Тоомас Линнупоэг - Хельо Мянд

Все мгновенно догадались, что учительница Майя изображает их доброго и любимого классного руководителя, а Тоомас Линнупоэг — это Глас Народа, который вечно теряет свой дневник.

Успех Майи и Тоомаса Линнупоэга был полным. Смеялись ученики, смеялся классный руководитель. Когда одного за другим разыграли всех восьмиклассников, классный руководитель спросил:

— Тоомас Линнупоэг, а что же ты себя в кривом зеркале не показал?

— Вы хотите? — спросил Тоомас Линнупоэг. — Пожалуйста!

Тоомас Линнупоэг подмигнул Майе и поднял воротник своей рубашки. Дело в том, что Тоомас Линнупоэг время от времени придумывал какое-нибудь изменение в своей внешности. Это у него вошло чуть ли не в привычку, иначе Тоомасу Линнупоэгу было бы чересчур скучно в школе.

«Dear me! — воскликнула артистка Майя и молитвенно сложила руки. — Что ты, Тоомас Линнупоэг, опять выдумал? Большой мальчик, а ведешь себя, словно младенец. Сейчас же приведи в порядок ворот! Dear me!»

Но гвоздем вечера были, разумеется, танцы. Тоомас Линнупоэг протанцевал с Майей пять танцев подряд и поклялся протанцевать с ней и все оставшиеся, так как отношения с Майей у него теперь наладились. Но в тот самый момент, когда Тоомас Линнупоэг поклонился Майе в шестой раз, приглашая на танец, то же самое сделал и Пеэтер, так что Майе не оставалось ничего другого, как засмеяться и отказать обоим.

Однако Майя почувствовала необходимость как-то сгладить неловкость положения и, так как была окрылена сегодняшней удачей на сцене, она вдруг быстро сказала:

— Знаете, мальчики, я все-таки одержала победу над родителями.

— Какую победу? — спросил Тоомас Линнупоэг рассеянно, у него несколько испортилось настроение из-за того, что его лучший друг Пеэтер помешал ему потанцевать с Майей.

— Отец разрешил мне пойти в театральное училище.

— В театральное?! — изумился Пеэтер, и Тоомасу Линнупоэгу стало ясно, что Пеэтер и знать ничего не знает о делах Майи.

— А разве ты этого не знал? — спросил Тоомас Линнупоэг с напускным удивлением. — Это ведь такая старая история. — И тем самым яснее ясного дал понять Пеэтеру, что у него, Тоомаса Линнупоэга, и у Майи есть свои секреты. Но Пеэтер на этот намек и внимания не обратил.

— Вначале я думала, что сразу пойду учиться на артистку, — защебетала Майя, — но в Таллинне нет театрального училища, куда принимали бы после восьмилетки, а ехать в Вильянди не хочется. Вот мы и решили на семейном совете, что вначале надо закончить десятилетку. Так что со мной теперь все ясно.

— Со мной тоже, — сказал Пеэтер, и Тоомас Линнупоэг знал, что это правда: Пеэтер уже давно интересовался медициной.

— А как твои дела, Тоомас Линнупоэг? — спросила Майя язвительно. — Ты тоже пойдешь в артисты? После сегодняшнего дебюта тебе стоит об этом подумать.

— Может, и пойду, если ты попросишь хорошенько, — сказал Тоомас Линнупоэг мрачно. Но он был мрачен вовсе не потому, что Майя в открытую заговорила о несамостоятельности его планов на будущее, о нет, это — пустяк! Тоомаса Линнупоэга раздражал Пеэтер — он вроде бы собирался век простоять возле них. «Погоди же!» мысленно угрожал ему Тоомас Линнупоэг, горя желанием расправиться со своим лучшим другом.

В это мгновение объявили дамский танец, и Майя прощебетала:

— Ты, Пеэтер, извини меня, но я должна отблагодарить Тоомаса Линнупоэга за все приглашения.

Тоомас Линнупоэг и Майя пошли танцевать, и мрачное настроение Тоомаса Линнупоэга растаяло, словно сахар в чашке кофе. После этого танца он уже ни на шаг не отходил от Майи и приглашал ее на все танцы.

— Я ужасно проголодалась, — вдруг сказала Майя, — давай съедим по бутерброду.

— Давай, — тут же откликнулся Тоомас Линнупоэг и повел Майю к столу. Но там уже словно армия солдат побывала. Майе и Тоомасу Линнупоэгу досталось на двоих только три бутерброда и немного печенья.

Вайке Коткас налила им кофе и сказала Тоомасу Линнупоэгу:

— Если не ошибаюсь, этот вечер должен был пробудить во мне любовь к спорту, но, как ни странно, никакой любви я не ощущаю. Так что давай, пробуждай, ты же обещал.

— Если уж мастер спорта не смог расшевелить тебя, то мне за это и браться не стоит, — отпарировал Тоомас Линнупоэг и…

…вновь увлек Майю танцевать.

2

Тоомас Линнупоэг сидит на хвосте крокодила

Тоомас Линнупоэг сидел в Клоога на хвосте крокодила и смотрел на море. Голова Тоомаса Линнупоэга была так же пуста, как небо, где не виднелось ни одного облачка. Только небо было голубое, а в голове Тоомаса Линнупоэга царила непроглядная мгла.

Всего лишь две недели тому назад его голова была переполнена светом и сиянием, — в то время рядом с ним сидела Майя. В своем золотисто-желтом купальнике она напоминала солнышко, и ветер развевал пряди ее длинных светлых волос.

…В то время они посиживали у самой кромки берега и, словно маленькие дети, выкапывали в мокром песке пещерки, лепили башенки, а после смывали их водой.

…В то время они плавали вдвоем вокруг буйка. Когда же Майя заметила, что его отнесло на мелководье, Тоомас Линнупоэг, не медля ни секунды, нырнул наподобие человека-амфибии, поднял со дна служивший якорем камень и оттащил его на несколько метров дальше, в глубину моря, а Майя толкала буй. Едва они установили буй на нужном месте, появилась спасательная лодка и вместо «спасибо» Майя и Тоомас услышали совсем иные слова. Но они не обиделись, они знали, что мир от века был неблагодарен.

…В то время они, шлепая по воде босыми ногами, дошли чуть ли не до Лауласмаа. На обратном пути Тоомас Линнупоэг преподнес Майе большой красный цветок шиповника, и Майя чмокнула Тоомаса Линнупоэга в щеку. Он хотел было вернуть поцелуй, но Майя кинулась наутек, и они всё бежали, бежали…

…когда же Тоомас Линнупоэг наконец, уже в Клоога, догнал Майю, вокруг были люди, и Тоомасу Линнупоэгу, к его огромному сожалению, пришлось оставить при себе поцелуй, который так и рвался с его губ.

…В то время они долго-долго загорали, лежа на полосатом надувном матраце Майи, и предавались безделью, лишь время от времени обсыпая друг друга горячим песком.

…Они загорали до тех пор, пока не подводило живот, и тогда принимались уничтожать припасенные Майей бутерброды. Тоомас Линнупоэг не помнил, чтобы он когда-нибудь прежде ел что-нибудь вкуснее. Оказывается, Майя умела делать бутерброды и без всякого кулинарного училища.

…Когда же солнце опускалось совсем низко, Майя и Тоомас Линнупоэг отправлялись домой. Поезд был набит битком, их прижимали друг к другу. Но по мнению Тоомаса Линнупоэга, пассажиров могло бы быть и еще больше, лично он в этом отношении не имел к железной дороге никаких претензий…

Тоомас Линнупоэг сидел, прикрыв глаза, и недавние прекрасные летние дни кружились вокруг него. Но стоило только ему открыть глаза, как он опять оказывался один, и прохладный морской ветер заставлял его еще больше съеживаться. Тоомас Линнупоэг уже не верил, что Майя придет. В ожидании ее прихода он просидел на хвосте крокодила целых тринадцать несчастных дней.

Именно тринадцать дней тому назад Майя не пришла, хотя они условились встретиться. Правда, в тот день шел дождь, и Тоомас Линнупоэг был единственной живой душой на пляже. Но на третий день дождь прекратился, а Майя все равно не появилась. Тоомас Линнупоэг позвонил Майе, но никто не поднял телефонную трубку. Тоомас Линнупоэг истратил на звонки все свои двухкопеечные монетки, — автомат, и тот, был настроен против него: не вернул ни одной двушки. На пятый день к вечеру Тоомас Линнупоэг отправился к Майиному дому и несколько раз прошелся возле него взад-вперед в надежде ее увидеть. Вечером шестого дня он подошел к дверям Майи, но постучать у него не хватило смелости. Ему вспомнилось, что у Майи сердитый отец. На исходе седьмого дня Тоомас Линнупоэг все же постучал в дверь, но никто ему не открыл. И в коридоре не появилось ни одной разговорчивой старушки, которая с превеликим удовольствием снабдила бы его необходимой информацией. На восьмой и на девятый день Тоомас Линнупоэг ничего не предпринимал, мучился своей душевной болью и ждал. На десятый день утром он увидел, как Майя садилась в автобус. Тоомас Линнупоэг кинулся к автобусу, но дверцы захлопнулись прежде, чем он успел в него впрыгнуть, и тут Тоомас Линнупоэг начал сомневаться, на самом ли деле он видел Майю. Следующие три дня им владела черная меланхолия, и теперь, сидя на хвосте крокодила, Тоомас Линнупоэг чувствовал, что ему самому хочется превратиться в это земноводное и проглотить весь мир. Но мир был для этого все же немного великоват, и, несмотря на свое желание, в крокодила Тоомас Линнупоэг не превратился.

Час спустя поезд отвез его обратно в город. Тоомас Линнупоэг сидел в вагоне и смотрел в окно. Но он не видел ни птиц на телеграфных проводах, ни желтеющих хлебных полей, ни начавших краснеть рябин. Он не видел ничего. Тоомас Линнупоэг и не хотел ничего видеть, потому что той, кого он с радостью бы увидел, не было в вагоне, не было за окном, не было нигде поблизости. Тоомас Линнупоэг начал даже сомневаться, существует ли вообще Майя на свете. Может быть, она была лишь галлюцинацией, призраком? Тоомас Линнупоэг встряхнулся, чтобы освободиться от нервного напряжения, — нельзя же опускаться до таких глупостей! Встряхивание…