Тиберий: третий Цезарь, второй Август… - Игорь Князький

Постоянными учениями он поднял силы, охранявшие его державу, почти до уровня римского войска, и вскоре они достигли небывалого совершенства и превратились в угрозу для нашего государства. По отношению к римлянам он вел себя так: не вынуждал нас к войне, но показывал, что если его к ней принудят, то у него не будет недостатка ни в силе, ни в воле к сопротивлению. Послы, которых он присылал к Цезарям, порой выставляли его просителем, порой вели переговоры как равные. Племенам и отельным людям, от нас отделившимся, он предоставлял убежище; вообще он действовал как соперник, плохо это скрывая; и войско, которое он довел до семидесяти тысяч пехотинцев и четырех тысяч всадников, он подготовил в непрерывных войнах с соседними народами к более значительной деятельности, чем та, которую он осуществлял; ведь опасным его делало то, что, имея слева и спереди Германию, справа Паннонию и Норик позади своих владений, он постоянно угрожал им своими нападениями. Италия также не могла себя чувствовать в безопасности из-за увеличения его сил, поскольку от высочайших горных цепей Альп, обозначающих границу Италии, до начала его пределов не более двухсот миль».{125}

Похоже, царство Маробода можно воспринимать как первый пример появления в землях германцев некоего уже не племенного, но скорее раннегосударственного формирования. Об этом говорит само восприятие его как земли под управлением настоящей царской власти, где население — подданные царя. Веллей Патер-кул четко отличает власть Маробода от обычной власти германских племенных вождей, зависящей от желания населения и носящей потому более случайный характер. Царем из знатного рода Маробода именует и Публий Корнелий Тацит.{126} Он же подчеркивает, что, нося титул царя, Маробод был ненавистен соплеменникам, находившимся над властью привычных вождей и потому считавших себя свободными.{127}

Известно, что в раннем средневековье началом перехода от племенного объединения к раннегосударственному было то время, когда земля переставала восприниматься как принадлежащая всему племени, превращаясь в собственное владение правителя и нося потому его имя.{128}

Царство Маробода явно было отлично от земель херусков, хаттов, бруктеров и иных германских племенных объединений. Кроме того, он, похоже, создал постоянное войско из пехоты и конницы численностью в десятки тысяч человек. Ведь только постоянное войско могло достичь почти уровня римской армии.

Любопытно, что Маробода Патеркул воспринимает как варвара по происхождению, но не по уму. То есть, человека, поднявшегося в интеллектуальном смысле до римского уровня. Примерно так век спустя Плутарх напишет о Спартаке: «Спартак, фракиец из племени медов, — человек, не только отличившийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще более походивший на эллина, чем можно было ожидать от человека его племени».{129}

Спартак, конечно же, не царь, как Маробод, но всего лишь гладиатор. Правда, великий немецкий историк Рима Теодор Моммзен предполагал за Спартаком царское происхождение.{130}

Ко времени германских походов Тиберия царство Маробода насчитывало уже около полутора десятков лет. Считается, что основано оно было около 8 г. до Р.Х.

Прекрасно понимая опасность соседства царства Маробода с римскими владениями, как в Германии, так и в Паннонии, Тиберий наметил ближайшую кампанию «на этого человека и на царство».{131} План кампании 6 г. был тщательно продуман. Римские легионы двинулись на владения царя-германца с двух сторон: Сентий Сатурнин вел свои войска на восток по долине Майна через земли хаттов, вырубая расположенные там Герцинские леса. Так римляне прокладывали дороги в Богемию, заодно уничтожая возможность для германцев устраивать лесные засады, на что те, как известно, были мастера. Сам Тиберий вел свои легионы из Паннонии и Ил-лирика. Сборным пунктом его армии был Карнут в Норике (близ совр. Вены). Отсюда он предполагал двинуться навстречу Сентию Сатурнину в земли маркоманов, в царство Маробода в Богемии.

Кампания развивалась по плану. Тиберий действовал как всегда основательно. На Дунае для войска были поставлены зимние лагеря. Легионы уверенно продвинулись вперед и находились уже на расстоянии пяти дней похода от вражеских сил. Войска Сатурнина были удалены от противника примерно на такое же расстояние, и через несколько дней обе римские армии должны были соединиться в месте, заранее указанном Тиберием. Такой мощный единовременный удар римских армий с двух сторон должен был стать губительным и для войска Маробода, и для всего его царства. Но этого не случилось. Планы Тиберия оказались сорванными из-за грандиозного восстания, вспыхнувшего в тылу римской армии. Восстали им же недавно покоренные Далматия и Паннония. Рухнула та самая новая граница по Дунаю, куда Тиберий отодвинул рубежи империи.{132} Что ж, «судьба ломает планы людей, а иногда замедляет их исполнение».{133}

Те, кто поднял мятеж в Далматии и Паннонии, менее всего думали помочь тем самым царю Марободу. Никаких связей между германским царем и вождями восставших племен Иллирика не было. Хотя косвенно Маробод имел отношение к причинам недовольства римлянами в Подунавье и Далматии. Набор легионов для войны с германцами, их снаряжение, запас продовольствия для войска, насчитывавшего десятки тысяч воинов — все это как раз ложилось на плечи населения провинций, бывших базовыми для подготовки походов в Богемию. Конечно, главные причины мятежа, стремительно принявшего грандиозные размеры, лежали глубже, но перечисленные тяготы стали непосредственным толчком к открытому возмущению.

Маробод и его царство, находившиеся на краю гибели, были спасены. Тиберий был вынужден прекратить поход в Богемию и предложить Марободу мир. Разумный германец охотно принял римское предложение. В союзе с иллирийскими мятежниками он не видел для себя перспективы. Реально же представляя военную мощь Рима, он предпочел не рисковать и удовольствовался малым, дабы не потерять большее. Если не все.

Тиберия же ждала большая война там, где он уже стяжал себе воинскую славу. Но эта война оказалась много тяжелее предыдущей. Вся обширная территория между Дунаем и Адриатикой внезапно стала ареной военных действий. Не похоже, что восстание носило стихийный характер. Скорее всего, оно было очень хорошо подготовлено. «Мятеж начался так организованно, и каждый его этап имел столь точный стратегический план, что стало ясно, что эти действия были обдуманы и спланированы заранее».{134}

Восставшие выставили огромное войско. «Они выставили почти двести тысяч пехотинцев, годных к ношению оружия, и девять тысяч всадников — огромную массу, покорную свирепейшим и опытнейшим вождям».{135} Первая волна восстания охватила Далмацию, где предводителем стал вождь далматинского племени десидиатов по имени Батон Далматик.{136} Его войску удалось осадить город Салону на Адриатическом море. Здесь, правда, его успехи закончились. Салона стойко защищалась, и сам Батон был тяжело ранен метким выстрелом из пращи. Но на других направлениях римлянам приходилось тяжело. Часть подчиненных Батону Далматику войск вторглась в римскую провинцию Македония и нанесла поражение римлянам в битве при городе Диррахии (совр. Дуррес в Албании). Некогда при Диррахии Гай Юлий Цезарь потерпел неудачу в сражении с войсками Помпея. Но тот не сумел воспользоваться своей удачей, и в дальнейшем Цезарь только побеждал. Эта параллель должна была успокоить римлян, которые еще не позабыли перипетий своих гражданских войн. Но пока все развивалось угрожающе. Вслед за далматами восстали паннонцы, которых возглавил предводитель из паннонского племени бревков, также носивший имя Батон. Его войска подступили к Сирмию, большому укреплению на востоке Паннонии и слияния рек Савы и Дуная. Падение Сирмия угрожало римлянам утратой всего Среднего Подунавья. Третье войско мятежников под командованием некоего Пиннета двинулось в направлении Италии, подступив к Наупорту и Тергесте (совр. Триест в Италии). Так что, в целом положение в Далматии и Паннонии выглядело для римлян достаточно скверно. Светоний назвал эту войну самой тяжелой для римлян из всех войн с внешними врагами после Пунических.{137} Конечно, ни оба Батона, ни Пиннет не могли сравниться с грозным Ганнибалом, но численность врагов была беспрецедентной, а театр боевых действий был близок к Италиии и легко мог на ее земли переместиться. Войско Пиннета, собственно, как раз к этому и стремилось.

Далматы и паннонцы были, безусловно, грознее столь же многочисленных полчищ кимвров и тевтонов. То были плохо организованные орды варваров, сами толком не представлявшие целей войны с Римом. Их представители думали только о занятии новых удобных земель для проживания своих племен, ну и, конечно, о добыче воинской, захваченном добре побежденных. Далматы и паннонцы отнюдь не были закоренелыми варварами и потому опасность являли куда большую. Да и были они убежденными врагами Рима. «Все паннонцы знали не только дисциплину, но и язык римлян; многие были даже грамотны и знакомы с литературой. Итак, клянусь Геркулесом, никогда ни один народ не переходил так быстро от подготовки войны к самой войне, осуществляя задуманное. Римские граждане были уничтожены, торговцы перебиты; в области, наиболее удаленной от полководца, было истреблено большое количество вексиллариев, военными силами занята Македония, вызванный этой войной страх был настолько велик, что поколебался и ужаснулся даже стойкий, укрепленный опытом стольких войн дух Цезаря Августа».{138}