Жена моего мужа - Джейн Корри

Чем дольше я работаю с Тони Гордоном, тем больше убеждаюсь: этот человек знает, что делает, садится ли он за руль автомобиля, вешает ли картину, борется ли за освобождение приговоренного за убийство или занимается любовью.

Откуда взялась последняя мысль? Пока Тони повторял статданные – количество бойлеров и время «инцидентов», я невольно вернулась мыслями к Эду, щеки которого едва коснулась губами, прощаясь с ним сегодня утром.

Я уже боюсь возвращаться домой к мужу. С виду у нас все прекрасно: по пятницам мы вместе ходим в супермаркет, смотрим любимые телесериалы, устроившись на диване, по воскресеньям приглядываем за маленькой Карлой. Я не мешаю Эду рисовать на досуге, потому что это все, чего он хочет. Как он возмущается, что всю неделю вынужден работать на «идиотов»! Однако нельзя не заметить, что его два бокала вина за ужином превратились уже в три или четыре и что ко мне он практически не прикасается. Мы женаты всего два месяца. Чем все это кончится?

– А вы что думаете? – обратился вдруг ко мне Тони Гордон.

Меня бросило в жар от стыда. Передо мной знаменитый судебный адвокат, возможно, наш единственный шанс спасти невиновного (интуиция подсказывает мне, что Джо невиновен, пусть я его и недолюбливаю), а я сижу и думаю о своем неудачном браке.

– Я не уверена. – Ответить этой фразой было безопаснее всего.

– Все, Лили, не отвлекайтесь. В новом отчете психолога, который я заказал, говорится, что у нашего парня есть признаки синдрома Аспергера[12], а также отмечается его обсессивное поведение. – Тони Гордон взглянул в свои записи. – Это популярные термины, которые можно понимать по-разному. У нашего подзащитного есть такой пунктик: ему комфортно, когда все вокруг чисто и опрятно. Его нервирует, если вещи не на своих местах. Он понимает сказанное чересчур буквально, не всегда реагирует на ситуации так, как другие, испытывает трудности в общении. Еще он недолюбливает перемены и свободно оперирует цифрами.

– У меня брат точно такой же, – услышала я свой голос и лишь секунду спустя поняла, что надо было сказать «был». Но я часто так поступаю: легче делать вид, что Дэниэл по-прежнему жив.

– Правда? – Я почувствовала, как растет интерес Тони Гордона. – А это побуждает его к странным поступкам?

– Когда он был ребенком, нам лишь сказали, что он не такой, как все. Диагноз нам не назвали. С людьми он был то мил и очарователен, то вдруг становился груб и резок. Он не любил перемен… – Я мысленно провела рукой по гладкой коже седла. Почувствовала запах дерева. Покачала на руках Амелию… Нет…

– Лили, с вами все в порядке?

Я посмотрела на свои трясущиеся руки.

– Да.

Да, это толкало Дэниэла на странные поступки. Нет, со мной не все в порядке. Но Тони Гордон уже говорил о другом.

– Надо это учесть, – пробормотал он себе под нос. – Будем делать упор на факты и цифры, а не на эмоции, – по-моему, в прошлый раз защита с этим не справилась. Хорошо бы жюри состояло из людей, которые понимают статданные: нужны присяжные, которые подчиняются разуму, а не сердцу. Еще нам надо подчеркнуть, что, хотя у людей с синдромом Аспергера есть похожие привычки и особенности, каждый из них уникален и характер влияет на их поведение не меньше самого синдрома. Согласно проведенному мною исследованию, холодное, неэмоциональное, обсессивное поведение, зафиксированное в документах, – необязательно следствие Аспергера. Хитроумный вывод. Особенно если у кого-то из присяжных окажется личный опыт, который не согласуется с поведением Джо, или если наше описание его личности кого-то покоробит.

Я начала думать, нужна ли я здесь вообще. В конце концов, я ввела адвоката в курс дела; теперь все зависит от него.

– Пожалуйста, попросите руководство вашего бюро обеспечить ваше присутствие на моей встрече с клиентом, – сказал Тони. – Ваш опыт может оказаться очень полезным. Общественный резонанс этого дела обещает быть огромным. – Он снова посмотрел на меня с теплотой, почти отечески. – Нас никто не любит, – добавил он. – Мы же дьяволы, вы и я. Убийца в глазах общественности всегда убийца, даже если доказано, что он невиновен. Нам досталось дело общенациональной важности. Если разрешат пересмотр и мы выиграем, откроются шлюзы для всевозможных исков. Нам необходимо соблюдать осторожность.

– Знаю, – сказала я. На самом деле я этого не знала, но не показывать же ему свое невежество! Я хочу быть взрослой, хочу быть успешной в своей профессии и в своем браке. Но, кажется, просто не знаю, как это сделать.

Выйдя из «Линкольнс-Инн» – позади остались его прекрасные кирпичные стены и сочно-зеленый после дождя газон, – я пошла по городу, пробиваясь через толпы туристов. Я люблю пройтись по Лондону, подышать воздухом после душного офиса и спокойно подумать.

Подойдя к Вестминстерскому мосту, я на минуту остановилась, чтобы полюбоваться линией горизонта. «Нет зрелища пленительней! И в ком не дрогнет дух бесчувственно-упрямый…»[13]

Дэниэл любил поэзию, его восхищал порядок, в котором слова попадали точно на свои места. Когда он бывал чем-то расстроен – потерявшимся кусочком головоломки или ботинком, которого не оказалось на обычном месте, – я иногда читала ему стихи. Причем стихи требовались с четкой структурой и легкой, но отчетливой странностью. Беспроигрышным вариантом всегда был Эдвард Лир.

– Простите, – сказала я, когда на меня кто-то налетел, и мрачно потерла локоть. Всю жизнь я извиняюсь за чужую грубость. Я постоянно извинялась за Дэниэла. А этот грубиян даже не остановился. Я оглянулась, но он уже исчез в толпе.

И тут я спохватилась – сумка! Не на плече, а другая, которая была под мышкой. Там все документы по Джо Томасу, цифры, которые он мне дал, записи, сделанные во время сегодняшнего разговора с Тони Гордоном. Теперь бумаги пропали.

Я сразу направилась в офис, думая о словах Тони: «Нам досталось дело общенациональной важности. Если разрешат пересмотр и мы выиграем, откроются шлюзы для всевозможных исков. Нам необходимо соблюдать осторожность».

Тогда я поняла это так, что нам нужно действовать осмотрительно, если мы хотим победить. Теперь я задумалась, не о личной ли безопасности он говорил. Возможно ли, что меня ограбили неспроста и человек на мосту, лица которого я не разглядела, толкнул меня специально, чтобы украсть важнейшие улики?

Я почти бежала по Хай-Холборн. Ушибленный локоть разболелся не на шутку. Необходимо срочно сообщить о случившемся моему начальнику, и Тони Гордону тоже…

Взбежав по элегантной викторианской лестнице с перилами красного дерева, я едва не столкнулась с одной из секретарш.

– У меня для вас два сообщения.

Первое было от Тони. Вскоре после того, как я ушла, ему позвонили из комитета по пересмотру уголовных дел: наше дело передано в апелляционный суд. Отлично. Все, что нам теперь нужно, – согласие суда, а затем, с Божьей помощью, повторный процесс.

– Не сейчас, пожалуйста, – сказала я секретарше, помахивавшей передо мной вторым сообщением.

– Это срочно. – Она сунула мне в руку листок бумаги. – Позвоните ей немедленно.

Сара Эванс. Откуда мне знакомо это имя? И тут я вспомнила. Так звали покойную подружку Джо Томаса.

Глава 14. Карла

Карла висла на маминой руке и тянула ее назад, подальше от автобусной остановки. Подальше от того, что приведет ее в школу. Подальше от издевательских взглядов и насмешек, от которых Карла казалась самой себе еще глупее. А тут еще новый Чарли упорно молчал.

– Поторопись. – Мамин голос звучал на высоких нотах. Так бывало, когда она готовилась запеть или едва сдерживала истерику (сегодня – явно последнее). – А то мы опоздаем.

При этих словах из-за угла показался автобус.

– Вон автобус! – Прекрасное мамино лицо стало старым из-за тревожных морщин. – Быстро!

Карла неохотно зашаркала по тротуару. Шарк, шарк по размокшим опавшим листьям черными кожаными туфельками, за которые заплатил Ларри. Выходные без Лили и Эда прошли скучно.

– Нельзя же ходить к ним каждое воскресенье, – сказала мама, будто и не сама все это устраивала.

Карла прекрасно понимала настоящую причину: она застала маму и Ларри дома, когда маме полагалось быть на работе. Мама чувствовала себя виноватой. Сначала это казалось удачным стечением обстоятельств, потому что можно было заставить маму сделать то, что она, Карла, хочет. Но потом все стало плохо, потому что мама отменила воскресенья у Лили. Они больше не будут вместе печь пироги, и Карле не достанется вылизывать миску, не будут делать человечков из каштанов и булавок и помпоны из шерстяной пряжи, как Лили научили еще в детстве. Не сидеть больше Карле перед Эдом, упиваясь собственной исключительностью, не бегать в парке и не качаться, схватившись одной рукой за руку Эда, а другой – Лили.

Остается только сидеть дома с мамой и ждать Ларри, хотя в прошлое воскресенье он вообще не пришел, а они специально для него сделали лазанью.