Обман - Валерио Эванджелисти

— Скорее, друг мой. Этот идиот полицейский может передумать.

Мишель уселся на мягкое сиденье, и карета тронулась. Дама сидела тихо и, казалось, интересовалась только тем, что происходит за окном. Несмотря на ноябрь месяц, на ней был дорогой облегающий казакин из желтого шелка, с открытыми плечами.

Вдруг Мишель вздрогнул. На округлости левой груди он увидел родинку. Это не была приклеенная «мушка», это была настоящая родинка.

— Жюмель! — прошептал он.

Она быстро обернулась и откинула вуаль, под которой улыбалось еще молодое и свежее лицо. Темные волосы рассыпались но плечам.

— Ее зовут не Жюмель, а Анна, — с довольным видом поправил его де ла Гард, — Мишель, полюбуйся на твою будущую жену. Сегодня шестое ноября тысяча пятьсот сорок седьмого года, через пять дней ваша свадьба. Я уже разослал объявления.

Он расхохотался.

— Ты что, думал, что твой командир не позаботится о счастье своего солдата? А теперь, пожалуйста, поцелуйтесь. Я отвернусь.

Спустя мгновение Мишель и Жюмель со страстью повиновались приказу.

ПРЕЛЮДИЯ К УБИЙСТВУ

Круглый светильник со свечами, свисавший с потолка, источал легкий дымок и отбрасывал причудливые тени на необычную сцену, которая разворачивалась внизу.

Гийом Постель мерил комнату нервозными шагами, то и дело пиная ногой разбросанные повсюду книги. За ним но пятам, с вдохновенно горящими глазами, следовал Жюль Сезар Скалигер, не осмеливаясь, однако, ему мешать. Сегодня вечером он принимал важных гостей и потому старался не раздражать обитавшего у него философа.

— Он не смеет! Не смеет так со мной обращаться! — кричал Постель, не обращаясь конкретно ни к кому из присутствующих.

Более всех, казалось, был удивлен седовласый итальянский доминиканец, брат Маттео Банделло[13], приехавший в Аген на несколько месяцев. Несмотря на репутацию глубоко религиозного человека, он был нарасхват в салонах из-за соленых шуточек на грани пристойности, которые любил отпускать. Однако сейчас он явно пребывал не в настроении.

Рядом с ним на диване сидели рука об руку Джулия и Бертран де Нотрдам. Они выглядели испуганными и заинтригованными. А вот Франческо Мария Чибо, массивный человек лет сорока, напротив, зевал в своем углу и то и дело задремывал.

Катерина, устроившись в кресле и рассеянно поглаживая белокурую головку одного из сыновей Скалигера, Жозефа Жюста, с иронией наблюдала за происходящими событиями. На самом же деле она нервничала. В этот вечер ей предстояло сыграть, наверное, самую трудную в жизни игру. Она удачно расставила фигуры, но в отличие от шахматной партии в ее игре все решало время.

Постель наконец остановился перед стоящими в углу доспехами и, поглаживая бороду, обратился к ним, как к живому человеку:

— Игнаций Лойола не смеет отвергать меня. Полтора года назад он принял меня в орден и взял с собой в Рим. Я стал настоящим иезуитом.

Скалигер нетерпеливо хмыкнул.

— Однако в Риме он велел бросить вас в темницу, чтобы от вас избавиться. Всем известно, что Игнаций — святой человек и самый бесстрашный из бойцов, какими только располагает церковь. Но некоторые считают его циником, человеком бессовестным, с сушеной сливой вместо сердца.

Постель, казалось, его не слышал, потому что продолжал обращаться к доспехам.

— Игнацио не выносит моего интереса к каббале. Но каждый добрый христианин должен прильнуть к источнику еврейской мудрости, ибо там берут начало все наши законы. Не вижу мотивов, по которым каббалистические тексты могли бы помешать иезуиту. Ведь может явиться новый мессия, и мы рискуем его не разглядеть.

— Верно, верно, — закивал головой Скалигер. — У меня есть редчайшая копия «Сефер Рациель». Она мне очень дорого обошлась. Не понимаю, о чем этот труд, но он весьма интересен.

— Что же интересного вы там нашли? — спросил Банделло.

— Сам факт, что ничего не понятно. Хорошее испытание интеллекту.

Разговор явно принимал бредовый оборот. Катерина уже подумала, не стоит ли его прервать, как вмешался Бертран.

— Господин Постель, вы собираетесь ехать в Венецию, чтобы увидеться с Лойолой? Не думаю, что он сейчас там.

Постель, казалось, очнулся от своих фантасмагорий. Он отвернулся от доспехов и повернулся к присутствующим.

— Да, Венеция. Моя карета уже прибыла?

Увидев, что Скалигер отрицательно мотает головой, он продолжал:

— Я еду в Венецию, потому что получил место капеллана при госпитале Святых Петра и Павла. Кстати, мадам, — обратился он с полупоклоном к Катерине, — не знаю, как вас и благодарить за ваши хлопоты обо мне у епископа Торнабуони. То, что я получил это место, исключительно ваша заслуга.

Катерина улыбнулась, тоже склонив голову.

— Это мой долг. Буду очень признательна, если вы тоже окажете мне услугу. Но об этом поговорим позже, когда прибудет карета.

Франческо Мария Чибо зевнул, потянулся, и под ним скрипнуло кресло.

— Я тоже знаю монсиньора Торнабуони. Моя кузина выбрала правильного покровителя. Королева Франции считает Козимо Медичи узурпатором, и все же епископ пользуется безграничным уважением, хотя он и прямой представитель Козимо.

Маттео Банделло приподнял брови.

— Меня удивляет, что он пользуется таким доверием. В Италии давно раскусили, что Торнабуони проводит свою политику под диктовку монаха, Пьетро Джелидо, который, по существу, и представляет флорентийского тирана во Франции.

— Я не знал, но все равно это меня не удивляет. Флоренция — город небольшой, но в ее стенах умещается столько интриг, что позавидовал бы любой европейский двор.

Катерина смотрела на кузена с удивлением. Она и не подозревала, что он способен на такие сложные фразы. Когда она увидела его впервые в доме того же Скалигера, она оценила его как глупого и капризного мальчишку. Он увлекся оккультными науками и каббалистической магией, оттого и нанялся на службу к Постелю. Но его познания в этой области были весьма поверхностны и расплывчаты, и здесь полупомешанный Скалигер, конечно, его превосходил. К тому же, на свою беду, он обладал искренней и честной натурой. Чтобы довести до успешного завершения свои сложные планы, герцогиня вертела им, как марионеткой.

Катерина исподволь наблюдала за Бертраном де Нотрдамом и Джулией, с удовольствием отмечая, что они выглядят как жених с невестой. Бертрану было около тридцати, и он отличался от Мишеля более острыми чертами лица и не такими пристальными, спокойными глазами. Они вспыхивали только тогда, когда его взгляд останавливался на сидящей рядом Джулии. Ее красота, которую так пестовала мать, теперь на диво расцвела. Это хорошо разглядел кардинал делла Ровере, который раньше призывал Джулию в свою постель для разнообразия, чередуя с герцогиней, а нынче превратился в ее пылкого и страстного любовника. За корсажем у Джулии лежало ревнивое письмо, которое он написал, когда она провела в Сен-Реми лишний день.

Пожалуй, момент настал.

— Кажется, я слышу шум кареты, — сказала Катерина, поднимаясь, — Может быть, это та самая, что должна отвезти господина Постеля в Венецию. Пойду взгляну.

— Нет-нет, я пойду сам, — запротестовал Скалигер, тоже поднимаясь, — хотя, по правде говоря, я ничего не слышу. И потом, моя жена или экономка обязательно меня предупредят.

Катерина улыбнулась.

— Пожалуйста, продолжайте ваш ученый спор с господином Постелем, а мне необходимо подышать воздухом. Долина Виве подарит ясность душе и вернет хорошее настроение. Если увижу карету, сразу дам вам знать.

Не дожидаясь ответа, Катерина вышла из комнаты и прошла коридор, освещенный двумя факелами. Она взяла один из факелов и вышла на порог виллы. В лунном свете на берегу ручья Сен-Мартен-де-Фулойрон что-то блеснуло. Катерина усмехнулась про себя. Подняв факел вверх, она трижды просигналила в темноту. И сразу же увидела, как неподалеку тоже замигал огонек. На вершине холма она разглядела карету, которая была еще очень далеко, но быстро приближалась.

Когда она вернулась в коридор и воткнула факел в опору, сердце ее билось где-то у самого горла.

— Должно быть, я ошиблась, — сказала она, входя в комнату.

Франческо Мария Чибо что-то оживленно рассказывал.

— По-моему, господин Постель, Венеция — не лучшее место для ваших научных занятий. Там правит распущенность, и достаточно одного взгляда на бесстыдные туалеты венецианских дам, чтобы заставить француза покраснеть от стыда. Да будет вам известно, что среди литераторов там более всех почитают Пьетро Аретино, автора развязных сонетов, и вокруг него группируется так называемый цех веселых и блудливых поэтов.

Маттео Банделло иронически улыбнулся.

— Вы, должно быть, давно не интересовались женщинами. Именно это вас и шокирует. Но нет объекта более достойного поэзии и прозы, чем женщина.