд ли достаточных), которые я провела в Интернете после обеда, лишь подтвердили мои худшие опасения: гипноз, как правило, не восстанавливает воспоминаний о событиях, произошедших во время провала памяти. Дело в том – и я об этом уже читала раньше, – что во время провала наша память не фиксирует воспоминаний. В ней нет ничего, что можно вспомнить. Этот период так навсегда и остается черной дырой.

Четверг, 7 марта 2013 года

Вторая полови на дня

В комнате темно, воздух напоен нашим сладким запахом. Мы снова в номере на верхнем этаже отеля «Лебедь». Правда, сейчас все не так, как обычно, потому что он здесь и смотрит на меня.

– Куда ты хочешь отправиться? – спрашивает он.

– В дом на пляже на побережье Коста-де-ла-Лус, – отвечаю я.

Он улыбается:

– И что мы там будем делать? Я смеюсь.

– Ты имеешь в виду помимо этого?

Он осторожно проводит пальцами по моему животу:

– Помимо этого.

– Мы откроем кафе, займемся искусством, научимся серфингу.

Он целует мой живот сбоку.

– А как же Таиланд? – спрашивает он.

Я морщу нос.

– Там слишком много зеленой молодежи. Сицилия, – говорю я. – Эгадские острова. Мы откроем бар на пляже, будем рыбачить…