Вчера - Олег Зоин

Так вот, когда они с Ниной нацеловались всласть (тайно, чтобы не слышала спящая бабуля), а время зашкалило за два часа ночи, Нина пожалела Сеньку и прибегла, как они потом, смеясь, это назвали, к маммотерапии. Она сняла блузку и лифчик и предоставила умирающему целовать ее груди. И он с восторгом занимался этим до утра, отложив умирание на потом, затем Нина, почти засыпая, убежала на Ленгоры, а Сенька окунулся в славный крепкий сон, спеленавший его почти до вечера. Проснувшись, он увидел улыбающуюся Марию Ивановну. Она подкрепила молодца свежим, еще тёплым ситничком с маргарином и крепким, ароматным чаем. Вскоре пришла веселая Нина и начала рассказывать ему сегодняшние эмгэушные сплетни. Ночью же — опять восхитительная маммотерапия. Так продолжалось недели две, и, надо же, состояние больного весьма улучшилось. Он сдал весеннюю сессию и собрался съездить домой. Нина тоже решила побывать в Казани, как–то преподнести тетке тяжелые известия о своем исключении из МГУ.

Когда Семён уже взял билет, то вспомнил, что надо наведаться к Алке Левитиной и забрать кое–какие вещи. За день созвонились. Ради его она не пошла на лекции, которые не очень и праздновала. Едучи в троллейбусе, Семён вспоминал свои отношения с Алёной.

В своей сомнительной славе Алка сама же и была виновата, так как разрешала себе беспечные увлечения. К тому же она зачем–то, приходя со свиданий, показывала подругам по комнате захватанные грязными руками претендентов блузки. Но Сербе она поверяла душу и не разрешала ему, в связи с деликатностью его должности духовника, нахальничать. Правда, как–то она заболела, не ходила несколько дней на лекции, так и Семен тоже не ходил, просидев едва не сотню часов у её постели.

Сенька застал её в общаге одну. Было часов одиннадцать дня. Быстро упаковав сумку, собрался было уходить. Алла каким–то женским чутьем уловила в нём незнакомые перемены. В ней, как он понял, взыграло женское чувство собственности.

Алёна бесцеремонно, как будто бы он девчёнка, выскочила из постели в одной ночнушке и стала прыгать по комнате, радуясь жизни, как молодой воробышек, не замечающий проворного кота.

Алёна поняла, что Семён уже как–то определился, и она уже не безраздельная сестра в его душе. И она решилась на радикальное, как считала, средство. Потупив свои глазищи, тихо и томно сказала, что не раз подумывала дать ему то, что так нужно всем мужчинам. Но, как говорится, мама не велит. Но что её чувства к Сеньке ой как непросты. Что она сумеет доказать ему, что он ей небезразличен. Честно сказать, Сенька не был готов к такому повороту разговора. Алка же продолжала развивать атаку, утверждая, что она большая дрянь, но это секрет. Что она не может сожительствовать со ним, но полна почти сестринской ответственности за него.

Вдруг она приблизилась к Семёну, обняла и крепко поцеловала в губы. Он из уважения к их прошлым отношениям стоял, как истукан, слушал и ждал чего–то необычного. И оно совершилось, в ту далекую ханжескую эпоху невообразимое и немыслимое. Алка выдернула из пояса Сенькиных брюк ремень и резко распахнула халатик, под которым было только алебастровое, никогда не загоравшее тело северянки.

— Бей меня, Сенька, пори! Я же такая дрянь, если бы ты знал… Ну же, лупи, не жалей! Это только для тебя! Пожалуйста! Бей же! Милый!..

Сенька облапил её и понес на кровать, но она вырвалась, трахнула его по бесстыжей роже и нырнула под одеяло. Затем получилась прямо ерунда какая–то. Она гибко выпрыгнула из кровати, на лету сбросив ночнушку.

— Ну, я же прошу тебя! Что же ты? Бей! — произнесла она глухо. — Но я, пойми, не могу с тобой!..

Сербу опалило жаром девичьего тела, стыдом, властным толчком инстинкта. Однако заглянув в её сумасшедшие зеленоватые, почти карие, «чайного цвета» глаза, он медленно подошел к ней и с размаху ударил по щеке ладонью. Она отклонилась, но устояла. Он бил ещё и ещё, злобно и подло.

Семён так и не понял, под влиянием какой дьявольской силы взял у неё ремень и первый раз несильно хлопнул по нежной белой попе. И продолжал бить. Бить женщину! Девчёнку! Может быть потому, что она начала фантастически извиваться и стонать.

— Бей же, пожалуйста. Сильнее! Сладкий мой, не жалей меня, подлую, лупи сучку магаданскую!..

Внезапно Сенька осознал, что уже крепко исхлестал её. На спине, ягодицах и на бёдрах алели десятки следов. Но вот он как бы очнулся от гипноза и вдел ремень в брюки. Алла повернулась ко нему и поцеловала сердечным благодарным поцелуем. Потупив глаза, Семён засобирался. Возможно, позорно покраснел, потому что лицо горело от стыда. К какой тайне он прикоснулся? Как поднял руку на женщину? Как мог так низко пасть, он, всегда воспринимавший женщину, как божественное явление?..

— Я завтра уезжаю на неделю в Ленинград. Придёшь меня провести? — Она уже наглухо застегнула халат и поправляла волосы. Застегивай, не застегивай, — он видел ее, искромсанную, сквозь халат каким–то рентгеновским зрением.

Он кивнул. Как было не придти?

Затем убежал, едва не плача. Алёна не сказала никому ни слова о случившемся. Потом, после каникул, у них восстановится прежняя неразливанная дружба.

На следующий день они встретились на Ленинградском вокзале, прошли к поезду. Зашли в вагон. Она ехала всего только с небольшим баульчиком.

— Не сомневайся, меня там ждут. Мама всё организовала, так что лето будет трудное, но результативное… Если бы ты только знал, какая бывает страшная жизнь… Не спрашивай меня ни о чём, всё равно не расскажу. А быть может, и расскажу, но не сразу… Когда–нибудь потом. Прости!.. Но вернусь я уже замужней дамой…

Пока молодёжь разговаривала, объявили отправление. Под влиянием сложных чувств Сенька решил, что проведёт Алёну до первой остановки в Клину. Звякнула сцепка вагонов, и экспресс погнал в сторону Питера. Часа через два, когда ребята выкурили в тамбуре почти пачку «Казбека», показался Клин. Проводница вышла в тамбур, открыла дверь, высунулась в неё, готовясь подержать на виду, для сведения помощника машиниста паровоза жёлтый флажок, как знак порядка в вагоне, и Семён спросил её, сколько простоим в Клину.

— Нисколько, первая остановка через полтора часа в Калинине, — ответила пожилая тетка, чем очень его впечатлила.

Поезд замедлил ход, и надо было принимать мужское решение. Сенька крепко поцеловал Аллу и оттеснил проводницу от проёма двери.

— Ты чё? Ненормальный? Меня же премии лишат, придурок! — попыталась ухватить его за рукав тётка, но Сенька уже спустился на последнюю ступеньку с левой по ходу поезда стороны. Границы станции уже заканчивались, приближался выходной семафор. Ну же! Он прыгнул, пытаясь побежать вслед вагону, чтобы устоять на ногах. Однако метров через надцать всё–таки его швырнуло грудью в гравий.

Спасибо, никаких столбиков или камней на пути падения не оказалось. Его несколько раз перевернуло и бросило фэйсом в отсыпку пути. С трудом встав, джентльмен побрёл к вокзалу, нашёл кран с водой, умыл окровавленное лицо. Слава Богу, никаких переломов или других серьезных повреждений не оказалось. Сенька зашёл в вокзал, чтобы изучить расписание пригородных поездов на Москву…

Через пару дней он сам уезжал в Запорожье. Семёна провожала Нина. Царапины на лице скрыть было невозможно, и он ей всё рассказал про Аллу. Нина улыбнулась и сказала, что таких оригинальных девчёнок в высотке тоже встречала. Алкины странности неопасны, хотя действительно очень редки.

— Несчастная она баба! — подвела итог Нинуля. — Но ты вёл себя безупречно, и я горжусь тобой!

Лето в Запорожье получилось нескладное. Видя Сенькины мучения с сердцем, мама уговорила его провести лечение у гомеопата. Он тогда считал гомеопатов шарлатанами. Но, чтобы не расстраивать маму, пошел с ней на приём к какому–то местному гомеопатическому светилу. Тому было под девяносто. Он не раздевал Сеньку, не прослушивал. Просто поговорил с больным пару минут и начал выписывать рецепты. Выписывал мучительно долго. Сказал, что все прописи надо пить строго по часам, как указано. Станет легче уже через десять дней, но надо набраться терпения и пить лекарства не менее месяца.

Действительно, через пару недель пришла посылочка из Харькова, там тогда располагалась ближайшая от Запорожья гомеопатическая аптека. И в самом деле, Семёну стало легче уже через десять дней. Но он выпил за месяц почти все лекарства и начал, как молодой, бегать, прыгать, наслаждаться жизнью…

Валю Серёгину Сенька больше не пытался увидеть, рана вроде бы зарубцевалась. Ну и получилось, что в Запорожье, в общем, делать нечего.

Правда, в июле случилась маленькая, но приятность.

Осуществляя исторический визит в Советский Союз, к нам прибыла венценосная пара из Ирана — шах Реза Пехлеви и шахиня Сорейя. И, чёрт их дёрнул, случайно или преднамеренно, однако в программу визита попало посещение Запорожья.