Велижское дело. Ритуальное убийство в одном русском городе - Евгений Александрович Аврутин

и с помощью зеркал: определяли грядущие браки, изгоняли злых духов, находили пропавших. Толкование снов и видений считалось особенно эффективным способом предвосхищения грядущих удач и неудач [Ryan 1999:46–57,94-114; Greene 2010:39–72].

Вера в силу магических исцелений была широко распространена как среди простолюдинов, так и среди представителей прогрессивных образованных элит. Полина Венгерова, выросшая в Бресте, в зажиточной и очень религиозной еврейской семье, вспоминает, как местный народный целитель снимал боль и лечил от болезней. Чтобы снять сглаз, он брал предмет одежды, обычно – носок или жилетку, шептал тайное заклинание и трижды на одежду плевал. Чтобы облегчить зубную боль, он в полночь выводил страдавшего ею ребенка на улицу, заставлял посмотреть на луну и после этого ударял сперва по правой щеке, а потом по левой, непрерывно бормоча таинственные заклинания. От месяца кислева до адара по еврейскому календарю (обычно – с ноября по февраль) родители Венгеровой обжаривали гусиный жир в полном молчании, чтобы его не сглазить [Wengeroff 2010: 146, 170]. Ехезкел Котик вспоминает, что в детстве очень боялся злых духов, демонов и колдовства. Недуги, которые связывали со сглазом, местные знахари лечили, потирая больное место мелкими косточками или обходя больного с двумя яйцами и шепча заклинания. Для лечения отеков и у евреев, и у христиан прибегали к банкам, клистирам и кровопусканию [Котик 2009: 180].

Отношения с потусторонним миром оставались запутанными, в них были задействованы самые разнообразные персонажи. Рассказы об одержимости духом – имеется в виду, что отошедшая душа вселяется в человека и начинает руководить его действиями, – пользовались огромной популярностью[114]. Хасидские притчи и предания, которые цадики рассказывали своим последователям, повествовали о том, как блуждающие души вселяются в тела живых либо для того, чтобы исполнить нечто обещанное (мицву), либо чтобы искупить грех. Притчи описывали все многообразие темных сил, действующих в повседневной жизни, а также победы цадиков над нечистой силой [Nigal 2008:195–233]. Котик вспоминает, что в его родном городе все верили в существование демонов, дьяволов и злых духов. Учителя «вбивали в головы своих учеников всякие байки про чертей». Они знали в точности, что ждет человека сразу после попадания в загробный мир, как именно вознестись на небо. Когда человек умирал, происходит следующее. Его

…кладут на пол, но не на голый пол, а на солому. Каждая соломинка его колет как булавка, и тут же вокруг собираются злые духи, сопровождают его во время похорон, а, как положат в могилу, является Ангел Преисподней, <…> вскрывает ему живот, вынимает кишки и бросает в лицо. Потом переворачивает, бьет железными раскаленными прутьями, терзает и рвет на кусочки [Котик 2009: 75].

Способности исцелять и наводить порчу развивались параллельно. Самым страшным свойством демонов считалась их невидимость. Евреи экспериментировали с эклектичной смесью магических практик, направленных на противодействие тем сущностям, которые считались вредоносными или подозрительными. Чтобы защищать свое материальное имущество, евреи носили амулеты с библейскими текстами, числовыми или буквенными шифрами, драгоценными камнями. Они прикрепляли мезузы к дверным косякам, нашептывали «Шему» (старейшую стандартную молитву в иудаизме) в уши спящим детям[115]. Не менее важной была роль, которую антимир темных сил играл в привнесении напряжения, размолвок и страхов в повседневную жизнь. Еще со времен позднего Средневековья в богатом христианском фольклоре появились замысловатые истории о еврейском колдовстве, о важной роли крови и об искупительной силе человеческих жертв. Убеждение, что евреи пользуются магией, чтобы вредить своим соседям, глубоко укоренилось в народном воображении. В Велиже, как и во многих других городках пограничья, истории о злодеях-евреях и ритуальных убийствах передавались из уст в уста на улицах, в трактирах и во дворах [Ostling 2017][116].

3. Император Александр наносит визит

В апреле 1825 года император Александр I вместе с супругой Елизаветой Алексеевной решил до наступления дождливой осени отдохнуть в теплых краях. Обсуждались Германия и Италия, но в итоге решено было поехать в Таганрог, тихий портовый городок на Азовском море. Елизавете Алексеевне нездоровилось, случалось, что она по несколько дней не выходила из своих покоев. Маршрут, которым задумал поехать Александр, был проложен так, чтобы обеспечить ей на всех этапах покой и удобство. Решено было избегать крупных городов, где пришлось бы посещать официальные мероприятия и утомительные церковные службы. Из Петербурга царская чета должна были двинуться к югу на Велиж, потом свернуть на юго-восток через Дорогобуж, Рославль, Новгород-Северский и Белгород и, проездом через Бахмут, оказаться в Таганроге. На планирование поездки ушло несколько месяцев, и вот 1 сентября Александр выехал из столицы, на три дня раньше, чем Елизавета. Покрыв около 2000 километров на резвой тройке, Александр за 13 дней добрался до берегов Азовского моря [Palmer 1974: 397–401][117].

Царь пытался держать план путешествия в тайне. В последние годы жизни, разочаровавшись в самом себе и в собственных свершениях, он предпочитал тишину и одиночество. Однако слухи об этой поездке докатились не только до дипломатического корпуса столицы, но и до провинциальных городков на его официальном маршруте. Едва 4 сентября Александр оказался в Велиже, как ему вручили прошение не от кого иного, как от Марьи Терентьевой:

1823-го года месяца и числа не упомню случилось несчастье в городе Велиже Витебской губернии над моим родным сыном на Слободском мосту искололи насмерть моего родного сына Демьяна Емельянова еврей и жители того города и одного я знаю имя Юзик и жена его Хана которые взяли его на мосту и истратили. За что я и просила лично по моей бедности городничего того города Велижа а имени его я не знаю чтобы он мне дал законную защиту. Но он мне никакого удовлетворения не учинил только что я шесть раз присягала в своей правоте и еще приказал содержать под стражей и давал мне по двадцать копеек в сутки а теперича хоша и освобождена только жить в своем городе Велиже но неоднократно приказано жидами чтобы они меня похитили и я еще убегаю, – а теперь прибегаю к Стопам Вашего Императорского Величества и Прошу Вашей Защиты за утрату моего родного сына неверующими в нашего Христа людьми. За сим и буду ожидать вашей Монаршеской Защиты[118].

Невзирая на явно измышленное утверждение Терентьевой, что мальчик был ее родным сыном, и на то, что она даже не смогла верно вспомнить его имя, Александр принял обвинение в убийстве близко к сердцу. Он немедленно переслал жалобу Николаю Николаевичу Хованскому, генерал-губернатору Витебской, Могилевской, Смоленской и Калужской губерний,