Любовь к истории (сетевая версия) ч.1 - Борис Акунин

В революционном музее его работы, очевидно, выставлены потому, что Касаткин, ученик передвижников, всю жизнь писал рабочих, шахтеров и революционеров, а при советской власти — всяких пионерок-комсомолок, довольно мрачного вида.

Не казните за качество съемки. Писатель, увы, не фотограф.

Девушка и знамя

Но назвать эти работы «соцреализмом» трудно. В полотнах Касаткина ощущается мистическая упоенность скверностью и безысходностью жизни. На картине со ставящим в тупик названием «Рабочий и смерть» изображен скрюченный пролетарий, сидящий напротив огромного скелета (очевидно, пародирование модного в ту эпоху сюжета «Девушка и смерть»); шахтеры похожи на зловещих троллей, обитателей земных недр. И всё время кто-то валяется на земле убитый или же с энтузиазмом идет на смерть — как на картине «Последний путь шпиона», написанной во время революции 1905 года. Поймали дружинники на баррикаде агента Охранки, ведут ставить к стенке. Он — приятного вида мужчина в шляпе, идет бодро. За ним обреченно тащатся три каких-то съежившихся акакия акакиевича.

Что это должно значить и на чьей стороне автор, непонятно.

Картина, ради которой я, собственно, приехал, тоже оказалась вовсе не про героизм или красоту самопожертвования, а про зачарованность смертью. Девушку (это Надежда Сигида, которая заранее объявила, что для нее порка равнозначна смертному приговору) охранники ведут на экзекуцию. Она идет без сопротивления, даже руки не связаны. Похожа на гоголевскую Панночку. Мороз по коже.

«Сигида (Карийская трагедия)». Очень странная картина.

Было что-то подозрительное, интимно-доверительное в отношении пролетарского художника к смерти. Я окончательно убедился в этом, изучив поразительный документ «Изъявление моей воли по поводу моего погребения», вывешенный за стеклом (не поленитесь, прочтите):

Смерть матерьялиста. Что он в пункте IV просит положить ему на грудь? Палитру?

В общем, изрядно заинтриговал меня «первый народный художник республики».

Умер он действительно внезапно. И произошло это, представьте, в тот момент, когда Касаткин показывал публике свою последнюю работу — «Карийская трагедия». Вот почему, выходит, так страшно смотреть на девушку с картины. Это художник не Надежду Сигиду, а лик собственной смерти написал:

chudakovataia

Изображение девушки действительно очень страшное и мистическое. Правда, как Панночка. Кажется, что она после смерти этих мучителей будет преследовать..

Прекрасный маркиз (из файла «Прототипы»)

9.03.2011

Одно время я коллекционировал диковинные биографии. Думал, пригодятся — это ж приключенческий роман, изготовленный самой природой. Но потом я понял, что для беллетристики подобный материал мало пригоден. Жизнь, если уж начнет придумывать необычные сюжеты, то наплюет на художественную правду и накуролесит такого, что попробуй вставь в роман — читатель не поверит.

Как-то раз я поэкспериментировал с биографией корнета Савина, но во имя правдоподобности пришлось сильно выхолостить и проредить подлинные похождения гениального прохиндея. Было безумно жалко. Триллеры, сочиненные историей, хороши не для беллетристики, а для нон-фикшн. Их приукрашивать — только портить.

Меня особенно завораживают судьбы тех неординарных личностей, которые при жизни находились в центре внимания и были, так сказать, записными ньюсмейкерами, но стоило им сойти со сцены, как их тут же забывали. Это люди, производившие много шума, ярко блиставшие, бывшие на виду и на слуху; их финал часто тоже трескуч и эффектен, как фейерверк. Но огни погасли, эхо стихло — и ничего не осталось.

Таковы большинство прославленных авантюристов 18 столетия, но в сведениях, дошедших до нас из той домассмедиальной эпохи, слишком много мифического и недостоверного. Мы не знаем, чему верить и чему не верить, когда читаем о невероятных эскападах графа Сен-Жермена, шевалье д’Эона или Морица Беньовского. Однако начиная со второй половины 19 века в Европе и Америке пресса регистрирует всё более или менее примечательное практически в режиме он-лайн, притом с разных сторон зрения, поэтому почти каждый факт легко проверить.

Предлагаю вашему вниманию краткое описание краткой жизни человека, про которого я когда-то подумывал написать книжку, а потом растащил его судьбу и черты характера на десяток разных персонажей.

Это был красавец, смельчак, дерзкий прожектер, заправский дуэлянт, краснобай и баламут — в общем, гремучая смесь Толстого-Американца, Ноздрева, Рокамболя, Долохова, тележурналиста Невзорова и Неуловимого Джо (который, как известно, получил свое прозвище, потому что на кой он, дурак, сдался его ловить).

Знакомьтесь: Антуан-Амедей-Мари-Венсан Манка-де-Валламброза маркиз де Морес и де Монтемаджиоре (современники обычно называли его более лапидарно — маркиз де Морес).

Потомок осевших во Франции итальянских и испанских аристократов, он родился в 1858 году, в 20 лет окончил Сен-Сир (этот выпуск получил название «Плевненского» в честь взятия русскими грозной крепости). Немного послужил в Алжире, но военной карьеры не сделал. Кажется, помешала первая из его бесчисленных дуэлей, а может быть, надоело жить в глуши на скудное офицерское жалованье.

Во всяком случае, 24 лет от роду де Морес неоригинальным образом решил свои материальные проблемы — женился на богатой невесте, хоть она и была несколько старше.

На этом тривиальная часть биографии заканчивается. Следует вереница приключений и прожектов, каждый новый — честолюбивей и шумнее предыдущего.

В 1883 году маркиз уезжает в степи Северной Дакоты и основывает город, который называет в честь жены — Медора. На новом месте де Морес ведет себе так, как положено жить на Диком Западе: создает скотоводческое ранчо и компанию дилижансов, одолевает в схватке медведя гризли, ссорится с соседями (один из них — Теодор Рузвельт, будущий президент), палит из револьвера направо и налево, несколько раз обвиняется в убийстве — и всякий раз выходит на свободу, оправданный судом присяжных.

В одиночку он ввязывается в борьбу со всемогущими чикагскими «скотобаронами», монополизировавшими заготовку мяса, — и разоряется в неравном противостоянии.

В принципе, одной американской эпопеи было бы достаточно, чтобы отчаянный маркиз стал героем фольклора и голливудских вестернов. Но помнят его только в городке Медора, штат Северная Дакота, где деревянный дом неудачливого скотопромышленника сохраняют до сих пор и гордо величают «Лё шато де-Морес», а бывшее ранчо превратилось в «De Mores Memorial Park». Увы, это всего лишь Северная Дакота, где проблема с достопримечательностями и аристократическим прошлым.

После путешествия в Индию, Непал и Индокитай маркиз находит себе новую неподъемную задачу: он возглавит строительство железной дороги из Китая к Тонкинскому заливу. Перипетии и приключения индокитайского периода жизни де Мореса я опускаю (если вы видели фильм «Индиана Джонс и Храм Судьбы», вы легко представите себе детали). Самый яркий эпизод — дуэль в Гонконге с Мари-Шарлем де Майрена, самопровозглашенным владыкой королевства Седанг, еще одним французским авантюристом, который заслуживает отдельного поста (может быть, напишу про него как-нибудь после). Дерзкий замысел строительства железной дороги через непроходимые джунгли и малярийные болота вначале получил поддержку французского правительства, но в конце концов провалился из-за явной невыполнимости.

Вернувшись на родину, маркиз быстро достиг всефранцузской славы. Его новый проект был не особенно оригинален, зато обречен на успех. Молодой человек решил избавить многострадальных соотечественников от еврейского ига.

Евреев де Морес не полюбил еще с дакотских времен — банкиры неарийского происхождения поддержали не безрассудного французского маркиза, а чикагских говяжьих баронов. Антуан-Амедей считал себя жертвой иудейского заговора.

Нужно сказать, что его идеи нашли в пред-дрейфусовской Франции множество горячих сторонников. Герой, красавец и блестящий оратор голубых кровей чрезвычайно понравился членам «Французской антисемитской лиги». (Думаю, именно из-за репутации злокачественного юдофоба Морес и не стал в политкорректной Америке героем вестернов.)