Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24 - Роберт Хайнлайн

— Разве? Произошло столько перемен!

— Незначительные переделки, кое-какие эффектные результаты, но ничто из этого не захватывает основ науки. Разумеется, при коммунизме был достигнут весьма небольшой прогресс: тоталитарный политический режим несовместим со свободными исследованиями. Заметь: коммунистическое безвременье ответственно за то, что Новые Люди сплотились и организовались. Большинство Новых Людей — ученые, по совершенно очевидным причинам. Когда коммунисты попытались управлять естественными законами с помощью политики — лысенковщина и тому подобная бессмыслица, — многие из нас ушли в подполье.

Опущу детали. Это нас сплотило, дало практику подпольной деятельности. Основные исследования стали вестись в тайне. Некоторые из них были явно опасными, и мы решили на время их отложить. С тех пор количество тайных знаний значительно выросло, так как мы не позволяем им выйти наружу, пока убеждены, что они представляют опасность. Поскольку большая часть этих знаний опасна и поскольку вне нашей организации действительно есть очень мало людей, способных к подлинно оригинальному мышлению, официальная наука почти стояла на месте.

Мы не ожидали, что придется действовать таким способом. Мы надеялись на то, что новая конституция либеральна и действенна. Но новая республика оказалась еще более жалкой, нежели прежняя. Прогнившая этика коммунизма продолжает развращать даже после того, как исчезла эта форма правления. Мы продержались. Теперь мы знаем, что должны продержаться до тех пор, пока не изменится все общество.

— Котелок, — медленно произнес Джо, — ты говоришь так, как будто был свидетелем всего этого. Сколько же тебе лет?

— Я скажу это тебе, когда ты будешь в таком же возрасте. Человек прожил достаточно, если у него нет жажды жизни. Я до этого еще не дошел. Джо, мне нужен твой ответ, или этот разговор должен продолжиться при нашем следующем свидании.

— Ты его уже получил в начале — но послушай, Котелок, есть одна работенка, я хотел бы, чтобы ее поручили мне.

— Какая же?

— Я хочу убить миссис Кейтли.

— Не спеши так, не то штаны потеряешь. Когда ты пройдешь обучение и если она тогда все еще будет жива, тебя смогут для этой цели использовать…

— Спасибо!

— … при условии, что ты окажешься подходящим инструментом. — Болдуин повернулся к микрофону, позвал: — Гэйл! — и добавил еще одно слово на чудном языке.

Гэйл немедленно появилась.

— Джо, — сказал Болдуин, — когда эта юная леди кончит с тобой заниматься, ты будешь уметь петь, свистеть, жевать резинку, играть в шахматы, задерживать дыхание и одновременно со всем этим запускать воздушного змея, да еще не слезая с подводного велосипеда. Бери его, сестренка. Он твой.

Гэйл потерла руки:

— О, вот повезло!

— Сперва мы должны научить тебя видеть и слышать, затем запоминать, после — говорить, а уж тогда — думать.

Джо взглянул на нее:

— А что же я, по-твоему, проделываю сейчас?

— Это не разговор, а какое-то бурчание. Кроме того, английский язык по своей структуре не приспособлен к мышлению. Замолкни и слушай.

В подземной классной комнате у Гэйл была специальная аппаратура для записи и воспроизведения света и звуков. На экране вспыхнули и быстро погасли светящиеся цифры.

— Что там было Джо?

— … девять-шесть-ноль-семь-два… Это все, что я уевоил.

— Цифры держались целую тысячную долю секунды. Почему ты запомнил только левый край ряда?

— Дальше не успел прочесть.

— А ты смотри на все сразу. Не делай усилий воли, просто смотри.

Она высветила другой ряд цифр.

Память Джо от природы была неплохой, интеллект высоким, но насколько именно, он пока не знал. Отнюдь не убежденный, что такая тренировка ему полезна, он расслабился, и эта игра стала его забавлять. Скоро он начал ухватывать ряд чисел на девять знаков как единое целое; Гэйл уменьшила время вспышек.

— Что это за волшебный фонарь такой? — спросил он.

— Тахистоскоп Рейншоу. Вернись к работе! Во время второй мировой войны доктор Сэмюэль Рейншоу в государственном университете штата Огайо доказал, что большинство людей только на одну пятую используют свои способности видеть, слышать, ощущать вкус, чувствовать и запоминать. Его исследования были поглощены трясиной коммунистической псевдонауки, которая распространилась после войны, но открытия Рейншоу сохранились в подполье.

Гэйл не познакомила Гилеада со странным языком, который он уже слышал, пока он не прошел полную тренировку по методу Рейншоу.

Тем не менее, со времени его разговора с Болдуином другие обитатели ранчо при нем пользовались этим языком. Иногда кто-нибудь — чаще всего мама Гарвер — переводила, иногда — нет. Гилеаду льстило, что он здесь принят, но он пришел в замешательство, когда узнал, что находится на низшей ступени ученичества. Он был ребенком среди взрослых.

Обучая его слушать, Гэйл произносила по одному слову чудного языка и требовала, чтобы он их повторял.

— Нет, Джо. Смотри. — На этот раз, произносимое ею слово появлялось на экране со звуковым анализом — это напоминало прием, с помощью которого глухонемым показывают их речевые ошибки. — Теперь попробуй.

Он попытался прочесть две таблицы, висящие рядом.

— Ну как, учительница? — спросил он самодовольно.

— Ужасно, хуже некуда. У тебя гортанные получаются слишком долгими, — она показала, — средняя гласная произносилась слишком глубоко, ты сделал ее слишком низкой, и у тебя не получилось повышающейся интонации. И еще шесть других ошибок. Ты, наверное, не понял как следует. Я разобрала, что ты сказал, но это была ужасная тарабарщина. И не называй меня «учительницей».

— Есть, мэм, — ответил он церемонно. Она нажала на кнопки; вторая попытка. На этот раз линии графического анализа его произношения накладывались на линии образца, если они совпадали, они стирались. Когда же они не совпадали, его ошибки выделялись контрастирующими цветами. Изображение на экране напоминало взрыв солнца.

— Попробуй еще, Джо.

Она повторила слово так, чтобы оно даже не отразилось на дисплее.

— Проклятье! Если бы ты объяснила мне, что означает это слово, вместо того чтобы обращаться со мной так, как обращался со своими дочерьми Мильтон, обучая их латыни, это бы мне помогло.

Гэйл пожала плечами:

— Не могу, Джо. Сначала ты должен научиться слышать и произносить. Скоростная речь — флективный язык, одно и то же слово в нем многократно видоизменяется. Вот, например, такое применение этого слова означает: «Далекие горизонты не приближаются». Не особенно помогает, правда?