История Фрэнка - Эрик Нёхофф

Теперь я абсолютно уверен в одной вещи. Синатра будет сопровождать нас до конца, как романы Фитцджеральда, новеллы Сэлинджера, фильмы Уита Стиллмана. Тот день, когда мы не услышим больше его песни, будет означать, что все кончено. Тогда мы будем мертвы.

Все будет хорошо.

Не волнуйтесь за него. Все для него было легко и приятно. Он дергал мир за нити. Его сердце осталось молодым. Он всегда искал того, кто наблюдал бы за ним. Он был способен говорить о любви и о браке, даже если для него самого речь шла о нежной ловушке, старой черной магии, невозможной мечте. Годы его были нетерпеливы: все его завтра всегда были одним и тем же старым субботним вечером. Кто хочет быть миллиардером? Он один знал ответ на этот вопрос. Дамы непостоянны. Если надо, он им скажет, что они восхитительны, или что он их страстно любит, будет восхищаться тем, как они выглядят в этот вечер, задержится на тени их улыбки, закажет стаканчик, расскажет, с ними он молод, попросит у них Луну. Он уже слышал эту песню. Этот мир он знал. Женщин ему не хватало, лишь когда он думал о них. Тогда он мог быть ревнивым любовником. Когда дело не ладилось, он вздыхал: «Такова жизнь». Когда дела шли еще хуже, начинал пить, засев за пустой столик до самого рассвета, спрашивая себя без конца, что такое любовь, самая печальная штука на свете, когда исчезает. Он никогда не будет прежним. Никогда не улыбнется так, как раньше. Он попробует быть нечувствительным, избегать глупостей. Решение: быть довольным, будучи несчастным. Он вспоминал апрель, он обожал Париж, но Чикаго — вот город, созданный для него. Летний ветер приводил его в восторг. Ему нужно было все — и ночь, и день, «Случилось однажды», золото, падающее с неба, три монетки в фонтане. Что он будет делать с остатком своей жизни? В конечном итоге, никто не выиграл, но пусть ему дадут попробовать еще раз.

Он был таким, каким был. Одиноким человеком. Забудьте его немного. Он будет жить, пока не умрет.

Эта толпа. Кто все эти старики? Фрэнк изумленно таращился на них. Знакомые лица были физиономиями семидесятилетних старцев, опустошенными и горькими. Я не с вами, вы, должно быть, ошиблись адресом. В тот вечер он не был пьян, напротив — ум его был до крайности ясен. Такое не часто с ним бывало. Он созерцал свою публику с ужасом. Одышечный свист и вялые аплодисменты. Их щеки буквально стекали им на шеи. Складки жира, густые мазки крема после бритья, уровень холестерина, полысевшие черепа, «гамма-ГТ». Почти тридцать лет минуло с тех пор, как умер Кеннеди. Все прошло так быстро. Очки с двойными стеклами липли к прыщавым носам, усеянным лопнувшими прожилками. Некоторые на поверку не явились. Остекленевшие обеспокоенные взгляды ищут ценные таблички, указывающие, где туалеты. В их возрасте лучше предпринимать свои меры предосторожности. Кто вы такие? Он еле сдерживался, чтобы не спросить у них это. У всех такие рожи — и никто не позаботился о сигнале тревоги. Морщины на лицах — как плетение макраме. Кто за них всех бросил жребий? Действительно они сами. Разбитые сердца, гистеректомии, мошеннические банкротства, нездоровое ожирение, рак груди, дурно пахнущие богатства. Дерьмо, он повзрослел вместе с этими людьми. Эй, парни, мы были детьми вместе, мы целовали одних девчонок, и этого, черт возьми, я не забуду никогда. Опоздавшие по-прежнему подтягивались в зал, все в одышке, употев в своих пальто из верблюжьей шерсти. Они шли отыскать в его песнях остатки их общего прошлого. Синатра был их товарищем по разгрому. Он был женат на той же вечной женщине. Если он уже перестал быть знаменитым, если его фотография больше не украшала страницы журналов, они, разумеется, тоже с трудом узнавали его. Ему хотелось снова оказаться в своем частном самолете. Так долго быть на вершине — это знак несправедливости. Он нехотя взял микрофон. Вперед, давайте попробуем еще раз, покажем смелую улыбочку. Его губы зашевелились. Первые слова песни «Леди — бродяга» выскользнули из них. Во имя неба, пусть кто-нибудь избавит меня от них!

1986 год. Смерть начала понемногу сужать круги. Он участвовал в эпизоде фильма «Maгнум» вместе с Томом Селлеком. Писал, рисовал галстуки. На стенах картины Писсарро давились от смеха.

1990 год. Ушел Сэмми. Рак горла. Со всеми сигаретами, что он выкурил, ничего другого и быть не могло. Было время — он так надирался, что, спев две песни и вернувшись за кулисы, утратив всякое понятие о времени, убеждал, что концерт закончился. На похоронах Фрэнк нес гроб вместе с Дином. До свиданья, дымчатый малыш.

Несколькими месяцами позже наступила очередь Дино. Какая-то черная серия. Синатра был настолько опустошен, что у него не хватило мужества прийти на погребение. «Он был моим братом. В хорошие и в плохие моменты мы всегда были друг за друга. Он был, как воздух, которым я дышал... Всегда рядом».

А Барбара умоляла его прекратить курить. Но есть вещи, которые невозможно бросить.

Как много людей, с которыми я так и не повстречался: Соте, Трюффо, Жан-Луи Бори, Tрумэн Капоте, Поль Жегофф, Паскаль Жарден, Морис Роне (а ведь мог бы, если бы действительно хотел этого, если б немного постарался)[27].

Его скелет ослаб повсюду. Теперь у него были только моменты слабости. Головокружения. Туман. Он оброс жиром, он спотыкался на сцене. Тело приобрело округлые контуры бочки. На щеках красные пятна завоевывали все больше пространства. Белки глаз стали желтоватыми, водянистыми, оранжевыми. Под глазами набрякли мешки. Волосы все больше редели. Сформировался устойчивый двойной подбородок. У него всегда была блестящая влажная кожа, похожая на кусок ветчины под целлофаном. Как карманные деньги, завелись недомогания. Жизнь, настоящая жизнь — он чувствовал ее лишь на ощупь. Излишества и прожитые годы требовали своего. Но вопрос о том, чтобы следовать режиму, даже не стоял.

Барбара зовет его ужинать. Дерьмо.

В Чикаго он закончил свой прощальный концерт 22 октября 1994 года такими словами: «Я желаю вам дожить до ста лет, и чтобы последний голос, который вы услышите, был моим». Конец пройденного пути. Возвращение в небытие. Я оставляю вас вашим дурацким рэперам.

Двадцатый век действительно закончился. Синатра поклонился и ушел, пока не стало слишком поздно. Старики никогда не кончают с собой. Давай, музыка. Подать сюда клоунов.

Я всегда хотел написать роман, который начинался бы с этой фразы: «Синатра был музыкой моего развода». Герой напивается в одиночестве в гостиной, слушая «Однажды». Слишком много виски, под завязку, брюхом к осознанию того, что детей своих он больше не увидит, нашему человеку хуже некуда. Синатра умел превосходно вырубать на прощанье. Всю ночь опустошенный тип крутил альбомы — снова и снова. Он даже выбился из сил. В целом от него остались только проигрыватель и пластинки Синатры. Человек, который хранит свою коллекцию Синатры, не может быть абсолютно безнадежным.

Если бы ему сказали: Фрэнку Синатре — восемьдесят лет. На свой день рождения он дал концерт. «Мой путь» — он пел эту песню в дуэте с Паваротти. Сделал паузу и попросил, чтобы ему принесли стакан воды. «Я сказал: воды» (смех в зале). По этому случаю, Эмпайр-стейт-билдинг был освещен голубым светом, замечательным голубым цветом его глаз.

Настоящее вращается в западне. Его изображение украшает кредитные карточки. Владельцы «Синатра МастерКард» могут получить кредит в 50 000 долларов, бонусы для путешествий. Может, следовало остановиться в расходах.

Да, но немного раньше он напился у себя дома с Брюсом Спрингстином и Бобом Диланом. «Отличные парни». Они пели, играли на пианино. Стаканы бурбона следовали один за другим. На следующий день он подал Барбаре мысль — приглашать ребят почаще. Реплика почтенной женщины: «Только через мой труп».

Рассмотрите его хорошо, этого старого негодяя — как он записывал «Лос-Анджелес — моя дама» в Нью-Йорке с Квинси Джонсом. Он был весь красный, без очков не мог разобрать текст. Он зажигал сигарету между каждыми двумя куплетами. Он всегда умел делать это. Улыбка, с которой он выдыхал дым. Ему тридцать лет — вдруг.

Бросьте взгляд на этого пузатого увальня в спортивных трусах, сидящего в шезлонге в Монте-Карло. Чего вы хотели? Этот американец с достойными сожаления манерами — легенда. Против этого не попрешь. Сегодня вечером у него гала-представление. Этот сальный итальяшка, эта раздутая свинина, пропитанная алкоголем — герой, артист, о котором говорят: «Я отдал бы что угодно, лишь бы встретиться с ним». Тот, о ком могли бы еще сказать: «Фрэнки, малыш, ты лучше всех». В сущности, поп-звезды типа Мика Джаггера должны им восхищаться до смерти. Этот бык в смокинге был воином. Свои сражения — он все их выиграл. Другие строили соборы. Синатра сделал себе крепость из мелодий. Ему прощают все. Его парик. Его высокомерие. Его куцые концерты. Его рыцарское достоинство в мизинце левой руки. Несчастье ему не подходит. Он великолепен. Его жизнь поделена между баснословным и чрезвычайным.